– Может, одичавшие без военных заказов советские инженеры? – предположил Ко-нёк-Горбунок. Вошёл он, когда я корчился в муках обратной трансформации.
– Кончайте прикалываться, – сказал я, прекратив ощупывать свои слабенькие мыш-цы и тонкую кожу. А ведь когда-то считал себя атлетом, дурачок. – Неужто не узнаёте? Крендель, иллюстрирующий выражение «в рот мне ноги», – дядя Улугбек. Второй – его брат Искандер зуль-Карнайн, что значит Двурогий. Правда, рога ему пришлось обломать.
– Быковал? – спросил Жерар.
– Да вообще! Устроил, блин, родео.
– А где Сулейман Маймунович? – поинтересовался дядя Миша.
– Ещё не узнавал.
– Тогда я этим займусь! – азартно тявкнул бес. – Можно?
– Да на здоровье. Только без фанатизма. Ведь мы не хотим прослыть скинхедами, которые жестоко обращаются с выходцами из Средней Азии?
– Скинхед здесь один, – сказал дядя Миша и любовно погладил бритую макушку. – Но я твёрдо стою на позициях дружбы народов.
– Значит, будешь ассистировать, – решил Жерар. – С этих самых гуманистических позиций. Освободи-ка пасть товарищу Улугбеку. А то он, наверное, все ногти уже себе обгрыз. Как маленький, честное слово!
– Она у него немая, – предупредил я. – Служит чисто декоративным целям.
– Вот как? – удивился бес – Ну, это ничего. Когда за дело берётся ваш покорный, люди начинают разговаривать самыми неподходящими органами. Столько во мне дья-вольского обаяния.
Дядя Миша рывком выдернул ступни из «декоративной» пасти Улугбека. Веером брызнули бурые зубы-гвозди. Улугбек, подвывая, распрямился. Колени с неприятным хрустом заняли нормальное положение. Он перевернулся на спину, неуверенно пошарил лапой по морде, ухватился за рог и выдернул из глазницы. Брызнула струйка бурой крови, впрочем, тут же высохшая. Улугбек облизал рог, как ребёнок леденцового петушка, и от-швырнул его в сторону. Рог полетел, кувыркаясь, и воткнулся в косяк одной из лабора-торных дверей.
– Вопрос вы слышали, – сказал дядя Миша.
– Ждём ответа! – тявкнул Жерар.
– Он в машинном зале, – прошипел Улугбек. – Заждался вас.
Мы одновременно посмотрели на стальной овал двери. Никаких рукояток, замков, рычагов или штурвалов на нём не обнаружилось. Видимо, управление дверью производи-лось с какого-то пульта.
Далеко не факт, что этот пульт сохранился до сих пор.
– Как туда войти?
– Войти должен черво-вещатель. – Улугбек с торжеством уставился на меня единст-венным глазом. – И отпереть изнутри. Если сумеет.
– Ох, блин, – сказал я.
В это время из коридора послышались заводные аккорды рок-н-ролла. А через не-сколько секунд появился Декстер. Он двигался пританцовывающей походкой и «наигры-вал» на мече, будто на гитаре.
– Похоже, мистеру снесло крышу, – пробурчал я в сторону. – Вообразил, что он на-стоящий Элвис Пресли.
Декстер начал отплясывать энергичнее и вдруг рявкнул по-русски:
– Прочь с дороги! Все!
– А ты кто такой, мужик, чтоб командовать? – добродушно спросил Конёк-Горбунок.
– Похоже, Король рок-н-ролла собственной персоной, – сообщил Жерар. – Жив всё-таки! Не зря мне всю дорогу казалось, что с Декстером что-то неладно.
– Да хоть Джон Леннон, – прогудел Конёк-Горбунов. – Вали отсюда, стиляга, пока чубчик не подрезали. У меня опыта по этой части богато.
– Да, я Король, – процедил Элвис. – И я очень спешу. Поэтому все вы сейчас умрёте.
– Да ну? – удивился Конёк-Горбунок. – Прямо-таки все до одного?
В следующий момент он возник за спиной Короля и со всего маху долбанул его ку-лаком по макушке. Как гвоздь забил. Элвис изломался в нескольких местах, будто склад-ной метр, и улёгся на пол. Густо, по-колокольному зазвенел выпавший из руки меч. А дя-дя Миша уже стоял на прежнем месте и дул на ушибленный кулак.
– Опричная Когорта? – потрясённо спросил я.
Он помотал головой.
– Бери выше. Солдат Отчизны.
– Ух, ты! А я думал, это легенда.
– Теперь уже да. Нас осталось-то… раз, два и обчёлся. – Конёк-Горбунок горько ус-мехнулся. – Ушло наше время. Ваше наступило. Поэтому иди, Паша, и разберись с этой гадиной.
– Будет сделано! – сказал я.
Прикоснулся к стальной двери, повёл по убийственной для комбинатора поверхно-сти рукой. Вбок, вбок, пока дверь не закончилась, и не началась стена.
– Гранит, чувачок, – тявкнул бес. – И чуется мне, такой толстенный, что просто ох-ренеть! Ты уверен, что справишься?
– Да, – сказал я. – Лишь бы внутри саранчи не было…
* * *
Годов стоял на четвереньках и, не отводя взгляда от зерцала, мерно раскачивался влево-вправо. Потом крупно задрожал и обратил чёрное, высохшее лицо к Марку.
– Знаешь. Что я. Там видел?
– Нет, – ответил Марк. По-правде говоря, он совсем не хотел этого знать.
– Новую песню, – сказал Годов. – От. И до. И она. Лучше всех. Вообще всех. Но петь её. Нельзя. Никому и никогда. А теперь пойдём. К старику. Горгонию.
Он протянул руку.
– Помоги, друг.
Это простое и честное «друг» растрогало Марка до такой степени, что он опять рас-плакался. Шмыгая носом, Марк подсел, перебросил руку Годова себе через плечи, и они встали. Весу в Годове было как в ребёнке, фунтов сто.
Они ушли, а зерцало Макоши так и осталось лежать на замусоренном полу. Из стек-ла изливался вверх столб ровного света. Свет был золотым и почти осязаемым – словно пронизанный солнцем гречишный мёд, налитый в тонкий цилиндр от пола до потолка.
* * *
Внутри меня ждало кое-что похуже саранчи. Много, много хуже. Мой родной папоч-ка.
Не дав единственному сыну досыта насладиться судорогами после транспозиции че-рез гранит, он в мгновение ока сшиб меня на пол. Завернул назад руки и сковал наручни-ками. Потом схватил за волосы и рывком вздёрнул на ноги.
Зарычав от боли и унижения, я попытался перекинуться в паучка Ананси. Где там! От наручников по телу стремительно потекла слабость, да такая, что я чуть с копыт не сковырнулся.
– Батя, ты чего? – взмолился я.
Он толкнул меня в спину. Я пробежал на заплетающихся ногах несколько шагов и остановился.
– Ждать, – сказал отец незнакомым, мертвенно-глухим голосом. – Молча.
Мне оставалось только покориться.
Мы находились в просторном шестиугольном зале, ярко освещённом ртутными лам-пами. Пол, потолок и стены были выложены шестиугольными же алюминиевыми плитка-ми. Плитки украшал рельефный ячеистый узор, отчего казалось, что мы – внутри огром-ного улья, где живут железные пчёлы. Лишь стена, через которую я проник, тускло поблё-скивала шлифованным гранитом. Зал был практически пуст. Валялось и стояло несколько стульев на колёсиках, да висели картонные плакаты с изображениями блок-схем компью-терного языка – древнего как шумерские глиняные таблички.
