– Почему ты боишься меня, дитя?
– Потому, что моя судьба и жизнь в вашей власти. Я чувствую себя беспомощной.
– Тебе не нравится это чувство?
– Не нравится. Слишком часто мне приходится его испытывать.
Время остановило свой бег. Осталась только эта комната, остался улыбчивый мужчина и вопросы, вопросы, вопросы…
– Значит, ты хочешь выполнить последнюю волю своего отца?
– Да! И еще я хочу послужить своей стране!
Что-то очень личное прорвалось сквозь все препоны, которые воздвигла Альдис в своем сознании, и храмовник откинулся на спинку стула. Паук доволен, он поймал жирную муху в свои сети.
– Ты хорошая девочка, Альдис, и хорошая дочь. Из тебя получится славный солдат.
Девушка кивнула, чувствуя, как наивно-глуповатая улыбка прилипает к губам – не отдерешь. Что сумел увидеть храмовник-душевед? К чему были все эти вопросы? Не ляпнула ли она чего-то такого, за что потом придется расплачиваться?
– Можешь вернуться в двенадцатый кабинет. – Храмовник подписал зачетный лист. – Там оформишь бумаги. Увидимся на Виндерхейме. – Он успокаивающе улыбнулся, а Альдис снова кивнула, как чжанский болванчик.
Только когда за спиной захлопнулась дверь, она позволила себе выдохнуть и взглянуть в полученные бумаги. Куча врачебных пометок и замечаний, понятных только специалисту, пятерки по всем экзаменационным предметам. Напротив графы «собеседование» стояло одно слово «одобряю», написанное мелким, убористым почерком. Это слово означало, что Акулья бухта осталась позади. Позади серые скалы, поросшие низкими деревцами, неласковое северное солнце, острые плавники, режущие ровную гладь воды. Позади мелочные придирки эрлы Ауд, вонь рыбьих потрохов, занятия с Такаси. Впереди небо, свобода и великаны-турсы, послушные ее воле.
Только царапало слегка, на донышке души, воспоминание о записях, которые вел душевед-храмовник во время разговора. Но Альдис решила не думать на эту тему. Сегодня ее праздник, и ничто не сможет его испортить.
Экзамены заняли чуть больше трех часов, поплавок в клепсидре успел подняться только на три с половиной деления, но обстановка в кабинете разительно поменялась. Документы были сдвинуты в сторону, в центре стола красовался пузатый медный чайник, рядом на блюдечке лежало несколько рогаликов. Чиновник и тетка прихлебывали чай из больших металлических кружек с клеймом министерства на боку. Глаза опекунши блестели, вечно недовольная складка около губ разгладилась, и даже на желтоватых обветренных щеках откуда-то появился румянец. Альдис остановилась в дверях и перевела подозрительный взгляд с опекунши на лейтенанта. Тот выглядел слишком уж довольным для человека, которому пришлось провести больше двух часов в обществе тетки Ауд.
– …тогда я ему говорю: «Дорогуша, акула и должна быть тухлой», – завершила свой рассказ тетка и тонко захихикала. Ее смеху вторил басовитый хохот чиновника.
– Я закончила, – намеренно громко сказала Альдис. Ей ужасно хотелось добавить какую-нибудь колкость, чтобы хоть немного отплатить тетке за месяцы подколок и издевок. Устоять перед соблазном теперь, когда ее жизнь больше не зависела от эрлы Ауд, было необычайно тяжело, но девушка сумела сдержаться.
– А! Вот и ты! – Показалось или тетка действительно смутилась? – Быстро как-то. Провалилась?
– Нет!
– Тогда давай бумаги. – Чиновник тоже выглядел слегка смущенным, как воришка, застигнутый на месте преступления. – Мы это… соседи почти. От моего родного фордора до Акульей бухты всего четыре часа плыть, – пояснил он, словно извиняясь за неуместное чаепитие.
– А что это вы тут делали? – Девушка постаралась, чтобы вопрос звучал невинно и по-детски.
– Глаза разуй. Чай пили, – фыркнула эрла Ауд. Она уже вполне взяла себя в руки, виноватой себя не чувствовала и даже несколько напоказ улыбнулась толстенькому лейтенанту, что решительно не понравилось Альдис.
– Я скоро домой поеду. Мне пятьдесят в следующем году. Заеду, соседей навещу, – продолжал вслух размышлять чиновник, делая пометки.
Эрла Ауд благосклонно кивнула, и Альдис снова еле сдержалась, чтобы не сказать какую-нибудь гадость. Чаепитие, перемигивания, теперь он еще и в гости собирается… Всеотец, ну почему тетка осталась ждать в кабинете? Почему лейтенанту вздумалось угощать ее чаем? Вернуться в Акулью бухту на каникулы через десять месяцев и обнаружить, что толстяк стал ее опекуном! Ну уж нет!
– Вот и все. – Лейтенант поставил на гербовой бумаге оттиск и протянул эрле Ауд. – «Морской змей» отбывает с третьего причала за час до заката. На борту быть не позднее чем за полчаса до отплытия.
Встревоженная Альдис наблюдала за излишне теплым прощанием тетки и чиновника. Эрла Ауд еще не так стара, ей едва исполнилось сорок. Пусть тетка даже в молодости не блистала красотой, но и лейтенант мало похож на сына конунга. Вряд ли он будет очень разборчивым.
– У него половины зубов нет. И волосы сальные, – высказалась она сразу после того, как захлопнулась дверь кабинета.
Нет, ну конечно, пытаться отвадить тетку подобным образом от лейтенанта – просто глупо. Ответным взглядом эрлы Ауд можно было заморозить всю воду в гавани Йелленвик до дна.
– Тебя не спрашивали, – отрезала опекунша. – Поговори мне еще. Давай, шевелись быстрее.
– Куда мы идем?
– На рынок.
«Ах да!» – вспомнила Альдис. Тетка, как всегда, собиралась уложить одним гарпуном сразу несколько рыбин. Пахучие южные специи, тонкие и легкие ткани для праздничной одежды, изысканные духи и прочие праздные мелочи стоили в Йелленвике много дешевле, чем в Акульей бухте или на прилегающих островах. Эрла Ауд не была бы собой, если бы не запаслась товарами. У нее было выкуплено несколько ячеек на грузовом кнорре, и можно не сомневаться, что все места для своего багажа она набьет под завязку.
– Ну, пошли уже. Чего встала?
– Я хотела бы посмотреть город. Вы же обещали, что мы его увидим.
– Не будь дурой! – Тетка начала кипятиться. – Пока ты возилась, полдня прошло, а завтра с утра кнорр уплывает. Сама видишь – поздно приплыли.
– Я не пойду!
– Пойдешь как миленькая. – Опекунша выразительно помахала в воздухе гербовой бумагой. – Или поплывешь обратно.
– Вы не посмеете.
– Еще как посмею. Это научит тебя хорошим манерам. – Тетка сделала вид, что собирается разорвать бумагу на две части. Альдис издала полузадушенный крик.
– Знаешь, мне даже очень хочется это сделать, чтобы проучить тебя – наглая, невоспитанная девчонка, – продолжала Ауд.
– Но так нельзя! Вы же обещали!
– Ты тоже кое-что обещала. Помнишь?
Альдис помнила. Послушание. Она клялась быть послушной и не доставлять проблем.
Отец на прощанье сказал: «Не высовывайся. Никогда не высовывайся, будь как все». Альдис плохо умела «быть как все», но старалась изо всех сил. И еще он сказал: «Будь вежлива и слушайся взрослых». Ох, знал бы он, как тяжело быть вежливой с эрлой Ауд…
Альдис научилась. Так было надо. Надо было быть тихой, послушной, и она стала такой. Надо было молчать в ответ на упреки, и она молчала. Надо было выполнять не всегда приятную, временами грязную работу, недостойную знатного человека, и она выполняла. Она знала слово «надо», она обещала.
Но изменить свою сущность Альдис была не в силах, и безмолвие стало для нее крепостью, а равнодушие – оружием, осудить и наказать за которое невозможно. Эрла Ауд хорошо умела читать эти немые знаки, и они только усиливали раздражение, которое испытывала женщина от присутствия юной девушки в своем окружении. Игра в злую мачеху и бедную сиротку началась почти с первого дня. Если бы Альдис покорилась, признала главенство тетки, ее силу и власть, жизнь девушки стала бы много легче. Но уступить было равносильно полному самоотречению.
Даже в сказках бедные сиротки побеждают потому, что злая мачеха не смогла уничтожить в них остатки самоуважения.
Эрла Ауд была изобретательна в этой войне и праздновала победу всякий раз, как ей удавалось вывести Альдис из себя. И да, она могла бы разорвать бумагу и навсегда закрыть для Альдис путь в академию просто из желания в очередной раз уесть «маленькую гордячку».
– Так нечестно, – с тоской сказала девушка. – Я ведь тоже человек.
– Ой, вот не надо мне тут вселенскую драму разводить! Город как город, насмотришься еще за пять лет. А мне нужна помощь.
Альдис прощалась с Йелленвиком, стоя на палубе «Морского змея». Город так и остался непознанной сказкой. Она вернется сюда почти через год, но тогда все будет по-другому. И Альдис станет совсем другой.
Граница. Прошедший год лежал как на ладони. Прощание с отцом, тренировки на грани возможностей, изматывающие душу и тело, знакомство с эрлой Ауд, серые скалы Акульей бухты, единственный друг – Такаси, и снова тренировки, тренировки, тренировки…
Незримая пружина в душе раскручивалась, выпрямлялась, ослабляя почти непереносимое давление. Не было сожалений. Все было не зря, и было так, как надо.
