– Ты же сказал – у вас нет протянутого вервия!
– И повторю. У нас его нет. Великий Хедин не почтил нас благом немедленно передающегося ему слова.
Оружейница лишь покачала головой.
– Значит, тут мне не помогут…
– Боюсь, что вот сейчас же, немедленно – нет, достойнейшая. Мы сделаем, что сможем, и известим тебя, но не жди вестей скоро…Однако твои соплеменники вельми искусны в магии, и они старые друзья Познавшего Тьму, отчего ты не обратилась к ним?
– Старые друзья… – прошипела Оружейница. – Гм… блажен, кто верует. Нет, они вполне могут и помочь, эти «друзья», если сочтут, что им это выгодно.
– Ой ли? – усомнился жрец. – Мы знаем, что все преследуют свою выгоду, мир несовершенен, и мы принимаем это. Альвы должны думать о благе своей страны, своего племени. Чего ж тут странного и непонятного? Если дружба с Великим Хедином способствует этому…
– Знаешь, – вдруг задушевно сказала гостья, – мне, альвийке, Оружейнице и всё такое прочее – ужасно хочется дать тебе по физиономии, жрец. За этакое всепрощенчество.
Хенсби понимающе улыбнулся.
– Моя дорогая, это не всепрощенчество. Это всего лишь понимание того, что нельзя требовать от людей – или альвов, или гномов, или неважно от кого – невозможного. Под угрозой смерти останутся верными единицы. Может, десятки. Но нельзя требовать и ожидать всеобщего самопожертвования.
– Ты так же скажешь и о своих собратьях-жрецах? – сощурилась Айвли.
– Здесь собрались те люди – я надеюсь, – как раз из тех единиц или десятков, – спокойно ответил старый мастер. – Но дело не в этом. Мы взываем к великому Хедину, да, Оружейница, и да, мы ощущаем… смутную тревогу. Беда приближается, быть может – она уже настала. Но где она, откуда грядет – не ведаем. Как и ты.
– Как и я… – эхом повторила альвийка. – Что ж, мастер Хенсби, быть может, ты и прав. Магия моих соплеменников сильна. Я лишь боюсь навредить ему ею. Вдруг окажется… и враги его воспользуются этим?
– Иногда, – кашлянул жрец, – лучше, чтобы враги-таки бы именно воспользовались. Вылезли бы на свет. Их бы удалось принудить тогда к честному бою…
Айвли внезапно подняла голову, точно услышав далёкое эхо.
– Спасибо тебе. – Оружейница порывисто вскочила. – Я возвращаюсь в Альвланд. Посмотрим, удастся ли… и впрямь выманить кой-кого на свет.
Тропы мёртвых редко выводят на свет. Дороги во мраке причудливы, Тьма запаслива, она вбирает в себя прошлое, тихо складывая в бездонных своих кладовых бывшее и небывшее, свершившееся и оставшееся невоплощённым; забирает себе мимолётное, трепетное и туманное наравне с солидным, тяжёлым, прочным. Мечты и сны, триумфы и трагедии – всё становится добычей Тьмы через ту её часть, что люди зачастую ошибочно именуют «забвением».
Тьма не забывает ничего. И всегда готова напомнить тому, кто обратится к ней с правильным словом.
Древняя добыча её не нужна и ей самой. Однако она аккуратно прибирает, словно рачительная хозяйка, никогда не выбрасывающая то, что ещё пригодится. Хотя Тьма и не знает – когда, кому и для чего. Она просто ждёт, спокойно и молча. Она никуда не торопится, времени для неё не существует. Она была тут прежде, есть сейчас и пребудет и дальше, даже если сгинет само Сущее, и останется лишь нагая основа бытия.
Тьма будет заполнять её тогда, перебирать безделушки воспоминаний и терпеливо ждать. Ждать следующей вспышки Света, что случится рано или поздно.
Тот, кто сменил много имён, кто был Ястиром и Яргохором, Водителем Мёртвых, кого знали под самыми разными прозваниями шаманы, колдуны, чародеи и некроманты Большого Хьёрварда, недвижно застыл, воссев на трон владычицы Хель[8].
Он мог бы оставаться там долго, очень долго. Практически вечно, пока не истлеет сама плоть земли и не угаснут звёзды. Но сейчас он торопился, очень торопился. Торопился, хотя не делал при этом ни одного движения.
Его мысль, словно властная хозяйка, обшаривала все углы и закоулки исполинских Залов. Когда-то они служили прибежищем великого множества душ – Хель вывела их на Боргильдову битву, где вместе со своим мёртвым воинством сгинула и сама.
Много-много лет, веков, эпох он, Яргохор, водил сюда караваны отживших своё душ. Он не задавался вопросом, кто правит в этих Залах, кто владычествует над мёртвыми. Ему просто не приходило в голову, что можно вообще что-то спрашивать; вопросы для него не существовали как реальность.
Всё изменилось после встречи со Старым Хрофтом. Чёрная пустота под шлемом перестала быть пустотой. Родились – или воскресли – мысли и желания. Очистилась память. Тьма заботливо хранит всё, и сейчас она с готовностью делилась накопленным.
И потому сейчас Ястир-Яргохор, Молодой Бог и Водитель Мёртвых, сидел на троне древней Хель, вслушиваясь в неразборчивые, смутные голоса прошедших эпох, что по-прежнему звучали под старыми сводами.
Души продолжали стекаться сюда. В его отсутствие, как и подозревал Яргохор, враг Хедин нашёл, кого послать на замену. С вампиром Яргохор, к собственному удивлению, вполне поладил. Разумеется, до срока.
Водитель Мёртвых размышлял. Это занятие по-прежнему казалось ему новым и даже необычным – вполне понятно, если учесть, сколько тысяч лет он просто водил бесконечные караваны душ Чёрным Трактом, не думая, не рассуждая, словно мул с наглазниками подле мельничных жерновов.
Залы Хель не пусты, здесь по-прежнему обитала память о могущественной дочери Древнего Бога Локи. Яргохор ощущал её, эту память, она поднималась из тёмных глубин забвения, наплывала, словно туман; её источали стены и своды, каменные утробы Залов Хель, казалось, до сих пор оплакивали давно сгинувшую владычицу.
Как же тут обходилось без неё, подумал Яргохор. Мысль эта никогда его не посещала – он ведь раньше вообще не думал. Оставались её слуги, безмолвные, бесстрастные существа, не живые и не мёртвые: они заботились о спящем Гарме, псе, вскормленном мясом с трупов, они как-то распоряжались Залами.
Они существовали – в Залах оставалась изначальная сила, изначальный момент, позыв, движение.
Наверное, впервые за все века Яргохор размышлял, что же заставляет души пребывать здесь, в Залах. Они не хотели сюда; они страдали здесь. Их охватывал невыразимый ужас, но его воля, воля Водителя Мёртвых, была сильнее. Он гнал их, подобно стаду, и не знал никакого иного существования.
И потом они оставались здесь – навеки.
Во всяком случае, так верили обитатели Большого Хьёрварда.
– Се – моё, – еле слышно повторил Яргохор.
Серый меч чуть заметно вздрогнул. Чёрное пятно, заменявшее лицо бывшему светлому богу Ястиру, медленно повернулось к ожившему оружию.
Давным-давно его гонители, его родня, решившая покарать отступника, вручила ему этот клинок. Вручила, ничего не опасаясь, память уже успела покинуть будущего Водителя Мёртвых.
Клинок был родом отсюда, из Залов Хель. Выковал ли его для давно сгинувшей хозяйки неведомый умелец-гном, возник ли меч как-то ещё – Яргохор не ведал. Но серое лезвие было ключом. Ключом и властью. Ключом, что отпирает местные врата; конечно, запертую дверь всегда можно выломать, и отпущенной Водителю Мёртвых силы на это бы хватило с лихвой, но…
Но меч был ключом.
Сейчас Яргохор вспоминал настоящую страсть старшей родни к разного рода мечам и талисманам. К убийственному оружию, что они создавали, живому, навроде Крылатых Гигантов, и неживому, вроде Белых Дисков.
Они словно боялись чего-то. Или чего-то ждали со страхом и пытались подготовиться. Один раз им это удалось – когда восстал Ракот. Второй раз уже нет, и они пали.
Были, были мятежи и до этого, вспоминал Яргохор памятью Ястира. То тут, то там восставали приверженцы Древних Богов; иногда им удавалось накачать своих кумиров силой, прежде всего через верные, как смерть, кровавые жертвоприношения, но на такие случаи всегда имелся Губитель, как крайнее средство, или же многочисленные армии сторонников пресветлого Ямерта.
Все мятежники, что случились до Ракота, были разбиты. Формально разбили и Ракота, но только формально, потому что его падение научило Хедина Познавшего Тьму, как надо и как не надо поднимать восстания.
Оружие не помогло. Серый меч, чуть вибрировавший и подрагивавший от напора незримой силы, тщился уверить своего хозяина в обратном.
Водитель Мёртвых медленно протянул руку, пальцы в латной перчатке сомкнулись на эфесе.
«Ко мне», – пронеслась по Залам беззвучная команда.
«Ко мне».
От края и до края необъятных Залов прокатился неслышимый зов. Бледные тени скопившихся здесь душ замерли, вскидывая бестелесные головы, глядя куда-то сквозь камень и скалу бездонными дырами глаз, где не было ничего, кроме пустоты.
