— Почему вы сочли необходимым создать Институт?
— Мистер Бейли, мистер Бейли, вы же понимаете, что ответ обязательно будет многословным!
— Как вам угодно, сэр.
В кабинет вошел робот, держа поднос с миниатюрными бутербродиками и еще более миниатюрным печеньем. Бейли еще ничего подобного не пробовал и, откусив половину бутербродика, доел его с трудом — вкус был не то чтобы неприятный, но слишком уж непривычный.
Амадиро, следивший за ним с мягкой улыбкой, сказал:
— Вы должны понять, мистер Бейли, что мы, аврорианцы, люди не обычные. Как, собственно, и все космониты, но сейчас я говорю конкретно об аврорианцах. Мы происходим от землян — о чем многие из нас предпочитают не вспоминать, — но мы результат самоотбора.
— В каком смысле, сэр?
— Земляне очень долго обитали на немыслимо перенаселенной планете и скапливались в еще более перенаселенных городах, которые в конце концов превратились в ульи и муравейники — Города с большой буквы, как вы их называете. Так какого типа земляне решались покинуть Землю и отправиться на другие планеты, дикие и враждебные, чтобы создавать там из ничего новое общество, причем зная, что не успеют при жизни насладиться плодами своих трудов — так сказать, будущие деревья только-только дадут ростки, когда сажавшим их предстоит умереть?
— Полагаю, это были незаурядные люди.
— Незаурядные и необычные. И, в частности, не настолько зависевшие от скоплений себе подобных, чтобы утратить способность встречаться лицом к лицу с безлюдьем и пустотой. Это были люди, которые даже предпочитали пустоту, предпочитали трудиться по-своему и единолично решать свои проблемы, а не прятаться в стаде, не делить общую ношу, так что их собственная доля оказывалась почти невесомой. Это были индивидуалисты, мистер Бейли! Индивидуалисты.
— Я понимаю.
— Такова была основа нашего общества. Все направления, по которым развивались космомиры, только еще больше подчеркивали нашу индивидуальность. Мы горды тем, что мы на Авроре люди, а не жмущиеся друг к другу овцы Земли. Эту метафору, мистер Бейли, я употребил не в оскорбительном для Земли смысле. Просто это общество, которое у меня восхищения не вызывает, но для вас, без сомнения, оно удобно и даже идеально.
— Но какое отношение, доктор Амадиро, все это имеет к организации Института?
— Даже гордый и здоровый индивидуализм имеет свою оборотную сторону. Величайшие таланты, работая в одиночку пусть и века, не могут продвигаться вперед с необходимой быстротой, если держат в тайне этапы своих поисков или их результаты. Ученый, например, целое столетие ломает голову над сложной проблемой, а его коллега тем временем успел найти ее решение, даже не подозревая, для чего оно может пригодиться. Так вот: Институт — это попытка хотя бы в узкой сфере робопсихологии создать определенную общность научной мысли.
— Случайно, сложная проблема, которой вы конкретно занимаетесь, — это не создание человекоподобных роботов?
Глаза Амадиро весело заблестели.
— Это же очевидно, не так ли? Двадцать шесть лет назад новая математическая система Фастольфа, которую он назвал «анализом пересечений», позволила создать человекоподобных роботов, но систему эту он не опубликовал. Годы ушли на получение необходимых технических решений, а тогда он и доктор Сартон применили эту теорию для конструирования Дэниела. Затем Фастольф уже один закончил Джендера. Но весь процесс также держался в полном секрете. Робопсихологи в большинстве пожимали плечами и находили это вполне естественным. Им оставалось только самим в одиночку повторить эти открытия. Меня же посетила идея создать Институт для объединения наших усилий. Было очень непросто убедить других робопсихологов в полезности такого плана, а затем вопреки внушительным стараниям Фастольфа добиться от Законодательного собрания необходимого финансирования и упорно трудиться годы и годы. Вот так.
— Почему доктор Фастольф был против?
— Ну, во-первых, обычное честолюбие, чего, поймите, я не осуждаю. Кто из нас не честолюбив? Это одна из сторон индивидуализма. Суть же в том, что Фастольф считает себя величайшим робопсихологом в истории, а человекоподобных роботов — своим личным триумфом. И не желает, чтобы это достижение повторила группа робопсихологов, в сравнении с ним индивидуально безликая. Думается, ему это представляется заговором бездарностей, стремящихся размазать и обесценить его собственную великую работу.
— Вы сказали, что это было причиной его оппозиции «во-первых». Следовательно, имелись и другие причины. Какие же?
— Ну, он возражает против того, как мы намерены использовать человекоподобных роботов.
— А как вы намерены их использовать, доктор Амадиро?
— Ну-ну, не хитрите! Уж, конечно, доктор Фастольф рассказал вам, как глобалисты планируют заселение Галактики?
— Совершенно верно, и, кстати, доктор Василия объяснила мне трудности, связанные с развитием науки в чисто индивидуальном порядке. Однако это не помеха тому, чтобы я ознакомился с вашими взглядами. И не причина, чтобы вы отказались мне их изложить. Например, вы хотите, чтобы я принял точку зрения доктора Фастольфа на планы глобалистов как объективную и беспристрастную? И прямо скажете это для протокола? Или предпочтете объяснить ваши планы сами?
— При такой постановке вопроса, мистер Бейли, вы не оставляете мне выбора.
— Совершенно верно, доктор Амадиро.
— Ну хорошо. Я… то есть мы, поскольку сотрудники Института в этом единодушны. Так вот, мы смотрим в будущее и хотим, чтобы человечество продолжало открывать все новые и новые планеты для заселения. Однако мы не хотим, чтобы процесс самоотбора губил старые планеты или обрекал их на вымирание, как (извините меня) произошло с Землей. Мы не хотим, чтобы новые планеты забирали всех лучших, оставляя поскребышей. Вы понимаете?
— Прошу вас, продолжайте.
— В любом обществе, которое опирается на роботов, как наше, самое простое — отправить роботов осваивать новый мир. А затем мы все сможем последовать за ними без всякого отбора. Ведь новый мир будет столь же приспособленным для нас и столь же удобным, как старый, и, переселяясь, мы, так сказать, останемся на родине.
— Но ведь роботы создадут мир, приспособленный для роботов, а не для людей?
— Вот именно, если мы пошлем наших нынешних роботов. Однако нам представляется возможность послать человекоподобных роботов, таких, как Дэниел. И создавая мир для себя, они автоматически создадут его для нас. Но доктор Фастольф возражает против этого. Его прельщает мысль о том, как люди будут лепить новый мир из чужой, враждебной им планеты. И он не хочет видеть, что это не только будет стоить бесчисленных человеческих жизней, но и приведет к возникновению мира, который в результате множества катастрофических событий оформится в нечто совсем не похожее на то, к чему мы привыкли.
