Перед Хедином, потрясая оружием, толпились подмастерья. Не стояли тихо, преисполненные почтения, готовые внимать каждому его слову, но, напротив, волновались – гневные, обозлённые, требующие драки.
Познавший Тьму застыл недвижно, скрестив руки на груди и завернувшись в плащ.
Он стоял неподвижно, бесстрастно. Во всяком случае, ему хотелось так выглядеть. Именно таким – считал он – только и было достойно являться своим подмастерьям.
Спокойным. Каменно-спокойным. Великий бог Хедин Познавший Тьму не ошибается, всегда знает, что надо делать, не испытывает ни сомнений, ни колебаний. Так должно быть.
Взгляд его скользил по лицам – людским и нелюдским, эльфийским, гномьим, орочьим, гоблинским… Видел тяжело взмахивающих кожистыми крыльями морматов, видел радужных змеев, других фантастических существ, пришедших, казалось, из страшных сказок, – но здесь всех их свели воедино его воля и его дело, ставшее и их делом.
– Веди нас в бой, Аэтерос!
– Мы не разбиты!
– Ученики Хедина не отступают!
Над толпой взлетают топоры. Какой-то эльф выпустил вверх белооперённую стрелу и кинул вслед заклятье; начарованный оголовок взорвался снопом багряных искр.
Хедин улыбнулся. Его улыбку видели все, от края до края толпы, и ни у кого не возникло сомнений, что он искренне улыбается, а не просто растягивает губы.
Улыбнулся, как всегда, спокойно и уверенно. Без тени сомнений – их не может иметь Новый Бог.
Хотя он теперь – один.
«Нет рядом ни Ракота, ни Сигрлинн. Насколько? Как долго ещё ему стоять так, одному?
Нет и беззаветно преданной ему Гелерры, бедняжки Гелерры, безнадёжно влюблённой в своего Бога.
Нет и Хрофта, старого друга, старого верного Хрофта. Он… он рядом с новорождённым Источником.
И Хагена нет. Он далеко, в Долине.
Ты один, Познавший Тьму».
Холод этих слов вползает в душу, шуршит по незримым камням, словно пустынная змея, устремляющаяся к добыче. Хочется забыть, кто он такой, и кричать, кричать во всю глотку, разорвать рот криком, выплеснуть это сосущее, тягостное отчаяние, подгрызающее, что ни час, само его естество, его уверенность, что он, именно он и только он, способен справиться с обрушившейся на Упорядоченное бедою.
А ведь одиночество, кажется, было вечным его спутником. С самого начала, когда они с Ракотом вместе двинулись во Тьму. Один – чтобы подчинить её, другой – чтобы познать. Даже тогда они уже шли разными путями. Даже тогда он, Хедин, не делился сокровенным с названым братом.
Он делился с Си, да. Она хмурила брови, морщила лоб. Нет, не останавливала, только вздыхала многозначительно. Словно… словно мать, которой ни у неё, ни у него никогда не было.
Тогда Голубой Город, радость творчества, слияния душ остались уже позади. Его тянули к себе пропасти и бездны, а её… кто знает, о чём она тогда думала!
А сейчас её нет, и отсутствие её обжигает, словно сталь, охлаждённая до абсолюта в ледяных безднах.
И нет возможности даже спрятаться за обиду. За вызов. За падшую от её руки Ночную Империю. За обиду на тогдашнюю её мудрость, когда она прикрывала, как могла, его от гнева Совета Поколения. Прикрывала, терпя его резкости, его колкости, его собственные на неё обиды.
И за гнев на эту мудрость, такую правильную, так хорошо… спланированную, истинно по-хедински, – сейчас не спрячешься тоже.
Остаётся только стоять с каменным лицом, что его подмастерья принимают за признак суровой, непреклонной воли, глубочайших, непостижимых даже для них планов.
Стоять с каменным лицом, с застывшей улыбкой, когда действительно хочется взвыть. Совсем как смертные…
Пустота там, где была Си, расширяется, словно домен Неназываемого. Расширяется, всасывает в себя всё новые и новые просторы его души. Он не забыл про План, он помнит о нём. Но… но переставлять Сигрлинн, его Си, словно тавлейную фигурку, искусными речами и тщательно выстроенными взглядами подталкивая её к «правильному» и «нужному», – выше его сил.
Си, его Си – идёт по волосяному мосту. Её страсть, её огонь, её любовь – всё смешалось, и он, самонадеянный бог (чуть не сказал – самозваный), надеется управлять всем этим? Надеется, что она сделает именно то, что нужно, твоя послушная кукла, покорная марионетка?
Наивный. Си никогда не была ничьей марионеткой. Даже в плену, даже будучи частью Западной Тьмы Эвиала, она вела свою собственную игру. Вернее, конечно же, не игру, но смертельную схватку. Ей пришлось сделаться коварной и изворотливой. Лгать лжецам и предавать предателей.
Больше всего Хедину Познавшему Тьму, Хедину Новому Богу, Хедину Владыке Упорядоченного хотелось сейчас выплеснуть эту ярость, эту грызущую изнутри неотвязную тревогу, утопить лицо Си в огне, броситься в бой очертя голову, по-ракотовски, чтобы все и всяческие мысли разлетелись бы вдребезги, вытесненные одной-единственной – выжить, чтобы победить.
Он не мог позволить себе закрыть глаза, не мог позволить расслабиться закаменевшим мышцам лица. Не мог позволить себе врезать кулаком по ближайшей статуе или раздробить в пыль каменные плиты под ногами.
Он должен стоять, монумент самому себе – монумент собственному Плану Хедина, что становится, похоже, больше самого Хедина, обретая самостоятельность и сознание.
Он должен, он обязан. Кому?
Упорядоченному.
Упорядоченному, этому бездушному монстру.
Храм злого божка можно сжечь, идолы – разбить, жертвенники – опрокинуть, адептов и жрецов, чьи руки в крови по самые плечи, – казнить.
С Упорядоченным сделать нельзя ничего.
Ему даже нельзя пригрозить отдать на съедение Неназываемому.
И от этого хотелось выть тоже.
Выть или хлестать огненными кнутами всё вокруг, чтобы вспыхивало, горело и рушилось. Чтобы пламень до неба, а может, даже и выше.
Ракот нашёл бы в этом успокоение. В этом, а ещё – в добром вине, весёлой красавице под боком, что знает толк в любовных играх; в доброй драке на арене под свист, хохот и улюлюканье зрителей…
Раньше ему казалось, что Ракот уничижает самого себя. Что он позорит их высокое звание. Сейчас – он бы сам проделал то же самое.
Но нет. Нельзя. В этом и есть его отличие от Ракота. Хедин Познавший Тьму должен стоять с каменным лицом, точно храмовый истукан, и вдохновлять своих подмастерьев на бой, последний и решительный.
Он выдохнул. Медленно свёл вместе полы плаща. И под его прикрытием, так, чтобы никто не видел, что было силы ударил кулаком в ладонь. Чтобы тело напряглось от резкой боли, прокатившейся от запястья к плечу.
Хоть что-то настоящее, существующее.
«Нет, – сказал он себе. – Это ненастоящая боль. Ты можешь отказаться от тела, можешь сбросить его, словно старую одежду. Стать ветром и светом, вихрем и молнией. Отказаться от того самого «сердца», что заходится всякий раз, когда я вспоминаю последний взблеск белоснежного платья Си за миг до того, как она исчезла.
Вот эта боль настоящая. Её не сбросишь, покинув бренное тело.
Без неё нет тебя, Познавший Тьму.
И потому тебе сейчас остаётся только скрежетать зубами, так, чтобы не заметили подмастерья, и повторять про себя бессильно «пусть с ней всё будет хорошо».
А ведь ты не привык к бессилию своих слов. Для тебя слова – это оружие, куда страшнее стали или огня.
Ты одинок, Познавший Тьму, и тебе страшно. Ты одинок, и потому прячешься за гордыми фразами о том, что, мол, это хорошо и правильно. Что задуманное можешь осуществить только ты. И да, только в одиночестве. Ничто не должно отвлечь, никто не должен помешать. Ты не сможешь никого спасать, никого вытаскивать. Только ты – и то, что наползает, надвигается на Упорядоченное. Наползает, само рождённое в его глубинах, часть общего, сделавшаяся подобной гангренозному члену, который уже не излечат ни снадобья, ни даже чары».
«Хорошие мысли, – мрачно подумал он. – В самую точку. За ними можно прятаться, ими можно оправдываться. Но от себя не убежать. Ну, хоть этим ты отличаешься от всех и всяческих «Богов Горы», больших любителей кровавых жертвоприношений.
Но пока Си не со мной… все планы и Планы в чём-то подобны тому, с чем они призваны сражаться. С этой… опухолью. Наростом. Паразитом.
У него много родителей, у этого урода, бастарда, голема, ходячего мертвеца, бывшего мёртвым ещё до рождения.
Много кто вложился в него, и каждый рассчитывает поживиться добычей. У твари не одна голова, много рук, много ног, много и слуг – не понимающих, что, к чему и зачем.
А есть ещё и Дракон с Орлом. Молча наблюдающие за схваткой.
Нет, Познавший Тьму, ты не имеешь права ни на гнев, ни на ярость.
И вот с этим я не могу, не хочу, не желаю соглашаться!»
Хедин скрипнул зубами.
«Слава мне же, как говаривают подмастерья, ещё есть, чем скрипеть.
