— Не обращай внимания, я просто ручку ищу, — успокоила я его. Мужчина тоже окинул стол взглядом, с сомнением покосился на ту ручку, которой писал сам. Но на такую жертву оказался не готов, поэтому пришлось всё-таки отложить свои дела и помогать мне с поисками. Правда, у сыскаря получилось лучше; видимо, он просто знал, где у него что лежит, и из-под стопки каких-то старых пожелтевших документов была, наконец, добыта нужная вещь.
Угнездившись на диване и опять обложившись книгами, я вдруг поймала себя на странном движении: попытке нащупать что-то непонятное в непосредственной близости от собственной руки. Через мгновение до меня дошло, что я просто хочу кофе. Пришлось снова вставать и идти к шкафу.
— Будешь кофе? — осторожно позвала я задумчивого Зирц-ай-Реттера.
— Да, если не сложно, — откликнулся он, не вынимая носа из кипы бумаг.
Тёплый горький запах заполнил кабинет очень быстро, сразу добавляя в старые обшарпанные стены уюта. Вполглаза наблюдая за процессом, я то и дело через плечо косилась на мужчину, отмечая мелкие детали, которые почему-то казались мне ужасно трогательными. Например, занимаясь бумажной работой, он закатывал рукава, как делают некоторые перед сложной физической нагрузкой, и можно было подробно рассмотреть очень широкие и тяжёлые металлические браслеты на запястьях, чем-то жутковато похожие на кандалы. И ручку держал как-то непривычно, щепотью, очень аккуратно, будто боялся сломать. Задумавшись, начинал тереть двумя пальцами висок. Начав что-то записывать, часто останавливался, явно подбирая слова и перечитывая уже написанное.
Засмотревшись, я в итоге чуть не упустила кофе; опомнилась буквально в последний момент и едва успела подставить кружку под уже убегающий напиток.
К счастью, посуды у следователя в шкафу нашлось с запасом: одинаковых больших кружек было целых пять. И джезва была большая, чему я искренне порадовалась. Нет, я понимаю, что по традиции кофе пьют из крошечных чашечек, но лично мне такая посуда не нравилась. И Разрушителю, видимо, тоже.
— Ваш кофе, господин подполковник, — весело позвала я, подходя к столу и аккуратно балансируя горячими полными кружками. Дагор, кивком поблагодарив, аккуратно обеими ладонями принял горячую посуду (даже не поморщился!) и поставил перед собой. А потом, когда я почти сделала шаг назад, чтобы обойти его и вернуться на диван, вдруг ловко перехватил одной ладонью предназначенную мне кружку, а второй рукой невозмутимо придвинул меня поближе. Я растерянно замерла, озадаченная таким внезапным проявлением нежности; мужчина же крепко обнял меня обеими руками, уткнувшись лбом куда-то в область солнечного сплетения. Впрочем, растерянность долго не продлилась, и я с удовольствием ответила, обнимая широкие плечи и бедовую голову, зарываясь пальцами в волосы и ласково массируя макушку кончиками пальцев. — Совсем тебя замучили, да? — тихо поинтересовалась я. — Бедненький…
Он насмешливо хмыкнул куда-то мне в живот.
— Скорее, ты была права, и я действительно устал. Старею.
— Ну, в таком случае ты замечательно сохранился, — хихикнула я в ответ. Дагор вновь неопределённо хмыкнул. Потом с душераздирающим скрежетом рывком отодвинулся вместе с креслом от стола и с той же уверенной настойчивостью притянул меня к себе на колени, разглядывая с непонятным выражением лица. — Что, настолько всё плохо? — я озадаченно нахмурилась. — Я чем-нибудь могу помочь? Нет, ну с делом вряд ли помогу, толку с меня, а так… Хочешь, я тебе плечи помассирую? Я умею, я на кровниках своих тренировалась.
— Не сейчас, — он забавно сморщил нос. — Но я запомню это предложение. Сейчас оно вряд ли поможет мне сосредоточиться на работе, твоё присутствие от неё почему-то здорово отвлекает.
— В каком смысле? — озадачилась я. Нет, предположения, что именно он имеет в виду, у меня были. Но какие-то сплошь неправдоподобные. — Я вроде старалась сидеть тихо.
— Не сомневаюсь, — усмехнулся мужчина. И также спокойно и уверенно, как совершал за последние полчаса все прочие нехарактерные и странные поступки, притянул меня ближе для поцелуя.
А я вдруг поймала себя на паническом страхе, что всё это может оказаться сном. Что вот-вот я проснусь, а подполковника Разрушителя Зирц-ай-Реттера не окажется в этом мире. Не просто среди живых, а вообще, как такового. Что я просто придумала этого сильного мужчину с серьёзными карими глазами, а на самом деле есть только страх, боль и ничего кроме.
Поэтому на поцелуй я ответила почти с отчаяньем. Пытаясь убедить себя, что опасения беспочвенны, что — вот же он, рядом, живой и тёплый. Человек, а не магография в газете.
Не знаю, в чём пытался себя убедить Дагор, но он как будто разделял мои страхи. Прижимал к себе так крепко, что было тяжело дышать, и целовал жадно, будто в следующее мгновение должен был погибнуть весь мир.
В какой-то момент я кристально ясно поняла: просто поцелуя мне мало. Никогда прежде ничего подобного я не испытывала; или, может быть, просто боялась допустить хоть кого-то достаточно близко, чтобы была возможность испытать? Хотелось забыться и сгореть без остатка. Хотелось, чтобы горячие ладони и осторожные губы стёрли с моей кожи последние воспоминания о том моменте, когда закончилось моё детство и моя вера в людей. И я, окончательно всё для себя решив, уверенно потянула вверх чёрную рубашку. Он не противился; хотя, кажется, и удивился. Только потом, когда плотная ткань отлетела куда-то в сторону, мужчина аккуратно взял моё лицо в ладони и, — глядя очень внимательно, серьёзно, тревожно, — тихо спросил:
— Девочка моя, ты уверена, что этого хочешь?
Я бы предпочла ограничиться кивком, но сейчас он лишил меня простейшего пути. И робкое, на выдохе, «да» прозвучало в настороженной тишине комнаты как удар колокола.
А после этого надобность в словах отпала. Бесценные книги были небрежно сброшены на пол, на столе стыл свежесваренный кофе, но здесь и сейчас всё это не имело значения. Как не имел значения и старый продавленный диван, и неумолимо-строгий бой часов, и напитанные чужими бедами стены здания ЦСА. Окружающий мир оказался лишь смутным подмалёвком, из которого могло получиться что угодно, а могло не получиться ничего. Дым, зеркала и кисея, — суррогатное подобие реальности. Иллюзия.
Имели смысл лишь два стремящихся слиться воедино переплетённых тела и две свивающихся в единую тугую нить судьбы.
И — да, у моего кареглазого наваждения получилось легко и непринуждённо прогнать призраков прошлого. Наверное, потому, что я знала: для этого человека не существует ничего невозможного. И верила — ему и в него — безоговорочно, без слов и доказательств.
