Животное жалобно мычало. Мы вдвоём пытались помочь ему выбраться, но оказалось, что тёлка ранена, руки дедушки были все в крови. Бедное животное напоролось на острый сук, который глубоко пропорол живот. Вытащить её из ямы не было никакой возможности. Всё-таки удалось выдернуть сук из раны, но кровь хлестала, а животное начало хрипеть. Дедушка достал платок и бутылку с остатками самогона и, смочив тряпицу, попытался остановить кровь. Таким нервным я деда никогда не видела. Нужен был ветеринар. Если тёлка погибнет, дедушке придётся платить огромные для нашей семьи деньги. За падёж скота отвечали скотники.
Мы вернулись к палатке. Дедушка не мог оставить стадо. Подумав немного, он посадил меня на коня. Подтянул под меня сбрую и наказал, чтоб я не боялась, чтоб не дёргала поводья и лишь потихоньку пришпоривала коня, если замедлит шаг: «Не бойся ничего, Рыжик дорогу знает, он сам тебя привезёт в станицу на колхозный двор. Там скажешь, что срочно нужен ветеринар, что тёлка упала в яму и пропорола себе живот. Самое главное – не бойся и не засни сама по дороге. В лесу полно зверей, ты услышишь их звуки – вой или хрюканье, надейся на коня, он тебя в обиду не даст и довезёт до места». Рыжик внимательно слушал, а дедушка похлопывал его по холке. Потом несколько раз сказал:
– Рыжик, домой!
Конь нерешительно топтался на месте, затем, мотнув головой, сделал шаг к лесу. Я обернулась – дедушка поспешно опустил руку. Я поняла, что он перекрестил нас. Это очень удивило меня. В доме у нас были иконы, бережно хранимые бабушкой, но я никогда не видела, чтобы кто-то из старших молился или крестился. В школе за это могли исключить из пионеров, верить в Бога считалось позором.
Рыжик, сначала нехотя, затем быстрее выбежал на одному ему видимую тропу, а потом и на дорогу. Лес вокруг таил множество страхов. Непонятные звуки, треск сучьев, плачущие вопли, движущиеся тени обступали со всех сторон и не давали покоя. Мурашки страха не покидали мою спину и голову. Я всё думала о дедушке, он перекрестил нас, и я сама невольно стала повторять: «Господи, помоги нам, охрани нас!» И было стыдно и сладко от этих запретных, но обнадёживающих слов. От неудобства сиденья в седле ноги и бёдра занемели. Но после я привыкла и уже не обращала на это внимания. Рыжик бежал резво, но и ему было неуютно в ночном лесу. Когда было особенно страшно, я пригибалась к шее коня и шептала дедушкино: «Только не бойся…» Рыжик в ответ тихонько ржал. Мы оба устали, но мне не приходилось торопить коня, лишь иногда он замедлялся, чтоб успокоиться и передохнуть.
В станицу мы спустились под утро. И здесь, по улицам, выскочив из леса, как бы на волю, конь побежал быстрей и свободней. На колхозном дворе ворота нам открыл сторож, а заодно и конюх. Узнав, в чём дело, он тут же побежал в правление. Я отвела коня в конюшню. Посреди двора был колодец, и на срубе стояло ведро с водой. Я подошла и напилась прямо из ведра, а потом потащила ведро Рыжику, он тоже хотел пить.
Идти домой после долгого сиденья в седле было тяжко. Бабушка, увидев меня, напугалась, но узнав, в чём дело, отослала меня спать. Я с удовольствием растянулась на родной мягкой перине. Повернувшись, внимательно посмотрела в тёмный угол, где висела бабушкина икона. Заснула я мгновенно.
На другой день сообщили, что тёлку пришлось дорезать, она потеряла много крови, и спасти её не удалось. Но ветеринар успел вовремя, чтоб составить акт и зарегистрировать травму. Обвинений дедушке не предъявили.
Больше в горы меня не взяли, хотя я очень надеялась. Там, в садах, ещё оставались сливы и алыча.
Город РоссошьР. S. После этих событий прошло более пятидесяти лет, сейчас мне 65, я прожила долгую жизнь, но нет дороже места на земле, чем наша кубанская казачья станица Абинская, где случилась эта история, которую я помню так ярко, как будто всё это было вчера.
Татьяна Черкашенко-Варлам
Когда я была маленькая, мама принесла с работы хомячка. Это было моё первое домашнее животное. Назвали его Тишка. Он был такой маленький, бежевого цвета, с чёрными блестящими глазками и коротеньким лысым хвостиком. У нас был старый манеж. Это я играла в нём, будучи младенцем. Мы поставили туда кормушку. Положили зерна, свежую морковь, семечки, капустные листы. Хомячок принялся за еду. Сел на задние лапки, а передними взял семечку. Маленькие пальчики с тонкими коготками вцепились в зерно. Раз, два, повернул, зубками прикусил, разлущил и съел. Остальную еду запихал за щёки и, как настоящий меховой колобок, покатился по полу. Интересно наблюдать за ним было. Бывало, так заиграешься с маленьким другом – и про уроки забудешь, и про друзей.
Манеж, конечно, дом ненадёжный для грызуна. Очень скоро сетка оказалась прогрызана в нескольких местах. Не прошло и дня, как Тиша совершил свой первый побег. Я плакала, искала его повсюду – но безуспешно. И вот спустя пару дней, ночью, из кладовки донёсся шорох. Открываю дверь, темно, страшно, шуршание, писк – не видать никого. Я испугалась, включила свет. Решила сию секунду начать поиски беглеца. Все проснулись. Но мама сказала: «Подожди до утра, теперь он от нас не уйдёт, мы знаем, где он спрятался». Ночь казалась бесконечной, одеяло мешалось, подушка словно окаменела, в голове бесконечные думки: а как же там Тишка, вдруг он голодный или замёрз. Возня, возня, мысли, мысли, куда-то лечу. В глаза бьёт яркий свет. Это утро уже наступило – так быстро и внезапно. Мне показалось, что я минуту назад закрыла глаза. Вспоминаю вчерашний день. Так, так. А, у меня ж теперь хомячок! Который, кстати, убежал – и, вероятно, очень ждёт, когда же его найдут. Обогреют, погладят и накормят. Резко скидываю одеяло, забыв про завтрак. Не умываюсь, бегом в кладовку. Открываю дверь. Тишина. И чего там только не было, в этой маленькой комнатушке. На полках стеклянные банки, старые кастрюли, сумки, чудо-печка, зонтики, чеснок в коробках, ящики для рассады, старые игрушки. На полу стояли большие полиэтиленовые мешки. Там хранились малые вещи младшего братика Андрюшки вперемешку с моими. Сбоку на стене висели мамины чулки, плотно набитые луком. Мы его так хранили всю зиму, чтобы не сгнил. На полу стоял потёртый магнитофон. Он был устаревший, но играл. Вместо кассет – вставляешь плёнки и слушаешь музыку. Ещё много всячины валялось вокруг. Пахло порошком, луком, пылью. От этого я всегда чихала. Когда делали уборку в квартире, всё, что ненужное и мешалось, – складывали в эту кладовку. Там убираться никто не хотел, потому что через некоторое время картина повторялась.
Так вот. Начинаю прислушиваться, ага, слышу, зашуршал мой любимчик. Копаю, копаю, рою, рою – бесполезно. Он перемещается в другое место, и всё тут. Пришлось постепенно всё вытаскивать. Долго возилась, устала копать и чихать. И хомячок тоже чихал. Ну вот, вроде всё вытащила в коридор. Остался один пакет с вещами. Оттуда слышался писк. Тишка зарылся в глубине тряпок. Я вытрясла всё на пол. Он как побежит, как запрыгает по углам. Прямо в пыльный клубок угодил. Стал весь грязный, серый и пах хозяйственным мылом. Я обняла своего любимца и посадила в большую трёхлитровую банку. Мама разрешила вылить оттуда малиновое варенье в кувшин. Я её помыла, положила вату и морковку. Это был новый временный домик для хомячка.
– Надо настоящую удобную клетку для него, – сказала мама. Будем искать.
Заодно она меня похвалила за то, что я убралась в кладовке.
Хомячку не нравилось в банке. Ему было тесно, воздуха не хватало. Он всё время норовил оттуда сбежать. Встанет на задние лапки и скользит по банке. И так весь день напролёт. Поест, поспит и опять за своё. Не унимался даже ночью. В один из дней прихожу из школы – мама встречает с улыбкой: «Иди, посмотри в своей комнате – там тебя ждёт сюрприз». Бегом, разуваюсь, захожу, смотрю на столе какая-то коробочка синяя. Поближе подхожу – а, поняла, клетка для Тишки. Деревянная, крепкая, покрашена в синий цвет. Спереди решётка, наверху крышка открывается, а в ней ещё отверстие, на крючочках. Внутри деревянный домик. В углу маленькая тарелочка. Хоромы, одним словом. Ну, думаю – как же хомячок обрадуется!
Тишка совсем ручной хомяк. Ни капли не кусался, даже если его разозлить – он всё равно не укусит никогда. Однажды пыталась это сделать – толкала его карандашом – он убегал, пищал, только и всего. Я так больше не делаю никогда – жалко его. Даже стыдно вспоминать – как я могла? Он такой маленький и беззащитный.
Беру его из банки, сажу в клеточку. Он осмотрелся. Нашёл корм. И быстренько начал набивать щёки крупой и семечками. Это его любимое лакомство. Зашёл в домик. Выходит – а щёки пустые. Все запасы туда перетаскал. Дала ему вату, он её тоже в норку перенёс. Там свил гнёздышко. Сделал его кружком и еду под ним спрятал. В одном углу у него туалет был, он строго туда ходил. А в другом углу – столовая, водичка и корм. Прижился Тишка. Видно, домик ему нравился. Но инстинкт брал своё. Он же грызун. Ему непременно нужно было что-то грызть. Когда мы ложились спать, Тишка устраивал представление. Встанет на лапки, ушки навострит, глазёнки выпучит, постоит, постоит и начинает клетку грызть. Кусает решётку железную – только зубы мелькают. Они острые, как иголки, и жёлтые, как у всех хомяков. Два сверху и два снизу. И как ему зубов не жалко было? Не пойму до сих пор. Такой шум от него – спать не давал. Я его в другую комнату на ночь уносила – там никто не спал.
