Послушница мельком взглянула на коленопреклоненного герцога и тут же вновь уставилась в сторону. На бледных щеках проступили два четко очерченных пятна лихорадочного нездорового румянца, а тонкие пальцы сильней стиснули ткань подола.
– Что мне страна и государственные интересы, – быстро пробормотала она, – если Рэндольфа не вернуть?
– Но Амелия… ваше высочество, я… мой долг… Вся знать Рнентонны уже присягнула мне…
– Рэндольф поклялся, что победит на том злосчастном турнире, а я поклялась, что стану верной женой победителю. Я поклялась стать женой победителю турнира и хранить ему верность, – выпалила Амелия.
По-прежнему глядя в пустоту между колонн, девушка опрометью кинулась прочь, в сторону, в разноцветные столбы света, сквозь неспешный танец золотистых пылинок и… уткнулась в широкую грудь Ренгана. Она машинально уперлась в камзол ладонями и Ренган – тоже машинально – накрыл ее пальцы своими. Амелия уставилась на него широко распахнутыми глазами.
– Я тебя помню, – сказала принцесса.
– Я победил на турнире, – сказал солдат.
– Я вручила тебе приз, – сказала принцесса.
– Я вернулся, – сказал солдат.
За колоннами верзила Норган схватил за шиворот тщедушного герцога и легко приподнял над полом:
– Принцессы не для таких, как ты, – заявил граф, вынимая кинжал.
Фиеро, болтал ногами и задыхался от страха, а также от того, что ворот, натянувшись, сдавил горло. Вмиг побледнев, он пролепетал:
– Отпустите, сэр…
Норган разжал кулак, и герцог тяжело свалился на пол. Встряхнулся и прытко пополз на четвереньках прочь, в тень между колонн, причитая:
– Вы не сможете, сэр, не сможете. Вам не удастся завладеть страной, рнентоннские графы присягнули мне, присягнули на верность мне… Договор… Они подписали договор…
– Я поклялась быть верной женой победителю, – сказала принцесса.
– Я вернулся, – сказал солдат.
– Рэндольф умер, – сказала принцесса.
– Я победил на турнире, – сказал солдат.
Граф Норган шел за уползающим Фиеро, тяжело печатая шаг по красным и желтым плиткам, разноцветные пятна света, просеянного сквозь витражи, проплывали по мрачному лицу.
– Мне плевать, кому присягнули графы, – размеренно в такт шагам роняя слова, объявил гигант. – Я убью любого, кто встанет между мной и короной…
Герцог вскочил и бросился бежать, распахнул двери, замер на миг на пороге – черный силуэт в прямоугольном проеме – и медленно осел на пол, хватаясь руками за косяк… Под ним медленно растекалась лужа крови, а в груди торчала стрела. Когда Фиеро распахнул дверь, в зал ворвались звуки боя – лязг стали, свист стрел и зычные голоса, выкликающие «Слава императору!» В воротах кипела схватка – на конвой напали собравшиеся после поражения имперцы Керестена, которым удалось соединиться с гарнизоном сожженного Эрренголя. Норган сунул кинжал в ножны и бросился к выходу, сквернословя и вытаскивая на ходу меч… Но Ренган и Амелия не слышали ничего.
– У тебя такие тонкие пальцы, что буквы просвечивают сквозь них, когда ты читаешь, – сказал солдат.
– Нет, – сказал принцесса.
– А я не умею читать, – сказал солдат.
– Тогда я не смогу писать тебе писем, – сказала принцесса.
– А я не покину тебя, – сказал солдат.
Рядом возникли Фомас и Лазония, викарий прижимал к узкой груди округлый сверток и что-то твердил Ренгану о тысяче золотых, аббатиса дергала за рукав Амелию и что-то твердила о привилегиях и землях, которые хорошо бы оставить общине после того, как послушница возвратится в мир…
– Ладно, – не оборачиваясь, сказала принцесса.
– Ладно, – не оборачиваясь, сказал солдат.
И больше не слушая никого, они медленно пошли к выходу из зала – на звуки битвы. Амелия аккуратно приподняла подол, переступая через темную лужу на пороге, там, где упал герцог Фиеро, а Ренган неспешно потянул меч из-за спины.
Минутой позже он будет шагать сквозь схватку, размеренно нанося удары – шаг, разворот, взмах… шаг, разворот, взмах… вправо-влево, вправо-влево… И стянутые в пучок светлые волосы прыгают по спине… А она пойдет следом – тонкая, прямая, удивительно белая в монашеской одежде среди грязи и крови – на ходу стаскивая барбетту и подставляя ветерку длинные черные кудри… Вместе на всю жизнь.
1
Эрвиль Дарвайт был младшим сыном старого сэра Дарвайта из Ущелья Туманов. Стать владельцем груды замшелых камней, носящих гордое имя «замок Дарвайт» ему наверняка не светило, вот почему он предпочел получить в качестве доли наследства ржавую кольчугу да старого жеребца по кличке Огонь – и отправился искать свою долю на дорогах Империи. Долю, достойную дворянина хорошего рода. Судьба была не слишком благосклонна к юному искателю приключений, но и не слишком сурова. За два года, проведенных в «благородном поиске», Эрвиль набрался опыта, дважды был ранен едва не смертельно, несколько раз менял коня и доспехи… Он быстро понял, что жизнь куда сложнее рыцарских романов и что люди склонны уважать скорее силу, нежели справедливость… И уже много раз юный сэр задумался – не является ли сила высшей мерой справедливости? У дороги свои законы и свое понятие справедливости.
Итак, была осень. Не то противное, дождливое время года, пропахшее сыростью и гнилью, когда дороги становятся непроходимы из-за грязи, а леса – напротив, безопасны, ибо разбойники покидают их и ищут крова в деревнях. Нет, это был один из веселых золотых денечков, когда крестьянки заунывно поют в полях, а в городах готовятся к ярмаркам, когда девицы по вечерам заглядываются в окошки, расчесывая косы, и думают о женихах… Вот как раз в такой, пропахший солнцем и пылью, день сэр Эрвиль ехал по тракту под сенью едва начинающих желтеть кленов и насвистывал веселый мотивчик, не забывая поглядывать по сторонам, ибо кто знает, что может ожидать доброго рыцаря за поворотом дороги? А из-за поворота как раз послышался шум – странный шум. Приглушенный рев и глухое бормотание… Ругань? Нет, не похоже. Кивком опустив забрало, рыцарь пришпорил коня.
За поворотом искателя приключений ожидала странная сцена – по траве у обочины дороги катались в обнимку зверь и человек. Небольшой, скорее всего молодой, медведь – и седой мужчина. Человек что-то бормотал скороговоркой, не то молился, не то бранил зверя, а тот приглушенно взрыкивал и сопел. Не раздумывая долго, рыцарь спрыгнул с коня и шагнул к противникам, вытаскивая меч. Выждав удобный момент, чтобы не повредить человеку, Эрвиль с размаху ткнул мечом медведя под лопатку…
2
Незнакомец, пыхтя и отдуваясь, вылез из-под медвежьей туши и медленно поднялся на ноги. Эрвиль, бросив взгляд на лежащий в стороне внушительный посох спасенного им человека, спросил:
– Что ж ты, добрый человек, бросил палку? Такой палкой можно было отбиться…
– А откуда я знал, что он так?! – неожиданно сердито огрызнулся человек, – Я же приманил его по всем правилам! И к тому же это не палка, а чародейский посох! Знаешь ли ты, невежда, что могло произойти, попади несколько капель медвежьей слюны на мой посох? Не знаешь!
От такой наглости рыцарь несколько растерялся и уже начал задумываться, как бы ему покинуть это место и странного человека, спасенного им. А тот вдруг резко обернулся и подбоченясь уставился на дворянина:
– Ты, может, думаешь, что спас меня и потому ждешь благодарности?
– Ну, – промямлил тот, – вообще-то…
– Знай же, добрый сэр, – гордо провозгласил незнакомец, – что перед тобой не кто иной, как сам великий Гаверет Дивный!.. И… это… Знаешь, благородный юноша… Не стоит, пожалуй, тебе рассказывать кому-либо, что Гаверет Дивный прокололся с таким простым заклинанием, как это… Видишь ли, я очаровал медведя своей магией и он должен был стать совершенно послушен моей воле… Но… Собственно, чары подействовали, ибо я не пострадал, как видишь, от клыков и когтей зверя… Ты же заметил, как сдерживали свирепого хищника мои заклинания? Так что, в общем-то, моей жизни ничто не угрожало…
– А потому, – подхватил Эрвиль, – ты, чародей, желаешь отблагодарить меня не за спасение, а лишь за скромность, за молчание об этом маленьком приключении. Верно?
Сэр Эрвиль давно усвоил, что на дороге существует другая этика, нежели в городе и замке – и другое понятие чести и благодарности. И если есть у благородного сэра такая возможность – раскрутить мага на одно-два бесплатных заклинания, то грех не попытаться это сделать.
– Э-э-э… – протянул маг, – можно, разумеется, понимать и таким образом… Однако, добрый сэр, не обсудить ли нам это за ужином? Ибо мы располагаем медвежьей тушей, добытой совместно моей магией и твоей доблестью!
3
Когда огонь весело потрескивает, играя шустрыми язычками на прогоревших черных ветках, когда искры, веселым роем взлетая сквозь дым, вырывают из тьмы причудливым образом кусты и валуны на опушке, когда медвежатина исходит паром над костром – легко и чисто становится на душе, хочется петь негромко и протяжно, хочется доверить случайному спутнику самое сокровенное и хочется не думать о злом. У живого огня – своя магия, а на стоянке у костра – совсем иное понятие чести и благодарности, нежели на дороге…
