– Ничего, один разок пусть поковыряется. Иди, отдыхай. – И перевёл взгляд на бестию. – Ты тоже можешь идти, Драб.
– Я буду у двери снаружи, господин, – предупредил солдат. – Буду слушать, если позволишь.
– Позволяю… Ты будешь есть, или сперва поговорим?
– Чего ты от меня хочешь, слуга Золотых? – ответил бестия. – Я не расскажу ничего полезного. Тебе давно следовало это понять и убить меня.
– Убить… Это, конечно, можно. Но я буду делать то, что хочу сам, а не то, о чём просишь ты. Смотри-ка, ты пока живой – разве по-вашему не получается так, что ты сильнее остальных своих товарищей, которые уже погибли?
Пленник щурился и скалился, но Роннару показалось, что он не насмешлив, а скорее задумчив.
– Буду сильнее, если смогу сбежать отсюда, да ещё прихватить хотя бы две-три жизни по пути.
– Далеко-то ты не уйдёшь. Здесь повсюду наши посёлки и посты.
– Благодарю, что сказал. – Пленник показал зубы. – Я знаю, что не смогу, но должен пытаться.
– Этого требует твоя честь?
– Не понимаю. Я должен так сделать потому, что это умно. А что ещё делать? Ждать, пока ты соберёшься убивать?
– Любопытно. – Роннар из любопытства сунул нос в миску с едой, которую сюда принесла Датия. Та же каша, которой кормили больных. Да, жаловаться наглецу из Тусклого мира не на что, но вряд ли он когда-нибудь оценит заботу. Уже и теперь видно, что не оценит. – Значит, смерти ты всё-таки не желаешь. Странно, что не пытаешься меня обмануть – например, вроде бы согласиться служить мне, а потом попытаться сбежать. М-м? – Бестия впервые смотрел на принца удивлённо. – Или тебе не позволяет честь?
– Как я смогу обмануть своих? Они увидят меня рядом с твоими людьми. Этого будет достаточно. Это будет хуже, чем смерть.
– Понятно. Твои, значит, не поймут подобную уловку?
– Будто твои бы поняли.
– Думаю, что отлично поняли бы – после объяснений. А я бы их дал, разумеется, не поленился б.
– Мы здесь на войне. В боях нет времени на объяснения, клинок Золотых.
– Но на войне же есть не только противостояние с оружием в руках, но и, к примеру, военные хитрости. Вот подобной военной хитростью и можно было бы объяснить свой поступок.
– Та́к есть потому, что вы не умеете воевать, слабые люди. Именно поэтому вы проигрываете. И проиграете. – Бестия алчно разглядывал Роннара. – Бой – это без хитростей. Мы уничтожим всех, кто будет нам мешать, а остальных подчиним нашим законам. Возможно, ты сумеешь остаться живым. Ты хороший воин, клинок Золотых, это правда. Ты можешь выжить, и твоя семья тоже. Но все остальные умрут.
– Как же они умрут, если я, хороший воин, возьмусь их защищать?
– Именно так и умрут, – ехидно прошипел в ответ пленник. – Тебя одного не хватит на всех людей в мире. А если будешь упорно пытаться, то и себя не спасёшь. И свою семью.
– У меня нет семьи. Я свободен защищать кого захочу и сколько захочу.
Бестия очень по-человечески пожал плечами.
– Вы, люди, одинаковые. Вы бездумно живёте для того, чтоб побыстрее завести семью с детьми, и они делают вас слабыми, хотя мир давно сказал, что рождать детей должны только сильные. Вот правило, которого вы не знаете, и поэтому вам придётся проиграть. Но ты сильный, ты уже можешь заводить детей.
Роннар поднял бровь.
– Значит, для вас поход сюда – что-то вроде проверки на этапе взросления? Вы выясняете, кто из вас достаточно силён, чтоб потом вернуться обратно и завести семью? – Он смотрел на собеседника так твёрдо, как только мог, и ему начинало казаться, будто он уже читает его нечеловеческие мысли… По крайней мере, приблизительно угадывает.
– Тебе хочется, чтоб было проще.
– В смысле, я упрощаю? А ради чего ещё вы сюда приходите? Вот что мне хотелось бы знать. Ради добычи? Ради того, чтоб отобрать нашу землю? Что вы хотите?
– А если я отвечу, ты согласишься это дать моим соотечественникам? – скривился бестия.
– Зависит от условий. К примеру – пустых земель в Опорном много, если ваши парни смогут жить с нашими в мире, то можно будет обсудить.
– Вы не будете ставить нам условия!
– Да ты меня вообще слышишь ли, голубь?.. – Роннар задумался. – Или идея заключить договор вообще никогда не посещала светлые головы ваших вождей?
– О чём думают наши вожди, только их дело, они знают… Только они знают, что думают, не моё дело спрашивать… Нос утыкать…
– Не дело младших совать нос в намерения старших?
– Да, так.
– Значит, вы хотите отобрать у нас Опорный… А что, в Тусклом происходят какие-то катаклизмы, поэтому вы вынуждены бежать в наш мир?
– Никакие катаклизмы, благослови Алый свет наши земли.
– Тогда почему?
Бестия встряхнул плечами, как будто пытался сбросить с них что-то.
– Два мира лучше, чем один.
– Понятно… Ну допустим… Своему языку ты меня тоже откажешься обучать?
– Я соглашусь, если меня будут кормить лучше.
– Согласишься? Странно. А почему – можно спросить?
– Потому что когда мы заберём Опорный, твоим детям надо будет говорить с нами на нашем языке, – ехидно ответил пленник. – Но я хочу, чтоб меня кормили едой, а не кормом для оленей. Я хочу есть мясо!
– Так ты его ешь – с кашей или похлёбкой! Ты ешь так же, как и все остальные в этом форте. Даже я.
– Твоё дело, хочешь ли ты жевать мясо или ягель. Но я хочу иметь нормальную еду, как подобает мужчине.
– На рыбе сойдёмся? Мясо и рыба.
Бестия подал знак, что согласен. И действительно, получив и дочиста сожрав остатки телячьих котлет (даже косточки разгрыз и высосал досуха, и пожаловался, что мясо слишком сильно попорчено приготовлением в печи), стал растолковывать Роннару основы, а потом и тонкости своего родного языка. Общаться с ним было сложно, у принца никак не получалось предугадать, какие его слова будут восприняты пленником с одобрением и пониманием, а какие вызовут презрительную реакцию. Разговоры с таким непредсказуемым собеседником напоминали прогулки по обтаявшему весеннему льду – приятного мало. Но язык бестий, как оказалось, был довольно-таки простой и очевидный, и постепенно становился понятным.
Конечно, приходилось напрягаться, заставлять себя, прибегать к поборническим возможностям, даже к медитациям, чтоб безупречно запоминать всё, что пленник рассказывал и растолковывал. Выговаривать слова неприятной на слух речи у Роннара получалось плохо, вряд ли какой-нибудь другой бестия разберётся, что поборник болтает, особенно если сказанное будет выходить за рамки самого элементарного. Но зато принц понял, что сможет понять чужую речь, и, наверное, это важнее всего.
Теперь хоть будет возможность допрашивать пленных!
Роннар не знал, что ему теперь делать – оставаться ли в безопасной части Иоманы, или до снега предпринять ещё одну поездку на восток, попытаться всё-таки прямо сейчас отбить у бестий Арисфорт. Поэтому он предпочёл пока не делать вообще ничего: отдыхал, объезжал новые форты вокруг Далги, осматривал укрепления и пашни, которые сельчане готовили к весне, и думал.
Дела обстояли неплохо, очень неплохо. Народ уже привык жить в постоянной готовности схватиться за оружие и относился к этому терпеливо, даже браво. То, что бестии появлялись здесь намного реже, чем раньше, и все их налёты благополучно отбивались, так ободрило людей, что они уже задумчиво посматривали в сторону отдалённых областей, куда ещё весной и не думали соваться. Нужно было расширять поля, нужны были новые луга, удобные и привлекательные для скота, и крестьяне больше не сомневались, что у них всё получится.
Роннар осмотрел отряды, ждавшие его в посёлке на мысу и в Далгафорте – всего шесть сотен человек, но бойцы были отлично экипированы и вооружены, подготовлены, имели опыт боевых действий и могли воевать в отрыве от основной армии, даже без хорошего обоза (хотя с ним, конечно, было намного веселее). Их вид замечательно подбодрил принца, а заверение, что будут и другие отряды, просто они ещё не успели прибыть, совершенно успокоило.
Итак, армия, считай, есть, припасы для неё тоже имеются. Можно штурмовать Арисфорт, можно рискнуть и пересечь Иоману с запада на восток. Или всё-таки поосторожничать и подождать до весны?
Ещё через день в посёлок на мысу приехали Раян и Могауд – поборники встретились в Вейфе Мятле и предпочли дальше путешествовать вместе. И дело тут было не в угрозе нападения бестий – оба поборника в бою чувствовали себя уверенно, хотя один был уже в возрасте, а второй страдал от последствий давнего ранения, – а просто так обоим оказалось удобнее. Оба они смотрели на принца с любопытством, но и с готовностью признать его право распоряжаться ими.
Старик Могауд был Роннару давно знаком, он помогал ему ещё в самом начале поборнической карьеры, и уже тогда казался юноше слишком старым для своей профессии. На его памяти он всегда был сед, тощ, как палка, с густо сморщенным лицом, но слабости не показывал, безупречно воевал, трясся в седле наравне с молодыми солдатами, а кому-то мог дать фору по бодрости, и запросто держал темп по двое-трое суток, словно бы вовсе не уставая.
