– Выпьем, Корбин? – обманчиво миролюбиво спросил Шефнер, доставая стопки.
– Не-а. Не пью с людьми, у которых на лице написано, как они меня хотят притравить. Слушай, тут такое дело: не знаю, сообщила ли тебе Вернер…
– София рассказала мне про контракт. Это правда, что она сама инициировала его?
– Именно так. Я не рискнул отказать, зная, чем это чревато.
– И не захотел, наверное, тоже? – с понимающей улыбкой спросил менталист. – Уверен, ведь тебя так и подмывало попробовать себя в роли наставника?
Если бы Рихтер не знал Шефнера так давно, то, возможно, даже повелся бы на его доброжелательный тон. А так стало еще неуютнее.
– Совсем нет. К тому же ты знаешь, какими проблемами мне это может грозить.
Улыбка Шефнера неуловимо изменилась, став более угрожающей, хотя интонации остались такими же ласковыми:
– Если ты потянешь Софи за собой, я заставлю тебя пожалеть. Если ты коснешься ее хоть пальцем, с грязными мыслями ли, желанием ли обидеть – неважно, я тебя уничтожу.
Рихтер неосознанно посмотрел на руку, которой он щелкал Вернер по носу. Интересно, это считается? Да нет, он же это так, ради веселья делал.
– Корбин, ты меня понял?
Алхимику было очень сложно удержаться от провокации, но, проявляя чудеса выдержки, он все же справился.
– А что тут не понять? Я буду тактичен и вежлив как никогда. – Почти справился. Притворно вздохнув, Рихтер продолжил: – Вот только проблема, мне кажется, не в моих грязных мыслях, а в твоих. Домогательства до студентки – ты серьезно, Мартин? Я думал, ты благороднее. Второй сын барона как-никак. Девочка, конечно, смазливая…
– Девочка? – медленно повторил менталист, вставая. – Ты говоришь сейчас о моей будущей жене.
Рихтер еле сдержался от удивленного восклицания. Нет, он видел, что Шефнер неравнодушен к фрейлейн, но чтобы настолько? Алхимик замахал руками:
– Нет-нет-нет! Никакой женитьбы, по крайней мере в ближайшее время. От хороших женихов, ты знаешь, не сбегают к чужим подозрительным дядям в ученичество.
– Это не твое дело, – прошипел Мартин.
Сила его коснулась края разума Рихтера, предупреждая. Повелители стихий были сильнейшими из магов, но даже они не могли полностью защититься от столь сильного менталиста, как Шефнер. Вот только пытаться подчинить разум стихийника было форменным самоубийством. Потеря Рихтером воли могла обернуться и потерей контроля над находившимися у него в подчинении элементалями. И тогда легким дождичком или градом столице не отделаться.
– Хочешь повторения давней истории? – оскалился алхимик. – Ты тогда наблюдал и, наверное, извлек урок.
Давление на разум Рихтера тут же исчезло. Уж кем-кем, а глупцом Шефнер не был.
– Извлек, – кивнул он спокойно. – То, что повелителям стихий нельзя доверять. Из-за упрямства глупого мальчишки, вышедшего из себя, люди потеряли свои дома, а кое-кто лишился и жизни. Любого другого мага за это казнили бы. Тебя же ограничили ментальным контролем и контрактом с мастером Йоханом.
Алхимик побледнел, вновь переживая унижение, страх и беспомощность тех дней. Ему было семнадцать, когда его вынудили принять ученический контракт, чтобы обуздать силы, которыми он самостоятельно не мог управлять. Но тогда Рихтер решил, что его обманывают, ограничивая свободу, и яростно сопротивлялся, применив дар. Слишком большие силы при отсутствии знаний и контроля – это не могло кончиться хорошо. Ментальные маги смогли остановить юного повелителя стихий ценой человеческих жертв и больших разрушений. Но было жестоко и неправильно винить только его в том, что случилось. Ведь именно менталисты спровоцировали тот последний выброс, повлекший за собой гибель людей. И все же… все это начал он, а значит, ответственен за случившееся.
– Я изменился. Мой учитель был чудовищем, но свое дело он знал. Мой дар полностью подчиняется мне. Если долбаные менталисты не будут лезть ко мне, все будет хорошо.
Шефнер поморщился на слове «долбаные», но спорить не стал.
– Почему ты так не доверяешь мне, Мартин? Почему ты думаешь, что я буду обижать свою ученицу? Опущусь до мести невинному человеку, не в силах добраться до своего мастера… Ты ведь это обо мне думаешь? – в голосе Рихтера все же прорвалась боль.
– Нет, конечно, – Мартин покачал головой. – Я испытывал тебя.
Алхимик горько усмехнулся. Подошел к столу и опрокинул в себя одну из стопок. Поморщившись, вытер рот рукавом. Напряжение начало понемногу отступать.
– Лукавишь.
– Лукавлю, – согласился Мартин, последовав за другом. Разве что рукава оставил в покое. Тут же налил им обоим еще. В этот раз Рихтер не стал отказываться. – Я беспокоюсь за Софию. Ты неплохой человек, Корбин, но не всегда сам понимаешь, что именно делаешь и чем руководствуешься. К тому же не избегаешь возможности подразнить меня. Что я должен был подумать, когда ты заключил контракт с моей… студенткой?
– И будущей женой, – коварно улыбнулся Рихтер.
– Я тебе этого не говорил, – поморщился Мартин. – Даже не думай ляпнуть это при Софи.
– Неужели не знает?
– Знает. Но она упрямая. Откажет. По крайней мере, сейчас.
– А ты, значит, выжидаешь? Смотри, уведут. Хотя… Я же теперь ее наставник!
Рихтер перегнулся через стол и похлопал Мартина по плечу, как раз по тому, что было ранено. От всей души. Менталисту пришлось приложить силы, чтобы сохранить дружелюбное выражение лица.
– Можешь не волноваться! Кто бы ни пришел просить руку чародейки, уйдет ни с чем! – воодушевленно сказал Рихтер, пряча во взгляде искорки смеха. – Считай, я на страже твоих интересов. Воспитаю тебе девочку так, что будет как шелковая! Эй, не слышу от тебя слов благодарности!
– Я благодарен, – выдавил из себя Шефнер, – но… Может, ты просто не будешь вмешиваться в происходящее между мной и Софи?
– Э-э-э, нет, так не пойдет. Ты сам не справляешься. И даже если ты женишься на своей Софии, изменит это мало. Вон, на Джиса посмотри. Как ни встречу его, все на свою жену жалуется. Фрау Грохенбау – тот еще подарок, если даже боевого мага сумела довести до столь жалкого состояния. А ты думаешь, с Вернер будет проще? Артефакторы-то, они только в работе хороши, а в дружбе и любви с ними непросто. Особенно менталистам. Чувствительные вы, обидчивые.
Глава службы безопасности, славившийся хладнокровием и сдержанностью, лишь дернул бровью. Рихтер протянул руку:
– Ну так что, между нами перемирие? Или так и будешь на меня дуться?
– Не буду. Но моя чувствительная и тонкая натура страдает при мысли, что я не могу оставить такого доброго и понимающего друга, как ты, у себя в гостях. У меня, между прочим, очень теплые и сухие подвалы. Днями и ночами сможем говорить с тобой о моих чувствах.
