5
Кулешовка была большая деревня, хоть и не райцентр. В советские времена здесь имелся кинотеатр, а еще кино крутили в клубе при элеваторе. Клуб деревенские мужики – бабам-то было не до клубов – любили больше: приходили сюда вечером и часами катали шары на старом перекосившемся бильярде, под картиной Исаака Бродского «Ленин в Смольном» – той самой, на которой Ленин пишет что-то, сидя за столом, а напротив него – пустое кресло в белом чехле. Папиросный дым в фойе клуба стоял коромыслом. Мужики посмеивались: «Курите в сторонку: мы-то отдыхаем, а Ильич, ты гляди, работает!». (Уже потом, через много лет, в газетах начали писать, что пустое кресло было пустым не всегда – сначала в нем будто бы сидел Сталин, но в разгар борьбы с «культом личности» его из картины вычистили. Но из тех мужиков, кто играл под Лениным в бильярд, мало кто про это узнал – одни уже и померли, а остальным было не до газет, такая пошла жизнь).
Неподалеку от клуба был центр села (в обиходе так и говорили: «Иду в Центр»), с главной площадью, которую с трех сторон обступали руководящие учреждения, а с четвертой – Дом культуры, двухэтажный, современной (то есть, без излишеств) архитектуры, в стиле советского минимализма, зато с широким крыльцом, на котором в праздники, как на сцене, выступали местные самодеятельные артисты. При ДК имелся музей, созданный в 70-е годы стараниями местного учителя истории, который сам какое-то время этим музеем заведовал. Музей работал в прямом смысле через раз – во вторую и четвертую субботу месяца, и имел поначалу разделы дореволюционного быта (очень пригодились прялки и деревенские ткацкие станки), борьбы за Советскую власть (под стеклом лежали ржавые револьверы и берданка с выпадавшим затвором) и строительства социализма (тут материала было много – все же в селе был свой Герой Соцтруда, в музее имелся его фотопортрет и разные личные вещи). Присутствовал и краеведческий раздел – с чучелами местных птиц и животных, как везде. Но была и изюминка: в стеклянном гробу лежал скелет древнего человека, найденного археологами неподалеку от Кулешовки – учитель истории как-то вымолил его у археологов, чтоб не увозили в город.
Потом учитель умер. Потом кончилась советская власть. Следующий директор музея был из молодых, с юмором – когда в августе 1991 года разогнали КПСС, он сообразил для потомков перенести в музей кабинет первого секретаря райкома – с длинным столом светлой полировки, графином, 50-томником Ленина и его же бюстом, и прочей партийной утварью, все как было. Обстановку перенесли. Но по тесноте вышло так, что в этом же помещении находился и стеклянный гроб древнего человека, глядя на кости которого наиболее остроумные посетители спрашивали, не есть ли это тот самый первый секретарь?
Правда, нынче была зима и посетителей ждать не приходилось. Люба, вторая, кроме директора, сотрудница музея, молодая, но строгая, девушка (из тех, что не красавица, но смотреть приятно), составляла картотеку на старые монеты, которых в музее еще с советских времен было полно. Дело было не срочное, но сегодня как раз была вторая суббота месяца, 10 декабря, музей должен был быть открыт. Люба отперла его в десять утра, и теперь до трех надо было сидеть здесь. Еще дома она придумала, что сегодня займется монетами. Кроме простынных размеров царских банкнотов и керенок, имелось еще немало серебра – царского и советского, полтинники и рубли. Люба замечала, что деревенская ребятня, забегавшая в музей время от времени, уж очень косится на серебро. Нумизматическая витрина имела замок, но несерьезный. Люба поделилась опасениями с нынешним директором, старичком, местным лидером коммунистов (российская история уже успела дать круг), но тот сказал, что уж до царского серебра ему точно дела нет, хоть переплавьте его все на зубы. Люба вздохнула и решила для начала хотя бы переписать монеты – сколько да каких.
Работа шла неспешно – торопиться-то некуда. Люба описывала внешний вид монет, номинал, особые приметы (на некоторых были царапины). Для интересу прикинула вес. Серебра выходило как минимум полкило. «Ого!» – усмехнулась Люба, держа монеты полными пригоршнями.
Тут у Любы зазвонил сотовый. Она посмотрела на экран, улыбнулась и даже, как написали бы в старинных книгах, зарделась. Если бы в музее был в это время кто-то, знающий Любу, он бы остолбенел – такой Любу до сих пор не видел никто.
– Да… – ответила Люба. В трубке кто-то заговорил.
– Олег, ну я не могу… – сказала Люба.
– У меня же работа…
Олег что-то снова ей сказал, краска залила лицо девушки.
– Нет, не надо приходить в музей, я занята! – проговорила она, стараясь, чтобы голос звучал твердо, и с ужасом понимая, что прозвучало почти жалобно!
– Олег, ну прекрати… – просительно протянула она, слушая его воркование. Олег был молодой человек, который весь последний месяц пытался за Любой ухаживать. В Кулешовке в общем-то все знали всех, и Люба знала Олега – хоть и работящий, но шалопай – и не понимала, откуда вдруг у Олега к ней чувства. Однако, признавала она, примерно так бывало и у других в деревне: ходили мимо друг друга, а потом внезапно глаза открылись, и – любовь. «Неужели он влюбился?» – с испугом и замиранием сердца думала Люба. В свои восемнадцать опыта в таких делах она не имела по причине строгого родительского воспитания. Подружки после школы разъехались – кто в райцентр, кто в город – и опыта поднабрались, некоторые даже чересчур. Любу ни в город, ни в райцентр не отпустила мать – сказала, в следующем году, но, догадывалась Люба, и нынче у матери найдутся доводы, чтобы удержать ее у своего подола. Люба чувствовала, что мать все никак не может смириться с тем, что дочь уже взрослая, но не бунтовала – она и сама не чувствовала себя взрослой. К тому же и пацаны ее избегали, что немного ее все же удивляло – вроде ведь не хуже других, а поди ж ты. Так что по большому счету Олег, с его звонками, прогулками и мелкими подарками по разным, вроде бы малосущественным, поводам, стал первым фактом ее взрослой жизни. Ну, еще работа – но работа это так, она и в старших классах подрабатывала в разных местах.
– Прекрати, Олег… – прошептала она, замирая от тех слов, которые он ей говорил в трубку. Олег, надо отдать ему должное, был настырный. На прошлой неделе они впервые поцеловались, Люба смутно догадывалась, что это только начало. Подружки, с которыми можно было посоветоваться, как раз были на учебе кто где. Люба надеялась, что они приедут на Новый год – а до Нового года она уж как-нибудь продержится. «Осталось-то меньше трех недель»… – подумала Люба, чувствуя в теле сладкую истому – и от слов Олега, и от того, на что она уже в общем-то, если не врать себе, решилась.
