– Все указания здесь. – Отец Пауль протянул юноше кошель с деньгами и небольшой кожаный футляр. – Вскроешь его, когда прибудете в герцогство.
Телега тряслась и подпрыгивала, солома забралась под одеяло и нещадно кололась, тело затекло так, что пробуждение вышло весьма неприятным. Раскалывалась голова, во рту все еще стоял привкус чужой крови, и, кроме того, конта бросало то в холод, то в жар и очень хотелось пить.
– Эй, – тихо позвал он.
– Кир Алан, попейте. – Над ним склонилось выбритое лицо ветерана, воин приподнял голову конта и прижал к его губам глиняную фляжку. Горький напиток потек в горло, и Алан, поперхнувшись, закашлялся. – Осторожненько, осторожненько. Скоро приедем, уже видны сторожевые башни Осколка. Потерпите немножко. А там мы вас вымоем, покормим да спать уложим. Девку горячую под бок, и утром встанете, словно младенчик.
– Что случилось?
– Вы в речку упали. А там быстрина, вода ледяная, пока вытащили, вы и простудились.
– А чего я в воду упал? Меня подстрелили?
– Дык мы решили, что это от голода. Вы же голодный с позавчера, а еще крови нахлебались, да когда с лука стреляли, рану разбередили, вот оно и поплохело вам на берегу. Вы спите.
Угу, как же, заснешь тут, трясет, словно на тренажере Назарова. Алан откинулся обратно на солому и прикрыл глаза. Зря он это сделал. Кровь, потоки крови, она льется на лицо, попадает в нос, в рот, в глаза, а он ничего не может исправить. Руки словно налились свинцом, не было сил спихнуть с себя тяжесть чужого тела. Опять затошнило, и мужчина распахнул глаза, старательно дыша ртом. Никогда больше он не будет есть борщ!
Ранняя ночь. Рядом ехали воины маркиза с факелами в руках. «Спеленали как младенца, – лениво подумала Виктория. – Но пока есть время, нужно разобраться в себе». Странно, но щемящее давящее чувство вины исчезло. Остались опустошение, усталость, апатия, но вины она не чувствовала. А еще ей не хотелось думать о себе как о женщине, сейчас она полностью ощущала себя контом Аланом Валлидом, жителем этого мира, мужчиной. Интересно, это что же получается, разум нашел лазейку и у нее началось раздвоение личности? Чтобы избежать ответственности за совершенные поступки, одна личность ушла в тень? Бред какой-то. А если не бред? Во время боя в горах она ощущала себя стопроцентной Викторией, думала о себе как о женщине, переживала, мучилась, страдала, глядя на то, как набирает обороты запущенный ею процесс убийства. Она даже хотела остановить эту бойню, но поняла, что это будет неправильно, и смолчала. А вот потом… Что произошло потом? Она помнила, как на конта напала женщина; как тело сработало автоматически; как она пыталась отмыть руки от крови, а кровь не смывалась; помнила свое отчаяние, ей казалось, что если она смоет с рук кровь, то и сама отмоется от того, что совершила. Она с остервенением терла руки и лицо, пила ледяную воду, а затем в голове словно что-то лопнуло, и наступила темнота.
«Твоего кузнечика! Ну и кто я сейчас? – с тоской думал конт Алан Валлид, трясясь на телеге. – Шизик? Что это за выверты сознания? Говорят, психика человека очень гибкая, она сама подстраивается под ситуацию, возможно, то, что я сейчас не ощущаю себя женщиной, поможет мне окончательно не спятить? Ау, Виктория! Ты здесь?»
«Где мне еще быть, – ответил внутренний голос. – Идиот ты, Алан, и идеи у тебя идиотские, если исходить из твоей теории, то вина лежит на Виктории?»
«Ничего подобного, – возражал Алан, – это наш общий разум, как я могу валить все на нее?»
«Общий разум? Да судя по тому, что мы с тобой ведем диалог, разум у нас нынче раздельный».
«Считаешь, это плохо? – спросил Алан, и внутренний голос ответил в присущей Виктории манере:
«А хрен его знает, но, по крайней мере, я точно знаю, что больше не свихнусь».
«Куда уж больше!»
На это утверждение голос промолчал.
Алан вздохнул и попытался лечь на бок. Похоже, от всех этих переживаний он полностью повредился рассудком. Полный сюр. А чего, собственно, об этом переживать? Можно подумать, что Виктория, будучи запертой в мужском теле, осталась нормальной! Она и до этого была чокнутой, нормальные люди не общаются с богами. Да и сойти два раза с ума невозможно, как невозможно четко осознать, где проходит линия между обычным и необычным, между чуждым и нормальным. Викторию никогда не пугало то, что выходит за рамки традиционного миропорядка, даже напротив, привлекало, так чего переживать?
«Будем считать, что у тебя гибкая психика, и свести тебя с ума не так уж и просто», – отозвался на этот монолог внутренний голос.
В принципе Алан был согласен со своим внутренним голосом. С одной стороны – это такой замечательный выход, иметь возможность хоть некоторое время не рвать душу. Но с другой – такое раздвоение личности может помешать ему стать целостной натурой. А ведь именно к этому он стремился!
Голова раскалывалась, в горле першило, ныли суставы. Он закашлялся, чувствуя, как каждый хриплый звук отдается в висках. Не хватало еще заболеть.
До бани Алан дошел с помощью Ворона. Рана на плече воспалилась и покраснела, но гноя не было, и это очень радовало. Не хотелось начинать все сначала.
– У меня в сумке настойка и мазь.
Ворон ушел, а конт растянулся на лавке в парилке и опять начал заниматься самоедством, но, пять раз подряд прокрутив в голове события последних суток, он приказал себе прекратить и прислушался к организму. Надо хорошо пропариться, чтобы не заболеть. Угораздило же грохнуться в ледяную воду. Вот уж выверты сознания! Понятно, что это своего рода защита психики, но мог бы обойтись и без падения! Он еще немного покряхтел, пожалел сам себя, пока никого не было, и пошаркал в пустую моечную. Горячая вода – это благо! И спасибо Ворону, что никого не пустил, сейчас видеть сочувствующие взгляды у Алана не хватило бы сил.
Когда вернулся Ворон, конт сидел в раздевалке, закутавшись в простыню, и стучал зубами. Ему стало холодно, хотя до печи невозможно было дотронуться и от мокрых полотенец, развешанных на веревке, поднимался пар. Зубы выбивали дрожь, а по телу тек пот.
– Блин, кажется, я заболел, – просипел Алан, выхватывая из рук Ворона пузырек Алвиса с обезболивающим. – Прикажи приготовить постель. Ужинать не могу, меня выворачивает при мысли о еде.
Его отвели в ту комнату, где несколько десятниц назад он предавался пьянству. Ее прибрали, поставили новую мебель, застеклили окно. Только нарисованную углем рожу, подписанную «Вадий», не стерли со стены, и сейчас кривая ухмылка бога вызывала у Алана непреодолимое желание запустить в него чем-нибудь тяжелым. Но и на это сил не осталось.
Как же плохо. Мало того что на душе кошки скребут, так еще и физические страдания добавились. В голове звенело, бросало в жар, и Алан скинул с себя теплое меховое одеяло. Тотчас на лоб легла мокрая тряпка.
– Выпейте. – Ворон поднес к губам чашку. – Это молоко с медом и маслом.
Миры разные, а методы лечения одинаковые. Алан осторожно выпил теплое молоко и тотчас закашлялся. Мысли путались, больше всего хотелось окунуться в ледяную воду и не шевелиться. Рядом кто-то заговорил, но слова доносились словно издали. Холодная ткань скользнула по телу, принесла мгновенную прохладу.
– Надо развести воду чем-то кислым и обтереть меня, – прокашлял Алан. Температура, видно, под сорок. «Сгорю к чертовой матери, вот смеху будет, очутиться в другом мире и помереть от простуды», – проскользнула нелепая мысль.
– Ты слышала? – спросил Ворон у невидимой служанки.
Алан закрыл глаза.
– У меня жар. Надо сбить. Обтирание. Может, травки есть?
– Сейчас женщина принесет яблочный уксус, а я заварю вам травы. Лежите.
Да уж, куда он денется, лежит. Абсолютно голый, раскрытый перед чужим парнем и чужой служанкой. Ай, к черту! Так плохо, что даже не стыдно.
…Виктория стояла посреди выжженной пустыни, задыхаясь от жара. Пот заливал глаза, тек по спине, глаза резало от невыносимого слепящего солнца, болели обгоревшее плечо и спина. Вокруг, куда ни кинь взгляд, расстилалась белая растрескавшаяся земля, сливаясь на горизонте с блеклым небом. Ни одного дерева, ни одного облака, ни одной травинки. Виктория понимала, что этот пейзаж – плод ее больного воображения и связан с ее нынешним состоянием, но все равно было страшно. Раздался далекий грохот, очень похожий на раскат грома. Она с тоской подняла голову и всмотрелась в небо. На горизонте появилась маленькая тучка, она стремительно росла, и вскоре голубое небо превратилось в черный, клубящийся, постоянно меняющий свое очертание туманный хаос. Сверкнула молния, и на Викторию посыпался крупный ледяной град…
