«Где я был? – прошептал Никита. – Почему я, дурак, так радовался, что уехал, вместо того чтобы хоть раз задуматься?!»
У этого городка два полюса. Один – завод, вокруг которого кипела жизнь. Не зря Заводской район считался престижным. Дом пионеров, несколько ПТУ, педучилище, единственный на всю округу дорогой ресторан, куда он однажды ходил с родителями, когда отцу дали премию, – все там! А второй полюс – это Запрудье: хрущобы, бараки и нескончаемое пьянство. Пристанище Тьмы, погрузившей город во мрак.
Нет, не будет вам здесь победы! Не сегодня.
Никита влетел домой к тетке, быстро покидал вещи в небольшой рюкзак, проверил, не озадачена ли Зинаида его внезапным появлением и стремительным отъездом, и выскочил на улицу. Вот ведь Басоргин – волшебник с Урала! Как ни поверни, а все идет по намеченному им плану. Единственный пункт, который остался не охваченным, – это окраины Предуральска. Знает Светлый Иной, как работать с Россией-матушкой. Никита уважительно хмыкнул в адрес нежданного руководителя, поймал такси и помчался в Запрудье, размышляя о том, какого уровня Силы должно быть проклятие, чтобы региональные Дозоры столько лет ничего не замечали. Понятно, что по области мотаться – удел молодняка, а не Великих, но все же… «Кажется, мне понадобится помощь», – пробормотал он, выходя из машины. Однако второй раз дергать Басоргина и мямлить в трубку о невиданных энергиях и потаенных проклятиях, осадивших родной Предуральск, Никита не рискнул. Басоргин любит факты, и не так уж он и не прав.
Никита засунул телефон обратно в карман и осмотрелся. Темно, сыро, холодно. Целых фонарей на улицах – через один, а работающих – через два на третий. Где-то внизу, в частном секторе, взахлеб лаяли собаки. В подворотне около старой четырехэтажки, азартно матерясь, топталась молодежь.
«И как в них пиво лезет в такую погоду», – покачал головой Никита. Сам он уже сто раз пожалел, что не взял свитер и теплый шарф. Холод тек за шиворот, заставляя ускорять шаг, под ногами шуршали грязно-желтые листья. Здесь они наполовину облетели; от золотой осени, которая в Москве только вступила в свои права, в Предуральске к концу сентября не осталось и следа.
Охватившее Никиту возбуждение медленно отступало. С чего начать, он не знал. Хоть засмотрись через Сумрак – не увидишь то, чего уже нет. От предметов, длительно служивших объектом внимания, еще могут остаться двойники, а от снятого проклятия? Если искусно сотканное «одеяло» работало на глубинных слоях, Сурнин рисковал застрять в неблагополучном районе на неделю и ничего не найти.
До полуночи он плутал по улицам, утопая не столько в грязи, сколько в многослойных локальных полях вероятности, и приставал со странными вопросами к тем прохожим, чьи ауры хоть чем-то выделялись среди прочих. Закрыться «сферой невнимания» Никита не мог себе позволить из страха упустить что-то важное. Поэтому к нему тоже приставали. Бомжи и вороватые подростки клянчили деньги и просили закурить. Трижды его хотели ограбить, но, внезапно передумав, удивленно смотрели вслед, и дважды старательно соблазняли. Неряшливую тетку, от которой воняло перегаром, он, не стесняясь, послал. А малолетке собирался провести реморализацию, но глянул в ее нехитрое будущее, обнаружил там сорок второго по счету веснушчатого паренька, за которого она выйдет замуж, и троих относительно здоровых детей, и оставил все как есть. На Лесной улице он еле отбился от пьяной свадьбы, гулявшей широко и шумно, и к полуночи оказался на самой границе Предуральска, очерченной железнодорожными путями. Здесь начинался пригород. По ту сторону за гаражами светил редкими огнями поселок, а дальше стеной поднимался лес, прорезанный асфальтовой полосой шоссе. Сурнин постоял и повернул назад.
Бомж приковылял, когда Никита покупал пакет карамели в круглосуточном ларьке. Шоколад, конечно, приятнее. Но в дозоре плитки часто ломались или растекались в кармане, превращаясь в липкую кашу, и Никита давно перешел на мягкую карамель с начинкой как лучшее средство профилактики. Перед тем как позвонить Басоргину, он собирался нырнуть глубже в Сумрак.
– Слышь, э! – сказал бомж, дергая его за рукав. – Ты, мужик, того… Развоплоти меня, а?
Никита выронил пакетик с конфетами, который держал в руках. Спасительная сумеречная тень рванулась с земли, померкли краски и звуки, подвешенные боевые заклинания обрели цвет и силу, и Сурнин едва не задохнулся в серой патоке, в последний момент раскинув руки в стороны.
Первое правило работы в патруле гласило: дозорному, выходящему в ночь, никогда ничего не может случайно послышаться или ненароком померещиться. Второе – Сумрак немного замедлит чужую атаку. Третье: не лупи сразу файерболами и прочей боевой магией – запаришься рапорт писать.
Ослепительный белый меч съеживался и догорал в ладони, искря, как подмоченный бенгальский огонь. Третье правило пришлось ему не по вкусу. Белые искры поблекли, обернулись вокруг ладони и исчезли, сожалея о несостоявшейся битве. Никита перевел дух.
– Э-эх… Удрал, падла, – разочарованно вздохнул бомж.
Незамкнутая, как у всех Иных, аура незнакомца горела багровыми языками и желтыми сполохами – извечное пламя Охоты и Голода. Оборотень! «Что творится с линиями реальности? – подумал Никита. – Что, черт возьми… Ладно, к черту черта! Я помню, что я Светлый Иной! Какая хрень… Да что не так с этим городом, со мной и с пресветлым руководством Ночного Дозора, которое кинуло столицу на замов, а малые города – на произвол судьбы и Темный беспредел?!»
Оборотень, который и не думал нападать, терпеливо ждал в реальном мире, привалившись спиной к хлипкой стенке киоска. Никита, совершенно сбитый с толку, уложил тень себе под ноги и вышел из Сумрака.
– Ишь как богато снаряжен-то, – забормотал бомж. – Значит, так… Есть у меня три последних желания: пожрать мяса – уж больно оно нынче подорожало, непаленой водки выпить и покурить. Ну да хрен с ним, – он сипло засмеялся, – и без них можно.
И закрыл глаза, чуть повернув голову, словно в ожидании удара или яркой вспышки.
Никита сделал несколько очень осторожных скользящих шагов вбок и назад, быстро оглянулся в поисках возможных сообщников, но те что-то не спешили на помощь Темному сородичу. Сурнин недоуменно пожал плечами, еще раз осмотрелся и подошел к оголодавшему оборотню почти вплотную.
– Ты меня провоцируешь, что ли?
Бомж замотал головой и зажмурился еще крепче.
– А ну-ка назовись, тварь! Ночной Дозор! – рявкнул Сурнин.
– Дык ясен пень, чего тянешь-то? – жалобно всхлипнул противник, по стеночке сполз на землю и зашелся хриплым кашлем.
Никита развел руками, вздохнул и для начала стер последние пять минут памяти вертлявой продавщице, чуть не наполовину протиснувшейся от любопытства в маленькое окошечко торговой палатки. Тетка охнула, испуганно завозилась, отчаянно дернулась назад, и из глубины ларька послышался грохот, звон и брань в адрес окаянных полуночников.
– А ну пошли отсюда, нечего мне тут! Стоят, не берут ничего, товар загораживают! Вечно навоняют, все углы загадят, гуляйте на все четыре стороны!
Никита нагнулся, брезгливо поморщился от характерного запаха с примесью псины, схватил бомжа за грудки и рывком поставил на ноги. Его желто-багровая аура была не просто характерно разомкнута, а изодрана в клочья. И это был первый случай в практике дозорного Сурнина, когда он не чувствовал исходящей от оборотня угрозы.
– Слышал, чего тебе сказали? – сказал Никита. – А ну пошли отсюда!
И потащил бомжа прочь из светового круга в чернильную темноту переулков, к сгнившим деревянным баракам и осевшим трехэтажкам с выбитыми стеклами и гигантскими трещинами на полуразрушенных фасадах.
* * *
Место для допроса нашлось почти сразу. Дом еще до конца не расселили, наверху кто-то жил, и в пустой комнатенке на первом этаже было относительно тепло. Бомж разглядывал рассыпанные по полу использованные шприцы и угрюмо молчал. Сурнин ждал.
– Видать, не сдохнуть мне сегодня, – с глухим отчаянием прошептал оборотень.
– Будешь дальше упираться – сдохнешь, – пообещал Никита. – Лицензия где?
– Нету у меня никаких лицензий.
– Еще скажи, слыхом о них не слыхивал.
Он прошелся по комнате, подтащил и прислонил к стене дощатый ящик, бросил в ноги рюкзак и уселся с комфортом.
– Как звать?
– Захар Варфоломеевич, – скучным голосом сказал бомж и посмотрел в заколоченное окно.
– Ну-ну. Тогда я – Никита Михайлович.
Вообще-то Сурнин должен был представиться как положено: с указанием уровня Силы и предъявлением метки дозорного, а затем приступить к допросу по всей форме, начиная с даты и места рождения оборотня, количества щенков в помете и кончая предъявлением обвинения в краже кур в пригородном поселке Ручейник.
– А чего тебе не живется-то, Захар Варфоломеевич?
С линиями вероятности, кстати, все было в порядке, судя по тому, что Никита и Захар встретились. Никита подманивал на себя все необычное – оборотень явился. Никита бродил по Запрудью без всякой системы – в конце концов он вышел не куда-нибудь, а именно к Ручейнику, хоть и не опознал впотьмах, что за поселок видел за железнодорожными путями. Можно, конечно, было всю эту мелочовку списать на повышенный коэффициент удачи, но у Никиты складывалось странное впечатление, что предопределенное будущее – само по себе, а его считываемая через Сумрак проекция – сама по себе.
