В первый день Рахим собрал воспитанников Гнезда во дворе еще до рассвета. Было холодно, и мальчики дрожали, стуча зубами, ежились, обхватив себя руками, и жались друг к другу, чтобы хоть немного согреться.
— Меня зовут Рахим. — сказал Рахим. — Я буду тренировать вас. Это будет долго, больно и тяжело. Вы проклянете меня, затем возлюбите как родного отца, а потом снова проклянете. Сегодня я посмотрю, на что способны ваши худосочные тела, оценю, так сказать, качество материала. Раздевайтесь и в воду.
Странно: никто из мальчишек даже не вздумал роптать. Даже Абид, немедленно принявшийся стаскивать с себя пижаму. Рядом стояли два стражника в черном, но Асад был уверен, что, в случае чего, их помощь Рахиму не понадобится.
Вода в бассейне оказалась, кстати, не такой уж и холодной; все-таки наставник, похоже, не ставил перед собой цели угробить воспитанников. Ну, по крайней мере, в первый день.
Они плавали, бегали, отжимались, бросали на дальность тяжелые чугунные шары, прыгали через веревку и стояли на руках. К тому времени как первый луч солнца показался над крепостной стеной мальчики уже не страдали от холода — теперь они обливались потом.
…когда Асад уже почти отважился упасть в песок и потерять сознание, Рахим, наконец, махнул рукой и сказал:
— Довольно!.. Лучше, чем я думал, надо сказать… в большинстве. Теперь в купальни и в подвал, в лабораторию. Завтра жду вас здесь в то же время. И упаси Аллах вас проспать. Я предупредил.
…И потянулись дни: двор, лаборатории, кровать, ночи, когда все тело болело так, что не оставалось ничего, кроме как тихо плакать в подушку, опять двор, опять лаборатории… Алхимики, похоже, начали в связи с физическими тренировками новую программу: декокты, которые вводили мальчикам, теперь были другими, и от них не хотелось спать. Напротив — от новых пилюль и инъекций страшно болели мышцы, хотелось блевать, но голова оставалась чистой как весенний дождь. И кормили мальчиков теперь четыре раза в день: много мяса, много овощей, а еще больше странных растворов в стеклянных банках. Растворы на вкус походили на клубничный сироп; их полагалось пить под строгим присмотром лаборантов — по часам.
Все это было так мучительно и так выматывало, что Асад встретил начало новой недели рыдая от облегчения. Он весь день провалялся в постели с книгами, и только вечером выбрался встретиться с Абидом и Сираждем на маленьком балконе в старой библиотеке.
— Я думал сдохну. — Сирадж — высокий и белобрысый, похожий на мудрого пустынного сурка, взъерошил волосы и сплюнул. — До сих пор все болит. Попросил у алхимиков каких-нибудь пилюль от боли, так меня послали куда подальше… Ну и жизнь! Чего они от нас хотят? Готовят в секретные войска падишаха?
— Может быть, — осторожно ответил Асад, — я о чем-то таком и думал, если честно… Абид, что это ты притащил?
— Книги, дубина. — Абид ухмыльнулся. — Я рассказал Сираджу о нашем плане. Ну, что мы хотим стать колдунами. Сирадж у нас самый умный, так что его помощь по-любому не помешает.
— А-а-а-а! — Асад поджал губы. — Я понял. Ну что ж, по-моему, отличная идея. Действуем как раньше? Обмениваемся книжками?
— И пробуем колдовать! — Сирадж хлопнул в ладоши. — Я тут нашел вот это. “Медитации для постижения и контроля Эфира”. Тут, вроде, не сложно. Я уже прочитал и завтра начну пробовать. А пока что отдаю вам. Она маленькая, можете прямо сейчас глянуть и все запомнить.
“Рассказать им, что ли?” — с тоской подумал Асад. “Чем дольше они будут в это верить, тем хуже им потом будет. А мы никогда не сможем колдовать…”
Но тут его мысли неожиданно приняли другой оборот.
“Не сможем колдовать? А кто это сказал? Наджиб? Он, конечно, человек хороший. Но он — один из хозяев “Гнезда”. Один из тех, по чьему приказу меня — нас всех — забрали у родителей и теперь мучают в этом странном месте. Почему бы не проверить самому? Наджиб ведь сам говорит “во всем сомневайтесь”. Я так и сделаю”
Он “проглотил” книгу Сираджа минут за пять — там было всего-то страниц двести. Термин “глотать” (его тоже употреблял Наджиб) ему нравился; он хорошо передавал суть происходящего: содержимое книги попадало в голову, точно пища в желудок, но для того чтобы его переварить требовалось время. Нужно было буквально по страничке воспроизводить книгу, вдумываясь в каждое слово. Это было обидно: оказывается простое запоминание не было равно личному опыту.
Вернувшись к себе в комнату от сбросил ботинки, не снимая тренировочной робы залез на кровать, прислонился к стене (стена была холодной, но это оказалось даже приятно), закрыл глаза и мысленно открыл книгу на нужно странице.
“Закройте глаза…”
Он зажмурился.
“Расслабьтесь. Не думайте об успехе или неудаче. Ни у кого не получается с первого раза, и вы тоже не старайтесь быть лучше всех. Глубоко вдохните…”
Асад вдохнул. Воздух сухо царапал воспаленное после декоктов горло.
“…и медленно выдохните. Постарайтесь прогнать из головы все мысли. У вас, конечно, не получился, но не переживайте — это нормально. Представьте себе точку, белую точку…”
Мальчик увидел перед собой белый трепещущий огонек. Это была несложная визуализация: когда он был совсем маленьким, то часто видел перед собой этот свет — щелочка в занавеске на кухню.
“…мысленно потянитесь к этому свету. Не пытайтесь понять, какой он — теплый, яркий или насколько он далеко от вас. Просто потянитесь к нему всем своим сердцем, покажите ему себя, почувствуйте его…”
Это было еще проще. Асад очень, очень хотел домой — теперь он понял это неожиданно четко. Мальчик понял, что сейчас заплачет, но это было бессмысленно. “Думай, думай о чем-нибудь… А, конечно же…”
“Я хочу колдовать, — сказал он свету, — я хочу стать колдуном — самым-самым сильным. Тогда я смогу все: вырваться отсюда, вернуться домой… И ни одна сволочь больше не сможет сотворить со мной такое!”
И вот тут произошло нечто странное.
Свету — Асад отчетливо это понял — были совершенно безразличны его мысли. Таких просьб и стенаний каждое мгновенье пролетало перед ним бессчётное количество; все это интересовало свет не более, чем листья, что осенний ветер проносил за ночным окном.
Но неожиданно для себя мальчик понял, что помимо слов ему удалось обратиться к свету как-то иначе. Как именно — он бы не смог объяснить, даже если бы очень захотел; для этого просто не существовало слов.
Асад испугался. Он не понимал механики происходящего, но ему было ясно одно: только что он отправил запрос в очень и очень серьёзную инстанцию.
Причем он даже не помнил самой сути этого запроса. Там было что-то про всемогущество, возможность выбора, чудеса и все такое, но подробностей уже было не узнать.
Мальчик осторожно открыл глаза. Тело все еще ломило, но, как ни странно, боль стала вполне терпимой.
Он поднял глаза и увидел перед собой огонек.
Яркая точка спокойного ровного света — он уже видел, как такие же точно щелчком пальца извлекают из пустоты колдуны.
Свет дрогнул, словно подмигивая, поднялся к потолку и погас.
Пришла зима, полетел с неба снег. Дни стали совсем короткими, а по ночам в небе сияли яростные горные звезды. В комнатах стало так холодно, что не спасали даже маленькие угольные печи, которые раздали воспитанникам “Гнезда”.
Тренировки стали настолько тяжелыми, что сил не оставалось даже на эмоции. Мальчики возвращались в комнаты и просто падали на кровати, немедленно отключаясь. Асаду синились родители, дом и огни в темноте.
В конце января умер мальчик по имени Хаким — тихий и незаметный крепыш из далекой южной Хаши. Говорили что у него остановилось сердце после очередной алхимической процедуры, но так ли это на самом деле — никто не знал. Просто однажды утром дверь в его комнату оказалась закрытой и опечатанной, а его самого больше никто не видел. Спросить что на самом деле произошло было не у кого: черные стражи хранили молчание, а учителя просто отмалчивались.
Наджиб, с которым у Асада установилось нечто вроде отстраненно-приятельских отношений как-то сказал (он в очередной раз крепко напился):
