– Эх, Андрюша, отстал ты от жизни, как в отставку вышел, – невесело рассмеялся Бортников. – Николай Иванович с позапрошлого декабря уже полком не командует, всецело отдался воспитанию великих князей Александра да Константина, внуков государыни. В полку же командование сейчас временное, и по-человечески обратиться более не к кому. А ежели, допустим, к светлейшему, не говорю уж о самой государыне-матушке, – так это ж полку позор!
Я кивнул и не стал добавлять, что до позора ещё пробиться надо, и вряд ли простого гвардейского капитана допустили бы до особы светлейшего князя Потёмкина. А уж тем более к её величеству.
– А в Тайную экспедицию? – закинул я очередную удочку. – Слыхал, что глава её Степан Иванович Шешковский умён и деликатен, ненужного шума поднимать бы не стал.
Николай Аристархович глянул на меня как на таракана.
– Сам-то понял, что сказал? Чтобы я, русский офицер, на товарищей своих кляузу в Тайную экспедицию принёс? Подлым доносчиком себя оказал? Да ты хоть имеешь понятие, какие там канальи заправляют? Небось, как на дыбу вздёрнут и кнутом спину обдерут, всякий признается и в дружбе с королём шведским, и в сношениях с бесами, и в намерении матушку-императрицу от власти отрешить! Стыдись, Андрюша! Ты, конечно, человек ещё молодой, жизни как следует не нюхал, а я тебя на двенадцать лет старше, я-то знаю!
Да что ты знаешь, Николай Аристархович? У нас в тверской Конторе дыба уже более двадцати лет паутиной зарастает, поскольку учреждённая государыней Тайная экспедиция – это тебе не прошлая Тайная канцелярия. Пыток ныне почти и не водится, равно как и казней… ну, бунтовщика Емельку и иже с ним не считаем, это особая статья. Зря ты полагаешь, Николай Аристархович, будто стоит человечку в Экспедицию загреметь – и всё, пропал он. Знал бы ты, сколь многих отпускают за недоказанностью обвинения! И до розыска, сиречь до строгого спроса, ныне дело редко доходит, смягчились нравы. Ну, бывает, упрямого подследственного посечём… так для его же пользы, и отнюдь не кнутом, а простыми плетьми, то есть без членовредительства. Где ты вообще сих страшных сказок про нашу службу нахватался? Вот же горазд русский человек, услыхав что-то краем уха, в уме помножить на тысячу, да и вещать о том со знанием дела!
Всё это я хотел сказать – и конечно, не сказал. Откуда ж мне, молодому человеку, ничего крепче табаку не нюхавшему, обо всём этом знать? По легенде моей, как вышел я в октябре восемьдесят шестого года в отставку, так и жил чуть не впроголодь в Петербурге на съёмной квартире, пока не обломилось мне небольшое наследство в Твери, где и бездельничаю по сию пору.
– А кроме того, – добавил Бортников, – мне ж и обвинять-то ребят не в чем, ежели по сути. Службу несут исправно, поносных слов о государыне я от них не слышал, заговоров не плетут. Дела-то ясного, Андрюша, и нет, а есть лишь материи странные, мутные… озирисы все эти, изиды, какая-то седьмая, понимаешь, печать, какой-то сороковой градус… Для того чтобы по-отечески вломить, достаточно, а вот чтобы в железа да на дыбу… против совести то было бы!
– То есть, полагаешь, – осторожно начал я, – имеется связь между твоей позицией и отчислением тебя из полка на здешнюю потешную должность? Уверен, что не случайное совпадение?
– Да ни в чём я не уверен! – погрустнел Бортников и быстрым движением плеснул себе остаток из графинчика. – Только если и впрямь не врут ребята, что в собрании том высоком заседают большие вельможи, то всё складывается. Неудобный я выхожу для них человек, вот и убирают куда подальше. Спасибо, хоть не в Сибирь.
Я вздохнул. Ну что тут можно было сказать? Ничего говорить и не следовало, следовало лишь посочувствовать майору, которому никогда уже не стать подполковником. А вот с дядюшкой, как вернусь в Тверь, сию занимательную историю стоит обсудить. Уж не торчат ли за Высоким Собранием холёные длани Харальда? Тот, помнится, использовал втёмную столичных масонов, когда проще было решить дело по-человечески, нежели прибегать к магии.
– А знаешь, – поднял вдруг совсем было упавшую голову Николай Аристархович, – может, и к лучшему, что случилась с тобой та история и пришлось тебе подавать в отставку. А то бы тоже всякими озирисами да изидами прельстился, вступил бы в ихнее Высокое Собрание… а я полагаю, для души лучше уж, как у тебя сейчас.
Мне ничего не оставалось, как кивнуть – и устроить осоловевшего майора на единственной здесь кровати. Пусть поспит, бедолага. А мы уж с Алёшкой и на полу можем, нам, Иным, не привыкать.
Только вот вряд ли теперь удастся уснуть. Разбередил во мне Бортников, сам о том не подумав, старую болячку. Мне-то мнилось, прошло, кануло – ан нет, сидит занозой в душе. Ну или в том, во что превратилась Тёмная моя душа.
Сани наши неслись по не слишком-то утоптанной дороге, слева простиралась плоская заснеженная равнина – Белое озеро, справа, в полусотне саженей, чёрно-зелёной стеной тянулся высокий старый ельник. Низкое солнце облизывало пространство жёлто-розовыми лучами, снег под ними искрился мириадами крошечных самоцветов, но кроме нас, некому было оценить сию красоту – на много вёрст вокруг местность пустовала.
А что, Андрей Галактионович, может, и впрямь до заката успеем в Давыдово? – по Тихой Связи предположил Алёшка. Мы уже убедились, что так лучше – когда один сидит на облучке, а другой в санях под меховым пологом, обычным голосом не очень-то и поговоришь. Орать придётся, а по морозу оно как-то не в радость.
Если только магией лошадей поддержать, – заметил я. – Сами-то они семьдесят вёрст не потянут без отдыха, без еды и питья. А остановиться тут негде, разве что большой крюк давать. Ну так и поддержим, не впервой, – отозвался мальчишка. – Расход силы невелик, а главное, рассеивается она быстро, ежели кто и почует нашу магию, то совсем рядом должен торчать.
А если на третьем слое Сумрака сидит наблюдатель? – задумчиво протянул я. – Первый со вторым я худо-бедно просмотреть могу, а вот третий – извини. Да и ты, как понимаю, не потянешь, хоть и выше на ранг.
Да бросьте вы, Андрей Галактионович, чушь нести, – укорил Алёшка. Здесь, на безлюдье, он уже не называл меня барином. – Никому мы с вами не нужны… кроме, конечно, их сиятельств. Некому тут за нами наблюдать. Да и к тому же, если бы кто с третьего слоя за нами и следил, пришлось бы ему бежать с той же скоростью, что и наши сани. А сами ж знаете, чем глубже слой, тем тяжелее двигаться, всё равно как в воде.
Похоже на то, – согласился я. – Силы-то и впрямь на полкопейки. Это тебе, брат, не «скороход».
«Скороходов» у нас аж два было, графиня Алёшку тоже снабдила как следует, но применять их следовало только по самой крайней нужде, когда жизнь на кону. А жаль – с артефактом мы бы до Давыдова за час добрались. Правда, и тут закавыка: тамошние крестьяне удивятся: ежели в их глушь тверской барин поутру заехал, то где ж он ночевал-то? Не в поле же и не в лесу! Ибо волки. Да и мороз-воевода, между прочим, тоже. И в любом случае про наш визит пойдут разговоры, докатятся до Белозерска, и там уж найдётся кому задуматься, каким это чудом я в одночасье в такую даль махнул. Наверняка Макарыч опять начнёт орать про колдунов, да и майор Бортников тоже может призадуматься.
Потому пусть всё будет по-человечески, пусть дорога наша продлится с рассвета до заката. Хотя и это – на пределе людских возможностей.
А кстати, – вдруг задумался я, – вот прискачем мы в Давыдово, а дальше? Как бабку Катерину искать будем? Опять, что ли, «Ловчую сеть» ставить? Так Иных-людей ею ловить гораздо сложнее, чем Иных-нежить. Так, во всяком случае, меня учили.
Тоже мне, нашли овраг на ровном месте, – хихикнул Алёшка. – Тут как раз всё просто. Как прискачем, вы притворитесь, что поплохело вам… ну, к примеру, сердце прихватило, или лучше почечная колика. Ничего не говорите, только мычите от боли, я с мужиками сам объяснюсь. Так, мол, и так, ехали с барином, заплутали, а его к тому ж хворь скрутила… Нас тотчас к бабке и направят, потому что, кроме неё, никто там лечить не возьмётся.
Да, это было разумно. Осталось только придумать: а с бабкой-то как мы разговаривать будем? По уму этим следовало озаботиться гораздо раньше, хотя дядюшка и предостерегал: «Не составляй слишком подробных планов, они никогда не сбываются, обязательно в последний момент что-то пойдёт не так. Умнее будет держать нос по ветру, а поступать по обстановке». Впрочем, сейчас как раз и стоило обмозговать варианты. Иных в нас она увидит… это разве что дядюшка и графиня Яблонская могли бы замаскировать свои цветки душ, так на то они и Высшие. В легенду для Иных, насчёт Белого моря, может и поверить, но вот в то, что мы заплутали, сбились с дороги и заехали в Давыдово, она ни в жизнь не поверит. С людьми такое вполне возможно, но не с Иными. Простейшее заклятье «Сынань», которому учат новичков чуть ли не на первом же уроке. Значит, нужно срочно сочинить что-то другое… или почти ничего и не сочинять, а напротив, изобразить строгость. Мол, прислали нас Дозоры, дабы безнадзорного Отшельника поставить на учёт. Нет, не годится – мы ж не новгородские, а тверские, это бабка сразу считает в цветках наших с Алёшкой душ. Не имеем мы право никого тут регистрировать, чужая тут для нас земля. Сказать же ей полную правду – неизвестно ещё, как отнесётся. А что, если слегка подкрутить легенду для Иных? Не на Ловозере близ Белого моря скрыт в Сумраке таинственный артефакт, а много ближе, к примеру, на Онежском озере. Места для неё всё равно незнакомые, может поверить. Да, но как тогда вывести её на разговор об Отшельнике?
