– Понимаешь, Мария, тут такие обстоятельства, что всего не скажешь. Просто не могу сказать. Дело выходит сложное и не кармановского масштаба. Понимать должны, что есть вещи, о которых нам с вами лучше и не думать. Не нашего ума дела.
– Не нашего ума? – Машка едва не подскочила, ярость сдавила горло. – Куда уж нам. На болото к дряни какой-то послать – можно. Авось не задерёт. Но знать не положено. Вдруг да поймём.
– Маш, зря ты так, – начал было Игорь, – у Иван Степаныча приказ… наверное.
Скворцов молчал.
– Приказ? – набросилась Машка на Игоря. – Если бы приказ, наверху бы знали. Магов бы не прислали парой. Дивизия бы уже стояла…
– Молодец, – мрачно и зло сказал Скворцов. И замолчал.
– Значит, не расскажете? – проговорила Маша. Скворцов опустил глаза, но отрицательно качнул головой:
– Не могу, Марья, хоть режь. Секретное дело. Вы ж фронтовики, понимать должны, что я тут по рукам и ногам связан.
– Не можете, понимаю. Но поутру надо снова будет туда идти, – глядя искоса, закинула удочку Маша. – Те шестеро – они ведь где-то там, на болотах. Живые. Вытаскивать надо. Нарвутся милиционеры на это чудо… А вдруг там оно и не одно?
Скворцов пожал плечами, мол, сами знаете.
– В Москву сообщать надо, не иначе, – впившись взглядом в лицо председателя, сказал Игорь.
– Вы насчёт Москвы не думайте. Я ж всё-таки покамест председатель. Сообщу, кому следует. А вот пропавших в лесу найти – наша с вами первая задача.
Машка и Игорь, уже смирившиеся было с тем, что тайна так и останется тайной – с приказом не поспоришь, – с удивлением увидели, как бегают глаза председателя, как побелело его лицо при слове «Москва».
– Недоговариваете вы, товарищ председатель, – Игорь строго воззрился на смешавшегося Ивана Степановича. Умел Игорёха в свои годы быть, когда нужно, и суровым, и грозным, и про моральный долг человека и коммуниста напомнить. – Людей под угрозу ставите. Если в болотах такое сидит, и вы про это знали, обязаны были колючей проволокой всё оплести, чтобы и близко б никто не сунулся!
– Будешь ты меня, сопляк, учить, как о людях думать! Стыдить будешь? – прорычал Скворцов и добавил чуть теплее: – Или, может, ты, Маша? Вот такую тебя на руках нянчил. А теперь подросла Машура – и показания с меня снимать будет.
– Может, и буду! – Маша гневно сверкнула глазами. Тяжёлый, каменный взгляд словно ударил председателя. Тот чуть подался в сторону, переступил – чиркнул по полу под столом протез. – Меня партия не для того учила, чтобы я на безобразия глаза закрывала! Жалобы всюду писать стану, так и знайте, гражданин Скворцов: и в обком партии, и в Москву, в комитет партийного контроля, и Виктору Арнольдовичу самому тоже напишу! Он-то должен будет узнать, что двое его учеников тут погибли!
– Должен узнать, как же! – взорвался председатель, вдруг вскакивая. Деревяшка яростно стукнула по ни в чём не повинному полу. Стаканом Иван Степанович грохнул об стол, чай выплеснуся на зелёное сукно. – Вот и пусть узнает! А обкомом ты меня, Угарова, не пугай. Ни в тридцать третьем, ни в тридцать седьмом, ни даже в сорок первом труса не праздновал, так что и теперь штаны не намочу. Больше «вышки» не дадут, дальше Колымы не отправят.
– Зря вы так, Иван Степанович, – постарался примирить всех Игорь. – Раз уж мы здесь, это уже «нашего ума дело». И вы правда… сказали б нам, как есть. О том, чем тут дело пахнет, мы потом с вами потолкуем. А заблудившихся всё равно искать надо, есть на болотах чудовище, нет ли. А поскольку оно там есть и двоих магов убило – надо искать как можно скорее. Прямо с утра, по свету. Только мы теперь с Ма… с товарищем Угаровой вдвоём пойдём. Нам автоматчики ни к чему.
– Ага, ни к чему, – кажется, Скворцов тоже искал возможности отступить, не теряя лица перед дерзкой рыжей девчонкой. – А если они ранены? Если идти не смогут? Если помощь срочно оказать потребуется? Или вы, как в «пределах базового курса», сумеете?
– Если надо, то сумеем, – Игорь не отвёл взгляд.
– Нет уж, – отмахнулся председатель. – Морозов вам тогда не помешал и теперь не помешает. А про магов этих – забудьте, как коммунистов прошу. Вы, что смогли, сделали. Теперь они не будут «без вести пропавшими» числиться.
– С ними поработать нужно. Там процессы… – вспомнила Маша подрагивающее веко мертвеца.
– Их кремировали уже, чтобы… в общем, во избежание. Отвезут родне пепел, всё одно, что цинковый гроб – глядеть не на что, зато похоронят по-человечески, семьи пенсии получат за утрату кормильца…
Маша вдруг приподнялась, в упор глядя на Скворцова и быстро складывая пальцы рук в странные фигуры. В просторном кабинете вдруг ощутимо запахло озоном.
– Э-э, Угарова! – предгорисполкома вдруг разом покрылся по́том. – Ты мне это брось! Ты что ж удумала, на меня, ответработника, со своей магией лезть?! Не знаешь, что за такое бывает?
– А меня тоже дальше Колымы не пошлют. – Машка от досады закусила губу. – Защита у вас хороша, а вот врёте вы, гражданин председатель, неумело. Вас даже на детский утренник Бабу-ягу играть бы не взяли. Вот и нам вы лжёте почём зря, за кресло боитесь, хоть и пыжитесь тут, хоть и храбритесь. Ладно, гражданин Скворцов, мы с товарищем Матюшиным уходим уже. Разговаривать с нами, сказать, как оно по правде было, вы не хотите. Что ж… на поиски мы всё равно пойдём.
Рыжая хотела сказать ещё что-то. Гнев так и клокотал в ней. Скворцов смотрел на них со странным выражением лица, в котором угадывались жалость, досада и… страх. Не за председательское место, даже не за жизнь боялся Скворцов. За что? И, главное, кого? Игорю вспомнилось бледное лицо старика Верховенского, нехорошая его улыбка – «к декану вашему за помощью и содействием» – и презрительное превосходство во взгляде выцветших глаз. Он схватил Машу за руку, сжал так, что она ойкнула и, выдернув ладонь из железной хватки Игоря, потёрла побелевшие пальцы.
– Не сердитесь, Иван Степанович, – Игорь примирительно развёл руками. – Но история и впрямь странная донельзя. Если секреты какие здесь есть, государственные, о которых и в столичных верхах не всем знать положено, – так ведь мы все, маги-выпускники, не просто гражданские специалисты, но и офицеры. И вместо паспортов у нас – офицерское удостоверение личности. И допуск на каждого из нас оформляли. Нам-то сказать вы всё можете. А, Иван Степанович?
На Скворцова было жалко смотреть. Председатель как-то враз сник, осунулся и постарел на добрый десяток лет. Сложись иначе, не стали бы они так мучить старика, всё-таки свой человек. Сколько лет всему Карманову поддержка и защита. Но тут – не о Карманове речь. Не только о Карманове.
– Эх, ребятки… Маша, не сверкай на меня глазами. Одно дело делаем, нам с вами тут ругаться не с руки. Не по-советски это, не по-коммунистически. Что в болотах у меня какие-то дурные дела творятся, я знал. Нет, люди до сих пор не пропадали. Грибники стали те места стороной обходить. Лешие опять же совсем с ума спрыгнули, по сараям в деревнях весной находят. Слыханное ли дело, чтобы лешак в дом лез.
– Мы такого ничего не слышали, – с сомнением протянул Игорь.
– Не успели просто… – Скворцов глядел в пол. – Опять же, бабий трёп – в него и в самом Карманове не все верили. Пошло это, дорогие мои, ещё с войны, с осени сорок первого. Вы вот знали, например, что товарищ Потёмкин, Виктор Арнольдович, был здесь в те дни, когда немцы к Карманову подступали? По глазам вижу – нет. Не знали… Бой тут был жаркий, только нам не видимый. Кто там сражался, как – врать не стану. Только остановили тогда фрицев на дальних подступах, такого шороху нагнали, что на нас они уже не полезли. Арнольдыч, помню, тогда вернулся, лица нет, сам чернее тучи.
Маша с Игорем все обратились в слух. Иван Степаныч тяжело сгорбился, подпёр ладонью голову, словно не осталось сил держать, и говорил негромко, хрипловато, обращаясь главным образом к зелёному сукну стола, потемневшему от разлитого чая.
– Я ж его давным-давно знаю, Витю… С восемнадцатого года, когда в одном эскадроне оказались… беляков вместе крошили… Лихо он воевал, ничего не боялся – ни пули, ни снаряда, ни заклятья… Хоть и крутенёк был, ох, крутенёк! Сабелькой любил помахать, после боя-то… По тем-то временам, пока Лев Давидович, главком тогдашний, в силах оставался, с рук не только что сходило, а и хвалили, и в пример ставили, и ордена вешали… Это сейчас по головке б не погладили, а если по правде – так и к стенке могли поставить… за эксцессы, как говорится, хе-хе…
Только вот не шибко задержался у нас Виктор Арнольдыч-то, приятель мой… Заметили его дар, в Москву с фронта отозвали. Институт окончил, потом Академию и в гору пошёл. Он – в гору, а я… в госпиталь, там ногу отрезали, и хорошо ещё, что только по колено. Ну, а потом уж сюда. Опять же другу Вите спасибо – хоть и молод был, а уже его отличали. Замолвил словечко… Что ж, говорю себе, товарищ коммунист Скворцов, будешь бороться за счастье трудового народа теперь тут, в родном Карманове. Кто ж мог подумать, что до нового нэпа доживём, мы, старые революционеры?! Впрочем, не про то я… про сорок первый речь…
