Арва только сглотнула.
– И вот еще что… – покивала старуха, заправляя волосы под платок. – Рядом с Великой госпожой во всякое время сидит сумеречница, что над всеми сумеречницами-охранницами главная. Лицом белая, мордой острая, волосищи смоляные текут рекой! Платьев на ней понадевано – аж шесть штук, одно другого краше. То волшебная женщина, и служит она нашему святому шейху Кассиму аль-Джунайду, мир ему и благословение от Всевышнего, но правоверная она или нет – о том мне неизвестно. Главной сумеречнице тоже оказывай почет и уважение, не то – сама знаешь – проклянет тебя шейх. Он здесь тоже поблизости обретается. Ну вот, теперь тебе все известно, и да убережет тебя Всевышний. А что ж тебя одну-одинешеньку здесь оставили?
– Как одну? – всполошилась Арва. – Я с…
Она быстро обернулась, но никакого кипчакского гулямчонка рядом с ней уже не было – словно юноша привиделся ей в неверных приморских сумерках.
Повернулась обратно к старухе – ее тоже след простыл. Тьфу, заколдованное место, ночь – джиннам, день – нам.
Вздохнув, Арва прилегла на циновки и свернулась калачиком. Выспишься, хоть цвет лица не погубишь. А цвет лица ей очень, очень скоро понадобится.
* * *Майеса сидела на красивых ровных циновках и целилась веером в лаковую шкатулку. Подобно черному жуку, шкатулка блестела поверх ларца для зеркала, ларца для притираний и трех больших ханьских коробок для заколок. Пирамидку на спор отодвинули на шесть шагов, а веер то и дело сдувало залетавшим из садов бризом.
– Третий раз – последний, Майеса! – не иначе как под руку пропела Саюри.
– Бро-сай! Бро-сай! – захлопали в ладоши остальные.
Майеса плавно вбросила веер в воздух. Он послушно проплыл до пирамидки – и скользнул по верху шкатулки!
– Ах! Дурной, злой ветер! – воскликнула девушка.
– Платье – долой! – в экстазе заорали все и принялись тащить за рукава, стягивая с нее уже третий слой одежд.
Но ничего, на Саюри уже и следующего хитами не было, а две прозрачных рубашки поддерживала хлипкая лента алого кушака. Хохоча и притворно отбиваясь, Майеса мотала головой и дергала локтями, заваливаясь то на один, то на другой бок.
– Кто следующий? – прыгая, как бесенок, Эда подхватил на другом конце комнаты ее веер.
И раскланялся, подражая движениям церемонной дамы Амоэ.
– Отдайте веер, юный господин! – засмеялась Майеса.
Эда щелчком сложил его и бросил обратно. Поскольку Майесу как раз потянули в сторону, она завалилась на циновки, и веер пролетел мимо.
Пролетел и – угодил прямо в мужчину, шедшего себе по галерее-энгаве.
Мужчину?!.
Все мгновенно оказались на ногах, позабыв про игру.
– Кто вы такой? Это женская половина! – строго сказала Саюри, опуская руку к рукоятям тикка.
– И как вы сюда попали? – плавно выступил на энгаву господин Ньярве.
Действительно, в первом дворике женской половины, который все тут же стали называть Двором золотых колокольчиков, несли стражу дама Амоэ и дама Тамаки. Как чужой мужчина умудрился пройти мимо них?
Фигура незнакомца чернела против рассветного полумрака. В звонкой тишине таинственный гость поднес руки к лицу и провел ими ото лба к подбородку, словно умываясь или стряхивая с кожи пыль.
– Проклятье… – тихо сказал господин Ньярве и отступил на шаг.
А Майеса почувствовала, что вот-вот упадет. И, задыхаясь, поднесла руку к сердцу.
– Простой жест – а сколько благодарных зрителей, – резко прозвучал от арки голос княгини. – Добро пожаловать обратно, Тарег-сама.
И оба одновременно положили руки на рукояти мечей: Тамийа-химэ – на оголовье тикка, Тарег-сама – длинного человеческого клинка в битых черных ножнах. Сердце Майесы провалилось еще ниже.
– У меня к тебе незаконченное дело, Тамийа. Мы закончим его между тобой и мной, как подобает воинам. Остальным нет дела до нашего разговора.
Князь говорил грубо и зло – хотел, чтобы Тамийа-химэ потеряла лицо перед слугами.
– Тогда пойдем в сад, Тарег-сама, – спокойно отозвалась госпожа.
Эда медленно, как во сне, двинулся вперед – но Тамийахимэ властно подняла ладонь:
– Нет.
Князь медленно повернулся и нарочито неспешно пошел по ступеням вниз. Госпожа вскинула голову и двинулась следом. Саюри рухнула на колени, припадая к ее шлейфу:
– Химэ-доно… химэ-доно… – малодушно всхлипывала она, – извольте распорядиться – я оповещу…
– Нет, – не отрывая взгляда от высокой темной фигуры, проговорила Тамийа-химэ.
Но на ступенях не удержалась, выхватила из-за пояса шелковый мешочек с прядкой волос младшего сына и встряхнула его перед собой:
– Что изменит наш поединок, Тарег-сама? Что ты скажешь моим детям?
А он крутанулся вокруг своей оси – так что полетел из-под ног песок, и прошипел в ответ:
– У меня тоже могли быть дети! Не смей вымогать мое прощение, тыча семейным горем! Предательница!
– Тебя предала Айша! Прошло семьдесят лет, Тарег-сама! Что это изменит?
– Бедуины говорят: отомстил через сорок лет – поспешил, – с кривой демонской улыбкой сказал князь. – Я умею ждать лучше, чем бедуины. А ты, Тамийа, видно, решила, что, раз я не прихожу за тобой, я раздумал мстить?
– Искренне признаюсь тебе, Тарег-сама, – горько сказала княгиня, – да, я так думала.
– Глупый кролик, – ощерился нерегильский князь. – Вынимай меч. Шалости – для детей…
– …и только мечи с тобой навсегда, ибо никогда не устают, – тихо закончила за него старинное присловье Тамийахимэ. – Позволь мне биться семейным оружием, Тарег-сама. Его должны принести из моих покоев.
– Позволяю, – криво улыбнулся князь.
И пошел в глубь сада. Росистая трава, на ней очень, очень скользят ноги.
– Эда, – почти не поворачивая головы, отдала распоряжение госпожа.
Коротко всхлипнув, оруженосец метнулся исполнять волю княгини.
Когда Тамийа-химэ ступила на траву, господин Ньярве одними губами сказал Саюри:
– Быстро. Беги. К Джунайду-сама. И ори на весь дворец.
– Что?.. – ахнула девушка.
Да и Майеса тоже ахнула, даже рукавом рот прикрыла. Как?.. Ведь…
– Быстро беги, дура, – прошипел господин Ньярве. – У химэ-доно хорошая школа – она отразит два, возможно, даже три удара. Быстро беги, пока есть время!!!…
Тут у Майесы подкосились ноги, и она вдруг оказалась на циновках посреди раскинувшихся шелков своих нижних платьев.
– Ах! – пришлось опереться ладонью о пол.
Парусящая рукавами Саюри и Эда разминулись в арке, обменявшись безумными взглядами. Заливаясь слезами, оруженосец упал на колени и быстро пополз к ступеням в сад:
– Химэ-доно… химэ-доно…
Тамийа-химэ медленно спустила с плечей верхние платья. Перевязала рукава нижней хитама белым шнуром, поданным плачущей Айко. Тарег-сама темной статуей стоял между двух шелестящих ив, над круглым зеркалом пруда.
Когда госпожа подняла обеими руками фамильный меч, из дальних комнат послышались отчаянные крики Саюри:
– Помогиии-теееее!..
– Преданные у тебя слуги, Тамийа, – нехорошо усмехнулся князь.
И резко выхватил меч, отбросив в траву ножны.
Госпожа обнажила клинок подобающе неспешным движением. Ножны оставила в левой руке. Медленно присела в поклоне. Тарег-сама лишь издевательски усмехнулся.
И странным, плавным, но совершенно не укладывающимся в голове движением отвел поднятый меч в сторону.
Теряя самообладание, Майеса снова поднесла к губам рукав.
– О боги, только не это… – прошептала она.
– Пожалуй, насчет трех ударов я погорячился, – запинаясь от страха, пробормотал господин Ньярве.
Его не за что было упрекнуть: они смотрели на самую страшную стойку из всех, что встречаются на пути меча, – «молчащую». По ней нельзя сказать, каков будет нанесенный удар. Поэтому от такого удара практически невозможно защититься.
Княгиня, острожно ступая босыми ступнями по мокрой траве, принялась медленно кружить вокруг Тарега-сама. Тот смотрел на нее уже не хищными, а совершенно спокойными глазами. И слегка поворачивался, словно его вел за собой кончик меча Тамийа-химэ.
– Химэ-доно-о… – простонала Майеса, не в силах сдерживать рвущийся наружу страх.
Свист, резкий блик на клинках, лязг.
Видимо, она все-таки вскрикнула, ибо обнаружила, что зажала ладонями рот.
Княгиня медленно отвела в сторону руку с тем, что осталось от перерубленных ножен. Отбросила их в траву.
Противники вновь закружились, настороженно пробуя пальцами траву под ногами. Тамийа-химэ крикнула и бросилась вперед, атакуя.
* * *Абу аль-Хайр просто сидел. У него не было сил встать и вернуться. У него вообще не было сил.
И вдруг со стороны внутренних покоев раздался пронзительный женский крик.
Арва ахнула и тут же подскочила на тростниковом коврике, запахивая хиджаб. Абу аль-Хайр ахнул следом.
Из темноты на них, мелко перебирая ножками в белых-белых носочках, придерживая разъзжающееся в стороны запашное платье, выскочила женщина с голым лицом сумеречницы. И, увидев ошалевших ашшаритов, отчаянно закричала:
