Последние сомнения исчезли. Сулейман перестал быть собой. Шеф «Серендиба» ни-когда не допускал промахов. Обмолвка про ограниченный масштаб прозвучала для меня как звонок, возвещающий о начале перемены. И хотя волшебная фраза «урок закончен» ещё не сказана, полегоньку шалить уже можно.
Изображая примерного ученика, я поднял руку.
– Сулейман Маймунович, разрешите вопрос.
– Пожалуйста, Павлинчик. Хочешь узнать, сколько я тебе заплачу за голову сенатора?
– Нет. Хочу вот что спросить. Вы знаете, как поступает самка Чёрной Вдовы со своими супругами после спаривания?
– Конечно, знаю, Павлинчик. Она их кушает. Заживо.
– А чем заканчивалась для мужчин ночь в объятиях Клеопатры помните?
– Зачем спрашиваешь! – начал он сердиться. – И это помню. Голову им отрубали.
– Ничего не напоминает? Почему у вашей машины такие странные обозначения?
– Это не обозначения! – рявкнул он. – Это имена, несчастный. Клеопатрой я её на-звал, когда проектировал. Для красоты. А про Чёрную Вдову она сама придумала. Потому что форма похожа на паука. Всё, довольно вопросов. Довольно идиотских намёков. От-правляйся и убей Горгония! Раб, уведи его.
Отец положил мне на плечо тяжёлую руку.
Я напрягся, но не тронулся с места. В голове одна за другой летели мысли – быстрые, будто пикирующие бомбы и столь же взрывоопасные.
Сулейман до сих пор не отправил для ликвидации Луизианского Льва настоящего профессионала, моего отца. Стало быть, боялся. Боялся отпустить защитника. После от-ключения саранчи и моей виктории над Улугбековыми у него под командой не осталось никого! И ничего. Уверен, вся магия ифрита уходила на поддержание связи с «удалённы-ми органами чувств и манипуляторами» Клеопатры. С саранчуками, которые валялись сейчас на складе бесполезной грудой металлолома.
Пока электронная тварь не догадалась вернуть Сулейману хотя бы часть сил, с нею нужно было кончать.
Я отвёл назад скованные руки. Отец стоял близко, и кольца из контрдиффузного ма-териала вжались ему в пах. Вряд ли наручники в полную силу подействуют через одежду, но хоть какой-то эффект должен проявиться. Надеюсь, его хватит хотя бы на минуту. Со-противляться человеку, пусть даже такому сильному как отец, я мог. Но если он переки-нется в паучка Ананси, шансов у меня не оставалось.
– Сулейман Куман эль Бахлы, – начал я и без запинки перечислил все двадцать де-вять имён шефа. Вместе с артиклями, предлогами и компонентами, обозначающими сте-пени родства.
Отец всё это время дёргал меня за плечи, с каждым рывком наращивая усилия. Но я набычился и стоял. И продолжал говорить. Торопливо, однако максимально разборчиво:
– Будучи единственным законным наследником присутствующего здесь комбинато-ра Владимира Васильевича Иванова, являющегося ныне недееспособным, в односторон-нем порядке объявляю…
– Замолчи, несчастный! – слабо крикнул шеф. – Ты не можешь ничего объявлять! Ты пленник!
– …Объявляю договор между названным Сулейманом Куманом и так далее, и ком-бинатором Владимиром Ивановым утратившим силу. По причине ошибок в формулиров-ках, обнаруженных мною, и признанных Сулейманом Куманом и так далее. Ошибки при-знаны вслух, в моём присутствии. Договор утрачивает силу с настоящего момента. Отец, ты свободен!
Он встряхнул меня ещё раз и замер. Замер и я. Если всё, что тут прозвучало, лажа – меня не спасёт уже ничто. Сулейман столь вызывающей попытки бунта не простит. Тем более не простит её Чёрная Вдова.
Щёлкнули замки наручников.
– Что будем делать, сынок?
– Раздавим паучиху, – сказал я.
– Не-е-ет! – взвыл ифрит. – Умрите же!
Он поднял руку, схватился за одну из чёрных «кос», оторвал её и метнул в нас.
Саранчуки вмиг разъединились, расправили крылья.
Отец сбил меня на пол и выхватил пистолет. Маленький, почти игрушечный, и очень, очень знакомый. С перламутровыми накладками на рукоятках и серебряными арабесками на щёчках. Грохотал он, однако, как следует. Обломки от десяти тварей усеяли пол. Когда патроны кончились, отец голыми руками вырвал четыре плитки из пола и грянулся оземь. Он провалился в дыру лишь на мгновение, а восстал уже во всём грозном блеске своего боевого обличья.
Чтоб не попасть под молотилку когтей паучка Ананси, я на четвереньках помчался к овальной двери. Изнутри на ней имелся шестиугольный, как и всё здесь, штурвал. Я вско-чил и начал его вращать. Двигался он дьявольски туго, я почти сразу сорвал кожу на ла-донях. Но я крутил и крутил. Когда машина будет разрушена, к шефу вернутся все его ма-гические способности. И тогда обуздать его сможет только мой маленький напарник.
Вернее, старинный перстень на его лапке.
За спиной раздавался страшный грохот, шипение сжатого воздуха и надрывный вой пошедших вразнос механизмов. Сулейман орал, будто его режут. Наверное, в каком-то смысле так оно и было. Клеопатра запустила свои манипуляторы в его тело по-настоящему глубоко. Боль от выдираемых кузнечиков должна быть сравнима с той, что бывает при удалении коренных зубов. Без наркоза.
Наконец дверь открылась. Первым в неё влетел дядя Миша. Не говоря ни слова, он протопал мимо меня. Из одного кулака у него выставлялся острый конец рога Искандера, из другого – нож опричника. Звуков сокрушаемого оборудования сразу прибавилось.
Сулейман заревел белугой. И тут в машинный зал ступил Жерар. Он вышагивал на задних лапах. Передняя, мускулистая как ляжка бультерьера, была поднята вверх.
На украшающем лапу перстне грозно мерцал драгоценный камень.
* * *
К тому моменту, когда показался выход из тоннеля, Годов уже вышагивал самостоя-тельно.
Женщины встретили их взволнованными возгласами, впрочем, быстро смолкшими. Потерявший шевелюру и бороду Годов их нешуточно напугал. Дядюшка Джи лишь кив-нул. Он снова сидел на ящиках, но было видно: держится из последних сил.
– Где остальные? – спросил он. – Погибли?
– Не знаю, сэр, – признался Марк. – Мы до них не дошли. С Декстером что-то случи-лось. Кажется, сошёл с ума. Заявил, что он – Элвис Пресли и… И набросился на нас. Игорь пытался бороться, но Декстер победил. Побрил его своим мечом и ушёл.
– Сумасшедшие часто бывают очень сильны, – сказал Дядюшка Джи. – Будем наде-яться, что он применит эту силу во благо.
– Сомневаюсь, – угрюмо сказал Марк. – Он толковал что-то о величии Америки и скорой смерти тех, кто ей противостоит. По-моему, он считает врагами абсолютно всех.
Услышав последние слова, мисс Голдэнтач громко вздохнула, выругалась как матрос и бросилась в тоннель.
