– Господин, у нас беда приключилась, – льстиво-озабоченным тоном сообщил Вабро, не поднимая склоненной головы.
Повисла пауза.
– Хм… Итак?
– Очень огорчительная беда…
Жмур мялся, «толок кисель в ступе»: по дороге так и не придумал, как рассказать обо всем, что случилось, не навлекши на себя гнев мага.
Новую затянувшуюся паузу нарушил горестный вопль Шныря:
– Крыска моя пропала! Была и нету, ворюга ее на крышу закинул, а ворона – хвать! Господин, защитите сиротинушек, а то нет у меня больше крыски, ворона склевала…
– Это и есть ваша огорчительная беда? – осведомился господин Тейзург с искренним изумлением, хотя ему привычней было комедию ломать, словно актеру на подмостках. – Вы, мерзавцы, понимаете, что мое время бесценно?
Гнупи съежились и закивали, один Шнырь запальчиво возразил:
– Моя крыска тоже бесценна, а он ее назад не отдал!
– Хвала сонхийским богам. Если это та дохлая крыса, которая торчала у тебя из-за пазухи вчера вечером, она уже начала разлагаться. Эпидемия в мои ближайшие планы не входит, так что нечего разносить заразу, не говоря уж о вони.
– Своя добыча всегда хорошо пахнет, – тихонько, но упрямо пробормотал Шнырь ходовое у гнупи присловье.
Как известно, опасная для людей зараза волшебный народец не берет.
– Не серчайте, господин, но крыску-то он отнял, потому что нас увидел. – Золотая Серьга наконец сообразил, как повернуть разговор, чтобы не схлопотать. – Ваши чары сильны, и для всех прочих мы были невидимками, как вы и посулили, а этот рыжий, и откуда он только взялся на наши головушки, сразу нас углядел, вот в чем состоит беда. А мы поначалу шибко удивились, не знаючи, как действовать.
– Идет он мимо помойки, видит – мы, и полез крыску отнимать! – подхватил Шнырь. – Верно Словоплет сочинил, злой ворюга-крысокрад всякого обидеть рад!
– А вот это уже интересно, – задумчиво произнес господин, махнув рукой своим полюбовницам, чтобы те удалились. – Вабро, сделай одолжение, расскажи в подробностях, что случилось и что это был за супостат?
– Мы, господин, ваше повеление выполняли, донимали тех негодяев, на которых вы гневаетесь. Было это на помойке за Кирпичным рынком, и вдруг подваливает этот маг и говорит, мол-де оставьте их в покое. Мы, известное дело, давай возражать, а он в ответ тоже давай колдовать, да так чудно́ – ни одного заклятья, попросту швырялся силой, как грязью!
– А я в него крыской попал!
– Шнырь не оплошал, попал ему прямо в лоб, чтобы знал рыжий супостат, как воле нашего господина перечить!
– А он подобрал мою крыску и не отдает, зашвырнул на крышу, а ворона тут как тут!
– А в это время на рынок пришла злыдня всех-на-куски, и этот рыжий, как очумелый, кинулся ее убивать. Заколдовал так, что она сама на куски разлетелась, а больше никого не разорвало. У одного смертного, сказывают, ее кишки на шляпе повисли, вот потеха, и этот пентюх как заорет с перепугу – смирная лошадь шарахнулась на прилавок с посудой, все тарелки вдребезги! Маги понабежали-понаехали, давай выяснять, и теперь они по всему городу рыжего негодяя ловят. А наши три нищеброда улизнули, но вы не сердитесь, господин, найдем мы их, пуще прежнего сладкую жизнь им закатим!
Господин слушал доклад Жмура с невозмутимым лицом и одновременно черкал карандашом на салфетке.
– Винимся мы перед вами, господин, не гневайтесь! – перешагнув через гордость, заключил Вабро.
– Это он? – Тейзург показал салфетку с рисунком.
– Он, как есть он!
– Тот самый ворюга!
– Ну, прямо точь-в-точь похож!
– Как вылитый!
Не удовлетворившись этим, маг сделал небрежный жест, и в воздухе мгновенно соткался волшебный портрет.
– Да, да, он! – завопил Шнырь, от полноты чувств погрозив изображению кулаком. – У, ворюга-подлюга…
Остальные поддержали его негодующим хором.
– Сногсшибательно… – процедил господин с непонятной интонацией. – Вы думаете, я удивлен? Ничуть. Мерзавец в своем репертуаре. И заметьте, своих палачей он пожалел, а бедного Шныря с его драгоценной крыской не пожалел…
– То-то и оно, нисколько не пожалел! – поддакнул маленький гнупи.
– И то, что его занесло на помойку, тоже, увы, знакомо. Не в первый раз. Нет бы отправился в Парк Изваяний при храме Кадаха Покровителя Искусств, или на Холм Лягушачьих Галерей, или на Кружевной мост – да мало ли в Аленде очаровательных местечек? Как бы не так, он верен себе, – казалось, каждое слово, произнесенное Тейзургом, сочится ядом. – Довольно давно и не в этом мире ему предстояло любовное свидание – романтическое, изысканно-пряное, сулящее утонченные переживания самой высшей пробы… И что же? Мерзавец малодушно сбежал на местную свалку, где чуть не умер от переохлаждения и жажды. Такой анекдот получился, что хоть смейся, хоть плачь.
– Дамочка-то, которая ждала его на свиданку, небось, ждет и ждет, а хахаль на помойке шастает! – давясь смехом и пихнув локтем в бок Словоплета, вымолвил Чун Клешня. – С дохлыми крысками целуется, как наш Шнырь… Ой, умора! Наверное, дамочка обиделась и другого хахаля себе завела?
– Дамочка, если считать, что сие определение здесь уместно, была безутешна, – произнес господин ледяным тоном.
Гнупи приумолкли, уловив внезапную перемену его настроения.
– Опять мы ему, что ли, что-то опошлили? – испуганно шепнул Словоплет.
– Да поди разбери, – еле слышно отозвался Дергун, на всякий случай втянув голову в плечи.
Поначалу гнупи осмеливались дерзить своему повелителю, но он их быстро от этого отучил.
– Найдите мне этого рыжего, – велел Тейзург. – Приступайте немедленно и позовите всех остальных, пусть тоже ищут. Как найдете – известите меня тотчас, чем бы я ни занимался. Ступайте! Вабро, Шнырь, останьтесь, расскажете мне все еще раз в подробностях.
Господин начал задавать вопросы, по этой части он был въедлив, словно крохобор, пересчитывающий свое добро до последней мелочовки. Приходилось все припоминать и выкладывать без утайки. Впрочем, продолжалось это недолго: дружный топот – и в комнату ввалились Дергун, Клешня, Словоплет и Попрыгун.
– Нашли, господин! Уже нашли! Нам только велите чего – мигом спроворим, оглянуться не успеете!
– Где он?
– Да прямо здесь нашелся! Мы на улицу, а там они с Дирвеном возле самых ваших ворот дерутся, уже и рожи друг дружке до кровищи разбили!
– А вокруг тьма народу собралась, кто полицию поминает – мол, куда смотрят, кто подзуживает…
– Огроменная толпа сбежалась, как на ярмарке, и всего-то в двух шагах за вашими дворцовыми воротами, господин, без всякого страху перед вами!
– И еще, господин, рожи-то у них у всех энти самые – вульгарные, ну как есть вульгарные, нам аж обидно за вас стало!
Тейзург вскочил и ринулся к двери, только плеснули серебристо-лиловые шелка его элегантного домашнего одеяния.
– Помчался, ровно с ведром на пожар, – удовлетворенно заметил вслед Чун Клешня, прислушиваясь к замирающим стремительным шагам. – Уж он им задаст! Он же не любит, когда возле его дома какие-нибудь, как он это называет, вульгарные безобразия творятся. Помните, что было, когда здесь пьяный горланил?
Гнупи осклабились, вспоминая. Вабро угрюмо теребил серьгу, прикидывая, можно ли считать, что гроза миновала.
– Щас он из ворот как выскочит и обоим наваляет, – добавил Клешня с мечтательной разбойничьей ухмылкой.
Не то чтобы ему хотелось сцепиться с этим парнем, но он чувствовал, что нет шансов уйти по-хорошему. Те, кто о нем знает, где-то рядом. Если ввязаться в уличную ссору, преследователи, возможно, решат, что он не тот, кто им нужен.
Заносчивый конопатый юнец, которого звали Дирвен – это можно было заключить из возгласов: «Дирвен, давай! Дирвен, врежь провинции!» – оказался ловким, быстрым и хорошо подготовленным. Хотя не сказать, чтобы он ему в чем-то уступал. Несколько раз друг друга достали. Мелькнула абсурдная надежда, что, может, после пропущенного удара по голове вернется память, иногда же бывает… Но единственным результатом мордобоя стало то, что у него съехал капюшон.
Кто-то крикнул:
– Это рыжий с рынка, берите его! Дирвен, назад!
Дирвен не послушался, мальчишеские светло-зеленые глаза горели злостью и азартом.
Приближение чего-то опасного: как будто надвигается темный смерч, пронизанный фиолетовыми, изумрудными и синими змеящимися взблесками, и он с этим смерчем хорошо знаком… Вперебивку две мысли: «Ну, наконец хоть что-то знакомое!» и «Вот только его здесь не хватало!»
На них набросилось несколько человек: распалившегося Дирвена – оттаскивать, а его – обездвиживать. Действовали профессионально, какой-то магический прием, от которого он не успел защититься, и руки онемели. В тот же момент лязгнула чугунная калитка, и всех вместе как будто закрутило вихрем, так что процедура захвата превратилась в кучу-малу, а потом его рванули за шиворот, проволокли несколько шагов и отпустили. Не устояв на ногах, он уселся в сугроб.
