Значит, вариант тактического отступления отпадал.
Интуиция нашептывала Данилу, что ответ где-то рядом. Что большая часть деталей головоломки уже собрана, осталось нащупать связи между ними — и остальные детали сами встанут на нужное место. Но усталость копилась за стеной из стимуляторов, и ее угрожающая близость путала мысли, не давая сосредоточиться. Оставалось только идти вперед, шаг за шагом, под прицелом бойниц. Здешние арбалеты били метко и сильно; пуля не пробила бы скафандра, но легко могла переломить бедро или голень, когда отключался мышечный каркас.
— О чем говорила доктор Йекта с маркграфом? — спросил квестор наугад.
— Хотите знать, что его спровоцировало? — Глупо было думать, что Вереш не поймет вопроса. — Мы не знаем. Мы с Терри гадаем об этом уже декаду и ни к чему не пришли. Кончено, с Симин мы общаемся только… только когда…
— Я понял, — торопливо оборвал ее Данил. Расспросить главного свидетеля сквозь клетку Фарадея будет непросто.
Пискнул зуммер. Связь с шестым скафандром восстановилась.
— Чилла, — торопливо проговорил квестор, — вы упоминали, что доктора Йекта выпускали из клетки, только когда граф собирал вас вместе, чтобы ставить опыты.
— Да. — В голосе ученой слышалась обреченность. — Я вижу. Не знаю только, кого из нас.
— Доктор Йекта? Симин? — Данил переключился на интерком руководителя группы. — Вы меня слышите?
— Кто здесь? — Хрипловатый низкий голос прозвучал надрывно — так бывает, когда прежнюю властность обстоятельства выдергивают из него, словно стержень.
— Ганзейский квестор Данил Ярцев, — представился Данил снова. — Молчите. Я знаю, что маркграф собирается продолжить опыты. Попробуйте его задержать. Я скоро буду.
— Я… не могу, — выдохнула Йекта. — Я не могу на него повлиять. Я умоляла, и объясняла, и…
— Что ему нужно? — перебил ее квестор. — Он ставит опыты — зачем?
— Из научного любопытства. — Йекта сдавленно хохотнула. Слышно было, что она сдерживает слезы. — Это… действительно опыты. Он поразительный интеллектуал. Естествоиспытатель. Ар-Рази и Роджер Бэкон в одном флаконе. И при этом я никак не могу объяснить ему, что убивать моих людей дурно!
Теперь понятно, зачем Дракул совершил свое преступление. Но Данил никак не мог сообразить — почему маркграф решил, что состава преступления в его действиях нет. А именно это и происходило, судя по словам обоих этнографов — с Терри Кируи квестор не успел связаться.
— Устад Йекта, — настойчиво проговорил квестор, — это очень важно. Постарайтесь вспомнить — о чем вы говорили с Дракулом, прежде чем он убил доктора Париа?
— Вы думаете, я не задавала себе этот вопрос? — Йекта повысила голос. — О дворянстве. Мы говорили о политике, обустройстве общества — у него очень своеобразные взгляды на этот вопрос, надо будет непременно сравнить с Жераром и Дюмезилем. Он спрашивал, кто из нас принадлежит к дворянскому сословию.
— И вы ответили?.. — подтолкнул ее Данил.
— Что у нас нет сословий, но если его интересует, кто из нас руководитель экспедиции, то это, конечно, я.
— После чего он посадил в клетку вас и принялся убивать остальных, — проговорил квестор, останавливаясь перед воротами.
Электрицийские дворяне могли быть совершенно безжалостны к черни. Это объясняло, почему Дракул считал себя вправе ставить опыты на бледнотиках, — его менее просвещенные сородичи тыкали крестьян разрядниками, чтобы посмотреть, как те дергаются. Но Данилу по-прежнему казалось, что в мотивации убийцы чего-то недостает.
Ворота оказались приоткрыты и в этом положении вросли в землю — должно быть, их запирали только с приближением врага, а этого давно не случалось. Не было и стражи у ворот. Это не показалось квестору странным: добраться до замка можно было только по дороге, и, если враг ускользнет от драконьего зоркого слуха, его приметят часовые на башнях и вышлют навстречу солдат. А какую угрозу может представлять одинокий бледнотик?
План замка Данил выдернул из памяти ретранслятора. Оставалась вероятность встретить кого-то из слуг или стражников, но те все равно отволокли бы пленника в тронный зал.
— Квестор? — послышалось в наушниках. — Вы меня слышите, квестор?
— Доктор Вереш?
— Они пришли за нами. Кажется… они пришли за мной.
Данил торопливо шагал по длинному коридору.
Сквозь окна-бойницы внутрь лился неяркий гром. Вдоль внутренней стены расставлены были доспехи на подставках… нет, понял квестор с дрожью, не резиновые солдатские плащи, а природные панцири аборигенов, выпотрошенные и отчищенные. Забрала провожали гостя мертвыми взглядами. У одного чучела отвалилась ротовая фреза и висела на черном шнурке.
У дверей тронного зала взгляд квестора упал на последнюю фигуру в мрачном ряду, и Данил едва удержал возглас. Вместо железного панциря на распорках висел грубо срезанный скафандр, точно такой же, какой защищал самого квестора. Аварийный маяк еще работал.
Двери распахнулись.
Тронный зал был огромен. Впечатление это усиливалось умело расставленными звукопоглощающими панелями: в эхоспектре казалось, будто стены проваливаются в бесконечность. Выделялись только колонны, пунктиром отмечавшие дорогу к постаменту, на котором громоздился трон. Заземленная клетка висела на глаголе рядом. Сквозь плотную сетку с трудом можно было разобрать контуры скорчившегося на полу тела. Рядом с клеткой двое стражников в черной резине удерживали фигуру в скафандре. Еще одна фигура распята была на косом кресте рядом с троном. Позади креста виднелись динамо-машина и архаичный трансформатор из собачьих кишок.
А еще у зала не было крыши. Несущие балки расчерчивали вышину, но неба не виднелось поверх черной паутины, потому что его заслоняли широко распростертые крылья.
Дракон потянулся, опуская голову к самому полу. Узкое рыло щерилось алмазными резцами.
— Здравствуй, пришелец неведомый, к роду бледнотиков склизких принадлежащий! — возгласил маркграф.
Такого здоровенного аборигена Данилу еще не приходилось видеть. Дракул возвышался над землянином почти на полголовы и был гораздо шире телом. Как ему хватало сил двигаться при тяготении на треть выше земного, квестор боялся думать. За спиной графа висел двуручный пробойник, изукрашенный затейливой резьбой, инкрустированный звонкими кристаллами кварца, и такие же кристаллы украшали начищенную до зеркального эха кирасу. Данил не был уверен, считать ли это татуировкой или пирсингом. Антенны торчали по сторонам уродливой рогоглазой головы, ощетинившись тончайшими металлическими волосками.
