Гарольд Ши сделал глубокий и долгий вдох, после чего промолвил:
— Ну хорошо, Господи, а могу я получить лошадей?
— НЕ СЕЙЧАС. СЕЙЧАС НЕ МОЖЕШЬ. — В голосе Бога Гарольду послышалось раздражение. — ТЫ ВЕДЬ ПРОСИЛ МЕНЯ НЕ ОБ ЭТОМ. А Я ДАЛ ТЕБЕ ТО, ЧТО ТЫ ПРОСИЛ.
— Все правильно, — подтвердил Ши. Он не собирался больше надоедать Богу просьбами. Цыплята-лошади — все-таки лучше, чем ничего. Поэтому он взял поводья обоих существ и, огибая холм, повел их к людям.
К тому времени, когда Гарольд вернулся к месту привала с двумя существами в поводу, Чалмерс уже собрал не только свои пожитки, но также и пожитки Гарольда. Санчо Панса торопливо перекрестился, увидев двух чудовищ, Дон Кихот же притворился, что не замечает их вовсе.
Брови Чалмерса медленно поползли вверх.
— Что, черт возьми, произошло, Гарольд? — спросил старший психолог.
— Это результат того, что может дать торопливость без соблюдения необходимой точности, — раздраженно ответил Ши и сунул повод одного из существ в ладонь Чалмерса. — Берите, он ваш. Думаю, это все-таки лучше, чем пылить пешком.
Чалмерс раздраженно хмыкнул.
— Я тоже думаю, что лучше. А что же это все-таки такое?
— Это санезнач.
— Санезнач?
— Точно. Потому что я и сам не знаю что, — резко ответил Ши. Он подхватил свой мешок, забросил его за плечи и вскочил на середину спины своего так называемого коня, усевшись как раз между крылышками. И сразу же его пронзила боль в паху, соприкоснувшемся с конской спиной. У Гарольда остановилось дыхание, и он стал медленно клониться вперед, стараясь нащупать хотя бы относительно мягкое место. Он молча припал к спине животного, ощущая дискомфорт и физический, и душевный. Так почему же он ни разу не упомянул слова «лошадь» в своем заклинании? Ему обязательно надо было включить это двухсложное слово в стихи, составляющие текст заклинания. Ведь он был куда лучшим поэтом, чем Чалмерс, — и, несмотря на это, результат оказался столь нелепым.
Чалмерс в это время боролся со своим животным, стараясь сесть на него верхом. По выражению лица своего коллеги Ши понял, что не только его санезнач обладает обилием костей в тех местах, где они были крайне нежелательны.
— Они послужат нам до тех пор, пока мы не доберемся до какого-нибудь монастыря ордена доминиканцев, — заметил Чалмерс. — Должен напомнить вам, что испанская инквизиция сейчас свирепствует вовсю. Не сомневаюсь, что они придут в неистовый восторг от ереси, включающей в себя езду верхом на санезначах.
Ши запустил пальцы в мягкие перья на загривке своего существа и вздохнул. Ну как можно было позабыть об испанской инквизиции? Он легонько сжал пятками бока существа. Оно с ходу перешло на рысь, от которой у Ши застучали зубы. Боль, которая было успокоилась, снова пронзила, как иглами, все его тело. Он подумал лишь, что испанская инквизиция, по всей вероятности, не намного страшнее.
Дон Кихот и Санчо Панса ехали впереди; у Дон Кихота было новое копье, которое он держал в руках так, как будто собирался насадить на него Чалмерса, а Санчо был навьючен тем, что осталось от их припасов. Чалмерс и Ши держались несколько позади. Между двумя парами всадников не было никакого общения. Их путь пролегал в некотором отдалении от высоких гор; дорога то поднималась, то спускалась, петляя среди холмов, проходя вблизи ферм и деревушек.
Чалмерс пребывал в дурном расположении духа. Он так пристально и неотрывно смотрел на пятно между плечами Дон Кихота, что Ши стал удивляться тому, что броня, прикрывавшая спину рыцаря, до сих пор не размягчилась и не расплавилась.
— И за что этот старый лунатик имеет на меня зуб! — брюзжал Чалмерс. — Я же ничего против него не имею и не понимаю, почему ему так не терпится насадить меня на копье.
— Вы превратили его в немощного старика, док, — отвечал Ши. — Вы не дали ему разделаться с Маламброзо и унизили его. И, несмотря на это, Бог не освободил его от данного им обета разыскать вам вашу Флоримель. — Ши, извиваясь всем телом, который уже в раз поменял положение, пытаясь расположиться так, чтобы как можно меньше тереться о твердые выступы на спине санезнача. — И вы еще хотите, чтобы за все это он вас и любил?
Чалмерс обиженно засопел.
— Я до сих пор не убежден в том, что изменения, происходившие с Дон Кихотом, — моя работа. Мне кажется, что в пылу сражения он, возможно, внезапно вышел из галлюцинаторного состояния. Мне, однако, кажется, что он не сможет воспринять это именно так. — Чалмерс достал из мешка ломоть хлеба, оставшийся у него от утренней трапезы, и с безразличным видом начал жевать. — А с другой стороны, я должен быть очень зол на вас.
— На меня?
Чалмерс надолго приложился губами к винному бурдюку, который он предусмотрительно и заблаговременно позаимствовал у Санчо, не предложив, однако, Ши последовать своему примеру.
— Конечно, а вы и не догадываетесь почему? Дон Кихот исцелился. Если моя теория справедлива, его мир преобразился, вернувшись к своему нормальному состоянию, когда произошло это исцеление. Будь у меня достаточно времени, я наверняка составил бы действенное заклинание для того, чтобы победить Маламброзо и освободить Флоримель. По крайней мере, мы смогли бы создать силлогизмобиль, который доставил бы нас в более привычные места. А вы вернули Дон Кихота в прежнее галлюцинаторное состояние до того, как я смог установить точные правила эффективного взаимодействия магии и математики. И теперь мы снова оказались в том же самом лабиринте магических несуразностей, которыми наполнена голова этого ненормального, столь дорогого вашему сердцу.
Гарольд Ши нахмурился и помрачнел.
— Все это было бы так, будь ваша теория верной, в чем я, Рид, откровенно говоря, не убежден. — После того как старший психолог окинул его ледяным взглядом, а потом перевел этот взгляд в пространство, Ши сглотнул слюну и продолжил: — Я думаю, мы можем поработать над тем, чтобы полностью отделить мир Дон Кихота от мира, изображенного Сервантесом. А мы, очевидно, пребываем в том мире, к которому сумел приспособиться Дон Кихот Сервантеса, то есть безумец Кихана.
В сопении Чалмерса зазвучали саркастические нотки.
— Мир, Гарольд, — это не китайская головоломка с коробочками. Миры фантазий внутри фантазий могут быть прямо-таки смехотворными и…
— Чудовищные исчадия ада! — вдруг возопил Дон Кихот. — Освободите немедленно благородную принцессу, которую вы насильно удерживаете в этой карете, либо приготовьтесь принять мгновенную смерть в отместку за ваши гнусные деяния.
Чалмерс прервал свою лекцию, а Ши посмотрел вниз на дорогу, ища взглядом причину столь бурного возмущения Дон Кихота. Двое мужчин в черных одеждах, широкополых шляпах и с масками на лицах ехали верхом впереди черного экипажа несуразного вида и огромных размеров.
— Я помню этот случай, — зашептал Чалмерс. — Они бенедиктинцы, мирные монахи. В романе сказано, что они всего лишь ехали верхом впереди экипажа и ничего общего не имели…
Один из мужчин, лицо которого по-прежнему было скрыто под маской, сказал:
— Господин рыцарь, мы, бедные мирные монахи ордена святого Бенедикта, едем по своим делам. Мы ничего не знаем ни о каких принцессах.
— Видите? Он готовится к нападению, а они готовятся к бегству, — предсказывал Чалмерс дальнейшее развитие событий.
Как и следовало ожидать, Дон Кихот закричал:
— Не морочьте мне голову, я же знаю вас, гнусные мерзавцы! — После этого он взял копье наперевес и приготовился к бою.
Однако монахи-бенедиктинцы не бросились наутек, как предсказывал Чалмерс. Вместо этого один из них стал делать руками в воздухе какие-то пассы, а второй запел что-то и метнул пригоршню порошка в принявшего боевую позу рыцаря. Внезапно густые заросли высокого кустарника с ветвями, усыпанными острыми, поблескивавшими на солнце шипами, выросли поперек дороги. Дон Кихот взмахнул копьем и гулким воинственным голосом воззвал к своей даме Дульсинее, после чего кустарник задымился, затем вспыхнул ярким пламенем и пропал с дороги, как будто его там никогда и не было.
За кустарником открылось море. Переодетые волшебники и громадный экипаж исчезли.
— Ага! — проревел Дон Кихот и коснулся копьем воды. Вода, зашипев, расступилась, и Росинант поскакал легким галопом между двумя возвышавшимися стенами воды. По мере продвижения рыцаря по этому водяному коридору море постепенно уменьшалось, а когда рыцарь и его конь достигли противоположного берега, от водной глади осталась лишь небольшая лужа, которая быстро испарилась под горячим полуденным солнцем.
Волшебники были погружены в работу, готовя очередное заклинание. Дон Кихот, пустив коня галопом, подъехал к ним.
— Фрестон, мерзкая падаль, я знаю, это твоих рук дело! Я сниму с тебя голову во имя Господа и всего святого! — Рыцарь погрозил копьем.
