Возвращаясь, Роннар безошибочно нашёл место, где его спутники встали лагерем. Оттуда ясно потягивало насторожённостью и угрюмым страхом, и ему подумалось, что если б бестии действительно искали их, то нашли бы довольно просто.
– Нет, – шёпотом ответил он Аригису. – Поблизости всё тихо. Если твари и есть, то дальше, в долине или где-то у реки.
– Считаешь, ищут нас?
– Ой, вряд ли. Если б искали, то нашли бы. Похоже, они куда-то идут.
– К Далгафорту? – вмешался Габеш.
– В темноте не поймёшь.
– Так, а… Зачем же было разведывать, если толком ничего и не удалось выяснить? Только головой рисковал.
– Ну, ты, брат, наглый, – усмехнулся Аригис, успокаиваясь. – Он же определённо выяснил – нас не ищут, заняты своими делами. Значит, можно спокойно спать. Тебе мало? Спокойно прожить до утра – мало?
– М-м-м, – прозвучало с той стороны – сочно и сонно, с зевком. – Не серчай, главный. Спокойно спать – дело хорошее.
Они действительно переночевали без приключений и в пути по предгорью (здесь к Агачу можно было обратиться буквально с любым вопросом об окрестных селениях, лесах, горах и дорогах, и это было очень удобно) бестий не встретили. Поля, показывавшиеся то справа, то слева, темнели распаханными, но не засеянными прямоугольниками, а иногда просто зеленели – значит, местные жители сбежали раньше, чем пришло время готовить пашню к новому урожаю. Если откуда краешком и показывалась деревенька, то она не радовала глаз – явно брошенная, иногда погорелая, прикрытая опалёнными, толком даже не успевшими зазеленеть, а уже пожухшими кронами садовых деревьев.
И надежда на то, что скоро их встретят бодрые соотечественники, уцелевшие, удержавшиеся под ударами бестий, начала умирать.
Но о том, чтобы вернуться или просто повернуть, речи не было. Путешественники шли дальше, время от времени заставляя Агача справляться с воспоминаниями и с тем, что он видел вокруг. Окольный путь, который они выбрали из осторожности, сперва поднялся над подошвой горы, почти к самым альпийским лугам, где в это время уже должны были пастись отары и табуны, но не было никого и ничего, а потом снова погрузился в приятную тень от множества крон. Кони были недовольны – они определённо рассчитывали расслабиться на травке, и головной меринок даже попытался артачиться, не слушаться Роннара. Пришлось останавливать всех и успокаивать конька, уговаривать, смирять.
Здесь лес во всех направлениях был прорезан тропками и дорожками, деревья аккуратно, но с пониманием прорежены, все буреломы, если они были, давно разобраны на дрова – и видно было далеко. Поэтому ещё раньше, чем прозвучала ворчливая подсказка Агача, Роннар разглядел в отдалении покосы, а потом и обработанные поля. Хорошо обработанные, не просто перепаханные и брошенные, уже подёрнутые свежей порослью того, что всё-таки обычно не сеют. А следом – и аккуратные крыши за крепким частоколом. Недавно обновлённые крыши с дымками, пляшущими там и сям.
– Большое селение, – похвалил Зиец.
– Я же говорил! Не такие тут люди живут, чтоб так просто сдаться!
– Вот трепло, – беззлобно напомнил Агач. – А кто уговаривал, убеждал, что зря идём? Не ты ли, а, Габеш?
– Я обо всех думал. Вот и всё. Чтоб вы потом меня не попрекнули. Но раз тут всё в порядке, то и споры лучше забыть.
– У них, наверное, и хлеб свежий есть, – жадно предположил Унор, самый молодой из мужиков.
– Ну-ка, придержите коней, – приказал Роннар. – Ещё не хватало подлететь на скорости, чтоб нас всех перестреляли. Подъезжаем медленно, спокойно, руки подальше от оружия. Говорить буду я.
И медленно направил коня к дороге.
Овеяние, великолепное и богатое герцогство, давно уже привыкли отождествлять не с чахлым и равнодушным к жизни отпрыском знатного рода, а с его супругой. Герцогиня тоже происходила из семейства, имевшего родственную связь с королевской династией, но отнюдь не настолько близкую и прочную, как её муж. Зато характера у неё могло хватить не то что на двоих – на всю семью разом, как бы многочисленна она ни оказалась. И теперь, когда герцог тихо преставился и его преемником, по идее, должен был стать его старший сын, всеми делами заправляла вдова. О ней так и продолжали говорить: герцогиня. Хозяйка. Глава семьи. Её сын был всего лишь наследником обоих родителей и вёл себя так, как хотелось матери, то есть покладисто и малозаметно.
Прежде эта женщина вроде бы не рвалась в политику и демонстрировала лишь одно желание: быть самовластной правительницей на собственных землях. Но политика сама пришла в её жизнь, когда, став любовницей короля, герцогиня родила от него ребёнка. Тут сомнений не возникло ни у кого – чтоб очистить дорогу правителю, герцог ответственно отбыл во владения и все четыре года, что супруга провела при дворе, носа туда не показывал. Последние сомнения решила церемония признания младенца – король посчитал его своим сыном, а значит, так оно и было.
Все, кто знал герцогиню, высоко оценивали и силу характера, и здравый смысл этой незаурядной женщины. Её визитной карточкой были сдержанность и холодность, умение держать людей на расстоянии и хранить от чужих взглядов и планы свои, и мечты, и надежды. Даже Бовиас мало что мог бы рассказать о собственной матери. Даже если б захотел.
– Тебе надо опередить своего брата, – сказала она ему. – Аранеф пытается изобразить из себя главу семьи, но за его спиной пустота. Ему не на кого опереться, и его земли не дадут большого войска, а союзников у него мало. Тебе следует сделать так, чтоб он отправился в столицу выяснять отношения с семейством весёлой вдовушки. Пусть там увязнет и оставит все силы.
– Сомневаюсь, что в его планы сейчас входит возвращение в столицу. Как понимаю, он отправил туда Гадара.
– Гадар ничего там не добьётся. Убеди Аранефа, что ему нужно заняться проблемами столицы самому.
– Мне вряд ли удастся повлиять на его решение. Ты ведь знаешь, он мне не доверяет.
– Всегда существует способ повлиять на противника и развернуть ситуацию в свою пользу. Как иначе ты предполагаешь справляться? Если интриги не сработают, тебе придётся избавляться от братьев военными методами. Силой. Труднее, дольше. Дороже.
– Ты ведь не ждёшь, что я начну их убивать.
Герцогиня холодно поджала губы. Эта нестарая женщина выглядела настоящей старухой, которой, впрочем, возраст лишь придал величественности, и, собственно, так и держалась. Время действительно щедро прошлось по её длинным чёрным волосам и чертам лица, увядшего намного заметнее, чем, например, кисти рук. Но дело было даже не в морщинах и седине. Когда- то поразительно красивая, она теперь с каждым годом внушала своим видом всё больший страх, и это присовокупляло пару десятилетий к реальному возрасту.
К тому же знать Лучезарного в своём подавляющем большинстве отличалась долгожительством, внешние приметы старости настигали их позже, чем простых смертных. На фоне сверстниц герцогиня потянула бы на их мать, если не бабку, но она не бывала в свете. Да и при том ощущении властности и силы, которое облекало её, ни облик, ни возраст не имели значения.
– Я ожидаю, что ты будешь в первую очередь стремиться к главной цели. Если мой сын не станет королём, то зачем было давать ему жизнь.
– Думаю, это решение принимала не ты. – Принц тоже умел придавать голосу холодок. Но у него, конечно, получалось хуже – сказывался недостаток опыта. – И корону на мою голову, если суждено так оказаться, возложишь не ты.
Женщина устремила на Бовиаса безвозрастный взгляд и тут же старчески пожевала губами. Глаза, врата в глубины загадочной её души, обладали таким всесокрушающим напором, что пустой затеей была бы попытка рассмотреть там хоть какую-то живую черту. И Бовиас не выдержал, увёл свой взор.
– Сомневаюсь, что ты будешь представлять собой хоть маломальскую величину без моих армий, моих денег, моей поддержки. Стоит лишить тебя всего этого, и каков будет финал? Другие претенденты оставят от тебя ошмётки. Ты запомнишь мои слова и будешь делать то, что я говорю. Сейчас ты должен убедить Аранефа переключить внимание на столицу. Пусть там сосредоточит все свои силы. А мы на них посмотрим и оценим. Если придётся бить ему в спину, это удобнее всего сделать из Кателиппа. Я найду, что им пообещать. Думаю, тебе пока не стоит жениться. Оставим этот козырь на крайний случай. Если убрать Аранефа, то из опасных останутся только Эшем и Конгвер, но первый тихий, и его можно будет осадить. А второй, глядишь, на торговце шейку сломает. Надо будет – поможем.
Герцогиня рассуждала вслух, то и дело перескакивая с мысли на мысль, и в душе Бовиаса зашевелилось огненное негодование. Теперь он уже вполне отдавал себе отчёт в том, что мать видит в нём лишь инструмент для достижения личных целей, воспринимает как что-то вроде собственной руки или ноги – неотъемлемой части себя. Предположение, что сын может иметь также и свои желания, чувства, намерения, никогда не посещало эту женщину. Впрочем, так она смотрела и на других детей, и на приближённых, на всех, кто хоть как-то был с нею связан и тем более зависим.
