Она чуть не расплакалась – и от беззлобной, но тоскливой зависти, и от безысходности, и от страха за будущего ребенка Нинодии, который вполне может оказаться древним магом.
Да какое там «чуть» – на глазах выступили слезы, свет фонарей начал расплываться сияющим золотым туманом.
Потом слезы высохли. Что будет, то будет. Удалось же спасти от этой дряни Эдмара и Тимодию. Зинта вскинула голову, ее походка стала легкой и стремительной, а в ушах, казалось, звучала музыка – настойчивый неистовый ритм, призывающий шагать дальше и не сдаваться.
И вовсе это ей не казалось… Миновав очередной квартал, лекарка поняла, что музыка и вправду есть: кто-то бьет в бубен, посылая в ночь яростную, дикую, ликующую мелодию, под которую так и хочется пуститься в боевую пляску, хотя Зинта никогда раньше не участвовала ни в каких боевых плясках.
Мимо нее промчались двое в золотых масках ящеров и парадных одеяниях служителей Зерл Неотступной – в ту сторону, откуда наплывали звуки бубна. Еще один появившийся на улице жрец двигался в том же направлении зигзагами лихого танца, свирепо колотя каблуками по мостовой.
Зинта пошла следом, про себя удивляясь: «Чего это они? Вроде же нет у них сегодня по календарю никакого праздника…»
Звуки доносились из-за ограды храма Зерл на площади Трех Повозок. На башенках, устремленных в звездное небо, горели красные и оранжевые фонари, а внизу, перед входом, жрецы и жрицы исполняли неистовый танец. Их маски, слепленные из золотых выпуклостей и темных впадин, казались мордами каких-то странных неведомых тварей, сбежавшихся на непреодолимый зов. Тени метались по двору, то уменьшаясь, то вырастая, скользили по статуям вооруженных мечами дев-ящериц, наделяя их мнимой жизнью.
Зинта остановилась посмотреть, а потом обратилась к старику-сторожу, который пританцовывал возле распахнутых ворот:
– Почтенный, что у вас сегодня за праздник?
– Этого никто не знает, почтенная, – он уважительно наклонил голову, поскольку по одежде и ритуальному кинжалу на поясе признал лекарку под дланью Тавше. – Небывалое дело, нынче сама Зерл колотит в бубны во всех своих храмах! Смертные служители к ее священным бубнам прикасаются только для того, чтобы смахнуть пыль, и то с извинительной молитвой. С полчаса назад началось… Свершилось что-то, угодное Неотступной, и мы ей во славу радуемся вместе с ней.
После этого зрелища хандру как рукой сняло, и Зинта отправилась дальше, воспрянув духом. Танцы она любила, а тут еще осталось такое же впечатление, словно поглядела на грозу над морем, или на игры диких кошек, или на водопад – это было сокрушительно и до некоторой степени страшновато, но слов нет как хорошо.
Завернула на «зов боли» в дом с наемными квартирами на улице Ракушечного Пирога, где одну старую женщину одолел приступ удушья, потом поужинала в чайной. Незнакомые закоулки вывели ее в злачный район с игорными домами, дешевыми борделями и храмом Ланки, украшенным ухмыляющимися медными масками жуликоватого бога.
Вокруг этого храма тоже царило оживление. Жрецы Хитроумного всех желающих бесплатно угощали вином, которое черпали из выкаченного на улицу бочонка, и набежавший народ с воодушевлением пил «во славу Ланки». Зинта с изумлением заметила двух затесавшихся в толпу крухутаков: птицелюди приставали с разговорами то к одному, то к другому – не иначе, предлагали сыграть в три загадки. И насмешливо шелестела листва громадных платанов, укрывавших обитель воровского бога от взглядов тех, кому нечего там высматривать. Впрочем, нет, вовсе это не листва… И вправду кто-то негромко смеется чрезвычайно довольным смехом прожженного плута.
– Что здесь такое творится? – спросила Зинта у долговязого юноши с одухотворенным меланхоличным лицом и «плавающим», но в то же время цепким взглядом профессионального карманника.
– Хитроумный сегодня угощает тех, кто ему служит своими делами, и всех прочих, кто его чтит, – ответил вместо вора уличный торговец с громоздким расписным коробом на облупленном ремне через плечо.
– Пейте во славу Ланки! – жрец протянул им по кружке.
Лекарка не стала отказываться. Пожалуй, ей тоже есть за что славить Хитроумного: кто, как не он, помог тухурве и гнупи выкрасть ее у светлейших инквизиторов?
– А что это за шелест, похожий на смех, слышите? – поинтересовалась она, отхлебнув вина.
– Это смеется сам Ланки! – с гордостью сообщил жрец. – Кто-то сумел ему угодить… Знать, кто-то исхитрился совершить то, что считалось невозможным, и господина всех хитрецов это отменно позабавило. Давно такого не случалось, на моей памяти – ни разу.
– Да что случилось-то? – спросили из толпы.
– Этого никто не знает, но Ланки повелел праздновать!
– А я знаю! – хрипло крикнул крухутак, щелкнув длинным клювом. – Ох, чего я знаю… Вы и представить себе не можете, что нынче случилось! Играем в три загадки? Кто угадает, отвечу на любой вопрос! Расскажу, как есть, что обрадовало Хитроумного! Играем? Кто рискнет?
Выше клюва лицо у него было точь-в-точь человеческое, печальные глаза часто моргали. Наморщенный лоб, лысая, как колено, голова. Он прикрывался оттопыренными крыльями, под бледной кожей прорисовывались ребра – должно быть, давно не ел, не так уж много найдется охотников играть с крухутаком, поставив на кон свою жизнь.
– Кто здесь смелый, кто рискнет отгадать три загадки во славу Ланки Хитроумного?!
– А если рискну? – донесся чей-то агрессивный хмельной возглас.
– Угадаешь – спрашивай, что хочешь! Исчерпывающий и правдивый ответ на любой вопрос!
В толпе начали подзуживать:
– Давай, Умник, покажи ему!
– Это наш Джавдо Умник, он тоже все знает, где пернатому с ним тягаться!
– Не связывайся, дурень! – крикнула Зинта.
На нее зашикали: не лезь, все по Условию, иди отсюда, куда шла. Не будь она служительницей Тавше, с ней могли бы и грубее обойтись, а так дело ограничилось дружным возмущением, и каждый считал своим долгом загородить ей дорогу, не пуская подойти к Джавдо. Всем хотелось посмотреть на игру в три загадки и на то, что произойдет после.
– Госпожа лекарка, не вмешивайтесь, – обратился к Зинте представительный седой торговец с холеным лицом – или, может, не торговец, а кто-то из главарей преступных гильдий Аленды. – Джавдо Умник – не малое дитя, пусть распоряжается своими мозгами, как знает. Иногда отгадчики выигрывают у крухутаков.
– Именно что иногда, – проворчала Зинта, понимая, что не сможет остановить сумасброда, ей попросту не позволят это сделать.
Второй птицечеловек взлетел и уселся на толстую ветку платана, свесив вниз заросшие перьями ноги с узловатыми курьими лапами вместо ступней. Жрецы выкатили новый бочонок. Лекарка пошла прочь, размышляя о том, что Ланки и Зерл, которые друг друга издавна не жалуют – уж больно они разные, – обрадовались, возможно, одному и тому же, а то с чего бы такое совпадение?
Она отправилась в лечебницу, которая находилась рядом с небольшим храмом Тавше на улице Вышитых Подушек. Улица, в это время обычно темная и тихая, была озарена мягким разноцветным сиянием: светился храм, как будто усыпанный множеством звездочек.
«Красота какая дивная…» – ахнула Зинта. Никогда еще она такого не видела.
– Что это, почтенные? – спросила она у жрецов, стоявших во дворе.
– Милосердная чему-то радуется, а чему – нам пока не открылось.
«Очень может быть, тому же самому, чему обрадовались Неотступная и Хитроумный. Ну и дела, сразу у трех богов какой-то нежданный праздник… А Суно, Эдмар и Зибелдон такую чудесную ночь пропустили!»
Еще до обеда Дирвен бесповоротно убедил себя в том, что не собирался он вчера никаких таких мерзопакостей совершать, подумаешь – приворот, он просто-напросто издевался над пьяным Эдмаром в отместку за все его подлости и подначки. И все равно на душе было противно, словно целая толпа гнупи туда нагадила: поплатится Самая Главная Сволочь за его вчерашнее унижение, еще как поплатится…
Вернувшись с дурацкого задания – всего-то и нужно было найти для одной старой королевской тетки дорогой, как память, «молчащий» амулет, который ее внучка прицепила на шею бездомной кошке, а та утащила и потеряла, – он по дороге в трапезную услышал привычную ругань:
– Бестолочь ты, как я посмотрю, олух безмозглый! Никакой на тебя надежды, и мозги твои только крухутаку на пропитание годятся! Нет, ну надо же такое отмочить!
«Ага, началось утро в деревне полудурков… – фыркнул про себя Дирвен, готовясь огрызнуться вслух, если только ругатель окажется не из архимагов. – Чего я им опять сделал не так?»
– Что значит – в Накопителе обмелело?! Как может Накопитель обмелеть, ты хотя бы сам себя об этом спроси! Это ты зачерпнуть оттуда не можешь, потому что ты олух, и зря тебя учили, своей науки ты не усвоил…
Первый амулетчик расслабился и, покосившись на окно, откуда доносился раздраженный голос, с независимым видом прошел мимо. Он тут ни при чем, к нему никаких претензий. Всегда бы так.
