И все чудесно.
Прекрасен этот весенний ливень за окном, и волнующее ожидание встречи с тем, кто сейчас войдет в двери квартиры. И ее радостные родители, которые спешат в прихожую открывать гостю.
– Здравствуйте, Виктор Константинович и Ольга Вандеровна, – топчется за порогом светловолосый юноша с букетом сирени. – Я пришел поздравить Владу с восем… надцатилетием. И представиться… это… официально.
– Официа-ально… – сурово протягивает отец, а потом весело подмигивает маме. – Ольк, ну мы дожили с тобой – нас называют по имени-отчеству, а к нашей дочери пришел такой официальный юноша с цветами! Понимаешь, что это значит?!
– Вы, между прочим, сами поженились не бог весть когда, – ворчит бабушка, выглянув из кухни. – Я спрашиваю в последний раз, где раскладные стулья, неужели на антресоли запихнули? Что ты молчишь, Ван дер?! Доставай стремянку! В этом доме постоянно все пропадает…
– Не кричи, Марина, я решу вопрос со стульями… Что же это такое, ох уж эти женщины, – раздается в ответ добродушное ворчание деда. Влада прислушивается к их голосам с каким-то странным чувством: на миг ей приходит в голову мысль, что на этом ворчании бабушек и дедушек держится все мироздание, сосредоточенное в отдельных квартирах.
Светловолосый парень, который стоит в дверях, промок до нитки и неловко вручает маме букет мокрой сирени. Улыбается и застывает, увидав выглянувшую из комнаты Владу – взрослую, в ярком нарядном платье.
– Всю сирень оборвал во дворе! – с улыбкой хмурится мама, поднеся к лицу букет и вдыхая нежный весенний аромат. – Егор, и дождь вы тоже весь на себя собрали, вас срочно надо высушить, так можно простудиться!
– Я вообще-то сам этот дождь и устроил, Ольга Вандеровна, – отшучивается парень, старательно вытирая ноги о придверный коврик и глядя, как Влада грозит ему кулаком.
– Выйди на минутку, – шепчет Егор, проводив взглядом маму и отца, которые дипломатично удаляются на кухню. – Ну, выйди, Владк…
– Молодые люди! Заодно сходите к Царевым, попросить пару стульев для гостей, кхм… – дед как всегда, фантастически предусмотрителен.
– Егорка!
Стоит двери захлопнуться, как Влада бросается на шею светловолосому парню, промокшему до нитки. Сколько же дней они не виделись? Ей на секунду кажется, что очень долго, и это пугает.
– Я ж вчера только заходил, задушишь, – смеется парень. – Ну ты и сумасшедшая горячка.
– Не хочу больше с тобой расставаться, – шепчет Влада. – Мне бы к сессии сейчас готовиться, я учебники разложила, а не могу учить. Завалю историю искусств, как думаешь?
– Только попробуй, – парень шутливо хмурится. – Только попробуй у меня вылететь из Мухи, дизайнерша! В невесты не возьму! Мать не разрешит!
– А собирался… в невесты?!
Вместо ответа парень шарит в кармане куртки, вытаскивая оттуда бархатную коробочку: в каком же она сейчас с ним диссонансе, – с его потертой курткой, съемной квартирой и далекой мамой из Мурманска, – дырявые ботинки и эта вещь, еще пахнущая буклетами ювелирных магазинов…
– Погоди, не надо открывать. Погоди, Егор.
Пальцы осторожно скользят по его загорелой щеке.
Почему так важно, что этот парень, который стоит перед ней, так реален? Что у него такое родное, симпатичное лицо, с неизвестно откуда взявшимся в Питере загаром, белесая мокрая челка, которую он взмахом откидывает назад, кошмарная серьга в ухе… и удивительные лучистые глаза, в которых плещется веселая зелень. Для своих девятнадцати лет он рослый, с широкими плечами – спасибо годам занятий в бассейне. Но с лица еще не сошло детство, задержавшись в озорной улыбке, ямочках на щеках, чуть неправильной форме носа…
Как они познакомились? Все школьные годы на полке в ее комнате стояла маленькая деревянная фигурка, выточенная дедом: озорной мальчишка, похожий чем-то на Егора. Однажды, возвращаясь из школы, заметила парня в автобусе, в толпе друзей. Он ответил заинтересованным взглядом, и всю дорогу поглядывал в ее сторону, не переставая трепаться с приятелями. Она, выйдя на своей остановке, с тоской оглянулась – и вдруг увидела, как парень продирается за ней вслед, воюя с дверями автобуса. Догнал!
А сейчас эти воспоминания, которые всегда были для нее бесценными, кажутся зыбкой рябью на волнах памяти. На лестнице висит тишина. Почему, почему внезапный страх нереальности происходящего предательски искажает прекрасные моменты?
– Чего ты, Владк? – зеленые глаза смотрят на нее изучающе, настороженно.
– Здесь… смотри, сколько пауков, – Влада вдруг пугается своих воспоминаний.
– С лета набежали, так и живут. Они не страшные… – Егор щелкает одного из пауков, и тот падает на пол, сорвавшись с паутины. – У тебя даже на шее паутина. Давай, сниму…
Паутина с шеи снимается как-то болезненно, липко цепляясь за волосы, царапая кожу. Егор щелчком сбрасывает ее остатки с пальцев.
– Разве Царевы дадут нам стулья, почему дед попросил об этом? – вдруг спрашивает Влада. – Они же… с ними же что-то случилось. Мне так кажется…
– Владочка, Егор, ну что же вы, мы ждем! – выглядывает из-за двери мама. – Пойдемте за стол, ведь у нас семейный праздник!
Семейный праздник.
Эти два слова какие-то чужие, незнакомые для нее и невероятно теплые. Этим словам противиться невозможно, так же, как и спорить с мамой.
И они с Егором возвращаются в гостиную, садятся за стол. Расставляются чашки, в гостиную вносится чайник, из носика которого струится пар. Хлопочет бабушка, суетится дед.
– А торт нарезает именинница! – торжественно говорит отец, и Влада берет в руки нож.
Хрустят под лезвием ножа безе и орехи, мягко струится ванильный крем. Но стоит ножу приблизиться к цифре «18», как рука слабнет… от ужаснувшей мысли.
Все не так, не так.
– Я не помню своих семнадцати, – тихим, как писк охрипшей мыши, голосом говорит Влада. – Мне не может быть сейчас восемнадцать. И… если сегодня у меня день рождения, должен быть октябрь. Почему, что со мной?!
– С тобой все отлично, – говорит Егор, погладив ее по плечу. – Теперь вообще все супер. Ну, я дождусь свой кусок торта или как?
Да какой уж там торт…
В этой старой квартире Огневых на Садовой улице, уже давно никто не живет, потому что там некому жить.
Влада сидела за столом ни жива ни мертва. Понимание происходящего пришло, и рассудок все осознал, а вот душа яростно сопротивлялась. Это все чудовищная ложь, и настоящая квартира на Садовой улице сейчас пуста, и вся ее семья погибла.
И в то же время вот они – живые, мама с папой и даже дед с неведомой бабушкой, странно похожей и на постаревшую маму, и на кикимору Мару одновременно. Сидят за столом и веселятся, шумно вспоминая, как много лет назад Влада со своим сводным братом Артемом устроили в квартире потоп, играя в водяных.
А сколько предметов было в комнате, потерянных или выброшенных еще давно вещей, но каждая из них запечатлелась в детских воспоминаниях! Даже ваза! Разбитая много лет назад синяя ваза – и та стоит на серванте, целая и невредимая, наполненная осенними листьями!
Это было и прекрасно, и чудовищно одновременно. А самое страшное было то, что при родных, даже и иллюзорных, не скажешь – «вы не настоящие». Это все равно предательство.
А еще – Егор жив, и это казалось невероятным чудом настолько, что невозможно было поверить. Тролль был в прекрасном настроении, веселился и спрашивал ее, насколько ей нравится происходящее. В ответ Егору достался только растерянный стеклянный взгляд, который тролль расценил в свою пользу.
– Егор, ты сам… – прошептала Влада. – Ты настоящий, живой?
Тролль хитро ей подмигнул, провел по торту пальцем, собирая шоколадный крем, и облизал его.
– Ольга Вандеровна, торт – супер! Вы ведь научите Владку так же готовить? Я сладкоежка…
– Егор, где я, что со мной произошло?! – взмолилась Влада шепотом. – Я на балу только что была, на Дворцовой площади. Объясни, умоляю…
Мысль о том, что она неожиданно умерла или сошла с ума, обожгла виски холодным ужасом. Может, сейчас она хохочет или завывает, как гиена, посреди бального зала, спятив от всего того напряжения, которое гнало ее к цели все эти месяцы.
– Вот черт, – с досадой произнес Егор. – Ну, не получился у меня октябрь, я май люблю, всякую там грозу в начале мая… спалился я на октябре, короче.
– Так… понятно… спалился на октябре… – Влада говорила медленно, делая паузы между словами. – Значит… мы с тобой не умерли… это твой… морок. И ты устроил его мне… Теперь объясняй… зачем.
