Та, прежняя, сила была воздухом и солнцем, тем, что даже перестаёшь замечать, но без чего не можешь жить.
Эта новая сила казалась жуткой и кровавой. Валькирии словно силком притиснули к губам чашу с наполовину свернувшейся кровью, заставляя пить и пить. Чужая кровь яростно устремлялась по жилам, щедро делясь мощью с телом воительницы, но она оставалась чужой.
– Вверх! – неистово выкрикнула валькирия, вскидывая руку с альвийским клинком. Меч полыхнул белым и тотчас окрасился тёмным – лезвие навылет пробивало сплошную массу шевелящихся отростков, рассекало их даже против воли самой Райны. Оружие воительницы просунулось даже сквозь защитные заклятия Ракота, обильно орошаемое кровью Древнего из перебитых щупалец. Струйки, словно змеи, обвивали руку валькирии, от них намокал рукав подкольчужной рубахи, потом липким и тёплым сделалось плечо, и, наконец, первые капли коснулись полуоткрытых губ воительницы.
Она захохотала, дико, безумно. Под взглядом остолбеневшего Ракота слизнула кровь Древнего, глотнула – хотя это мог бы оказаться и чистый яд. И уже не крикнула, взвыла:
– Вве-е-е-е-ерх!
– Ваш завтрак, господин Матфей.
Дверь не скрипнула – у хозяев этого места всякая вина была виновата, и слуги небрежением не страдали.
Бывший клирик монастыря Сил Святых, что в Бервино, бывший охотник за демонами, добравшийся до укромного леса в Драконовых Горах, где только и полагалось ловить этих существ, Матфей Исидорти приподнялся с жёсткого кресла.
Комната, назначенная ему для проживания, конечно, была куда просторнее его старой монастырской кельи, однако особыми роскошествами похвастать бы не смогла. Окно достаточно широко, поелику выходит во внутренний двор, но всё равно закрыто решёткой. А так – добротный, большой, но простецкий деревянный стол, жёсткое деревянное же кресло с высокой резной спинкой, постель в алькове. Вот разве что альков задёргивался плотным и алым занавесом из настоящего бархата.
Ещё умывальник, своё собственное отхожее место, где явно постаралась магия – ни запаха, ничего, всё смывается водой откуда-то из скрытых труб. Таким не похвастался бы и его преподобие бервинский настоятель.
На стенах книжные полки, там стоят тома, взятые Матфеем в замковой библиотеке, где его всякий раз охватывал ужас – настолько она огромна.
Большой сундук с одеждой, другой поменьше – с припасами. В особом поставце – длинный посох с вычурным навершием, нечто вроде трёх рук, сжимающих мечи из прозрачного кристалла, однако отнюдь не хрупкого, а прочного, как сталь.
У Матфея никогда не было столько своего. Именно своего, не монастырского, не семейного. Всё – его. Добрые сапоги и сандалии, добрые плащ и порты, мягкие рубахи, шитые серебром и золотом пояса. Добрая еда – когда он только захочет. И книги. Любые книги, какие невозможно даже вообразить. Бывший клирик-библиотекарь всякий раз замирал у бесконечных шкапов с удивительными прозрачными створками. В родном мире Матфея такого делать не умели.
Там вообще мало чего умели, понимал он теперь. И оттого гордился ещё больше, что он таки сумел вырваться, сумел пройти сквозь игольное ушко, одолел демонов и…
И сделал так, что его заметили.
Те, кто куда могущественнее всех и всяческих «Сил Святых», или как их там прозывали.
Матфей помнил своего последнего демона. Того самого, что едва не прикончил клирика и, даже охваченный порождённым рунами Матфея голубым огнём, вцепился бывшему монаху в горло, да так, что незадачливый охотник тут же и расстался бы с жизнью, если б его не спасли. Спас загадочный и таинственный чародей, назвавшийся Кором Двейном.
К Матфею спаситель обратился на его родном языке. Вытащил из когтей чудовища, вообще вывел даже и из самого мира, показал невероятные, неописуемые и невообразимые тропы, пролегающие от одного неба к другому, от одного солнца к совсем иному.
Клирик только покачал головой, невольно улыбаясь воспоминаниям. Да, простой смертный, впервые попадая в Межреальность, как назвал эти области господин Двейн, должен немало постараться, дабы сберечь рассудок.
Невиданные леса и чащи, чудовища, провалы, огненные бездны и исполинские горы, незримые, вершинами уходящие в ещё более таинственные пространства, – Матфею это казалось даже интереснее иных миров, которые, если честно, сперва казались почти копиями его родного.
Маг улыбался, слушая горячие и сбивчивые речи бывшего монаха.
– Нет, Матфей. Межреальность – она именно что «меж». Без миров не будет и её. Она лишь отражение во множестве кривых зеркал того, что есть и так.
Матфей тогда не шибко понял – он только и мог, что держаться за рассудок обеими руками. А потом, в замке, уже было не до вопросов.
Яркое голубое небо, на первый взгляд совершенно обычное. Однако по нему мячиками катаются белые пушистые облака, отскакивая от невидимых границ возле самого горизонта; а над ними светят аж два солнца, золотистое и коричневатое. К ним Матфей привыкал дольше всего. Казалось, на него с небосклона пристально глядят глаза какого-то неведомого исполина.
А вот к тому, что замок возведён на летящей сквозь Межреальность огромной скале, – привык неожиданно быстро. Как и к тому, что здесь словно ниоткуда бралась еда и другие припасы, зачастую весьма экзотические.
Словно ниоткуда появлялись в замке и люди. Равно как и нелюди, и боевые монстры. На просторном дворе шли постоянные учения. Сбиваясь тесными, ощетинившимися сталью ежами маршировала тяжёлая пехота. Колдуны всех мастей швырялись огненными шарами в соломенные чучела, лучники утыкивали те же чучела стрелами. Над стенами вились крылатые создания, напоминавшие сказочных драконов, только куда меньше размером – поднять они могли только одного наездника.
Хозяева замка готовились к войне, тут и к гадалке ходить не требовалось. Оставалось только понять – с кем.
Самому же Матфею, как говорится, грех было жаловаться. Он получил всё, о чём мечталось, и много, много больше.
Прежняя жизнь, пустая, пресная и бессмысленная, навсегда осталась позади. О ней молодой клирик если и вспоминал, то исключительно с отвращением. Монастырь… службы… его преподобие… старшие монахи…
И стыдные мечтания о визите «ведьмы», что занялась бы «прельщением».
– Ваш завтрак, господин Матфей. – Девушка кланялась, устроив на столе поднос, уставленный снедью. Говорила она на родном для клирика языке, но этому он тоже перестал удивляться – всем разноплеменным обитателям или гостям казалось, что все вокруг говорят понятной им с детства речью. «Магия», – пожал плечами на вопрос Матфея господин Кор Двейн.
Служанка была хороша. Высока, с длинной косой ниже пояса, с высокой грудью и большими зелёными глазами. Было в её внешности что-то нечеловеческое, однако: слишком острые уши, слишком мелкие зубки, слишком тонкие и кажущиеся бескровными губы. Матфей сперва заливался краской при одном её появлении, краска сменилась бледностью, а потом и вовсе привык – девушка не вступала в разговоры, не называла даже своего имени – «воля господина Кора Двейна».
Ну а чтобы коснуться её руки – об этом клирик даже помыслить не мог.
Как она попала сюда, в замок, откуда, о чём думает, о чём мечтает – Матфею ужасно хотелось расспросить служанку, однако с волей господина Кора Двейна не шутят.
Девушка попятилась к двери, вновь поклонилась, бесшумно выскользнула за порог. Матфей вздохнул. Впрочем, счастье, наверное, и не должно быть полным – не к чему стремиться; здесь, пожалуй, его преподобие настоятель не так уж и ошибался.
Клирик вздохнул ещё разок, стараясь отогнать соблазнительные видения, и принялся за еду. День ему предстоял долгий и многотрудный, но занятия эти никак не походили на те повинности, что приходилось отбывать в Бервино.
Матфей наконец-то учился именно тому, чего так алкал.
Он учился магии. Настоящему волшебству, не каким-то ярмарочным фокусам. И много, много большему, чем просто швыряние огнешарами.
«Ты справился с демонами, – говорил ему чародей Кор Двейн, когда Матфей, добравшись до замка, наконец перестал шляться с разинутым от изумления ртом. – Справился с демонами, справишься и с искусством плетения чар. Если б у тебя не было дара, первый же демон разорвал бы тебя на мелкие кусочки и сожрал. С аппетитом и даже без соли. Ты выдержал. Значит, годишься на куда большее, чем просто лепить огнешары из грубой силы. Любой мальчишка слепит зимой снежок, но ледяная скульптура потребует истинного мастерства. У тебя есть задатки, Матфей. Важно их развить».
От этих слов загадочного и таинственного чародея, способного на поистине великие дела, у Матфея начинало распирать грудь – есть чем гордиться, небо и бездны!
