Юлия решительно распахнула дверцу машины и дотянулась до шеи Виталика:
– Умер… – сказала она.
– Иди домой, – нарочито строго велел я, протягивая ей автомат. – Больше у меня тут друзей нет…
Автомат она взяла, но уходить, кажется, никуда не собиралась. Я поднялся на подножку «Хаммера» и вытащил у Кегли из кармана связку ключей с прикрепленным к ним золотым брелком. Я тревожно вгляделся в тусклое мерцание медальона… и едва снова не сломал себе руку, растянувшись на асфальте: сиденье «Хаммера», на которое я опирался, просто исчезло… вместе с машиной, разумеется… я успел заметить, как шарахнулись от меня прохожие: Любопытно, все же, как это выглядело со стороны… Ну чем не терминатор? Хорошо, хоть не нагишом…
* * *
– Слава богу, что я его узнал, – покачал головой Виталик, взволнованно расхаживая по комнате. В квартире уже было прибрано – Ирка почему-то так домой и не ушла.
– И как же ты его узнал? – поинтересовался я.
– Скотина он… – описал Кегля основную примету моего альтер эго. Учитывая, что эта выразительная примета позволила Виталику быстро сориентироваться и, возможно, даже спасти себе жизнь, он, пожалуй, был чрезмерно критичен.
– …Чуть дверь не сломал от злости… – посетовал Кегля. – Я хотел милицию вызвать, но вовремя спохватился.
– Да, они бы удивились: чего это вы хозяина в квартиру не пускаете, – кивнул я. – А замок уже ломаный, хлипкий… Повезло тебе, что он этого не знал.
– Повезло, – согласился Виталик. – Но я ему сказал, что вызвал, и он ушел.
– Понятно. С ментами ему встречаться не резон – наверняка у него оружие с собой было.
– Ты меня нарочно, что ли, пугаешь? – возмутился Виталик.
– Считаешь, лучше тебе не знать?
Кегля обиженно смолчал в ответ.
– Да… француз твой звонил, – вспомнил вдруг он. – Только я ничего не понял…
– Откуда звонил? – насторожился я.
– Понятия не имею.
– Все равно хорошо…
– Живой, значит?
– Отчасти, видимо.
– Ты-то как? Ужасно там?
– Я-то ничего, а вот тебе туго пришлось.
– Мне?..
– Застрелили конкурента твоего.
– Почему конкурента? – удивился Кегля.
– Я с ним немного пообщаться успел… Кажется, неплохой парень был, жаль… Но он сказал, что мы вроде как должны друг друга перебить, что ли… Так что тебе, считай, и тут повезло.
– Как это?.. Зачем перебить? – опешил Виталик.
– Правила такие, – пожал я плечами. – Должен остаться только один.
– Кто?.. Ты?.. – пришел в ужас Кегля.
– Точно не знаю, – попытался успокоить его я. – Не успел подробности расспросить.
– И кто это придумал?! – возмущенно воскликнул Кегля. – Какие еще правила? Они там с ума посходили, что ли?
– Где там? – заинтересованно откликнулся я: знать бы, в самом деле, в какой канцелярии такими делами ворочают…
– Думаешь, у тебя медальон, так ты тут главный? – подозрительно прищурился Виталик. – У меня, между прочим, не меньше прав, чем у тебя!
Я вытянул из кармана связку ключей с золотым «брелком» и бросил ему:
– Бери – это твой.
Кегля рефлекторно поймал ключи, брезгливо взял их двумя пальцами за кольцо, посмотрел на брелок, как на таракана, и с отвращением бросил обратно:
– Мне не надо.
– Ты не бойся, – сказал я, подхватив связку, – я по их правилам не играю.
– Я тоже, – смягчившись, доблестно заявил Виталик.
Сняв медальон с Кеглиной связки, я прицепил его к собственным ключам, сунул в карман и снова бросил связку Виталику:
– Возьми. Может, пригодятся.
Он уселся напротив меня и закурил. Руки у него слегка подрагивали.
– Значит, все это действительно настолько серьезно… – словно бы мы впервые обсуждали эту тему, угрюмо сказал Виталик, рассеянно роняя пепел на пол.
Вязкая, мутная обыденность этого мира, в котором мы проводили большую часть времени, и его странная незыблемость, в отличие от остальных, – так стремительно менявшихся, – определенно сказывалась на наших мозгах… Отсюда – из этого мира, – остальные миры казались совершенно нереальными, и это ощущение было настолько мощным, что, если бы не мои постоянные отлучки, я бы, вероятно, давно ему сдался… Представляю, насколько труднее было Кегле продолжать во все это верить. А может, он уже и не верил?..
– Мне тут предъявили, что я моралист, – насмешливо заметил я, приглядывая за реакцией Виталика. Но он, похоже, совсем не был озабочен подобными материями.
– Местами ты нудноват… – апатично кивнул Кегля, погруженный в свои мысли.
– Как ты считаешь, мораль – это выдумки слабаков? – продолжал домогаться я.
– Ты что, Ницше начитался? – удивленно посмотрел на меня Кегля. – Тебе-то это зачем?
– Что значит – «зачем»? – обиженно нахмурился я: какого черта все эти «Кегли» так задавались?.. И почему это меня не может интересовать Ницше?
– Я думал, тебе все и так ясно… и без Ницше, – смиренно пожал плечами Виталик.
– А тебе ясно? – желчно поинтересовался я.
– Мне нет, – сознался Кегля. – Но я в тебя верю.
Это было несколько неожиданное признание… Я вздохнул и посмотрел на него с завистью: кажется, он гораздо охотнее меня верил в сомнительные вещи…
– Не обижайся, но Ницше тебе лучше не читать, – виновато сказал Виталик. – Он тебя только запутает… Он гораздо глубже, чем это может показаться.
Так деликатно меня тупым еще никто не называл… Только с чего это они все решили, что я не читал Ницше? Впрочем, в данном случае Виталиков, наверно, можно было рассматривать в «едином» лице.
– Твой двойник пытался внушить мне мысль, что мы не обладаем иммунитетом к влиянию собственной реальности, – сказал я. – И это логично, поскольку «мы все» явно отличаемся друг от друга…
– Действительно, логично… – согласился Кегля. – И как же мы с тобой…
Сообразив, в чем дело, он посмотрел на меня с пониманием:
– Так вот ты о чем…
– Об этом, – кивнул я.
– Ну… я не знаю… Возможно, это трудно осознать…
– Вот именно.
Виталик всерьез задумался: очевидно, анализировал уровень своей аморальности… Надо сказать, его халявные походы по ресторанам слегка подрывали теорию.
– Хороший человек тем и хорош, что удобен и никому не мешает, – сказал я. – Но это если смотреть на него со стороны… А изнутри он либо бессильный приспособленец, либо дурак, правильно?
– Так ты читал Ницше…
– Мораль – стадное чувство.
– Это совсем не то, что хотел сказать Ницше, – безнадежно покачал головой Виталик.
– Я не претендую на статус хорошего человека, – заметил я, – но я не стану делать некоторые вещи, даже если мне это очень выгодно и ничем не грозит.
– Я тебя понимаю, – морально поддержал меня Кегля.
– Одно из двух, – продолжил я, – либо человек, идя вопреки собственной выгоде, действительно знает, что поступает правильно, либо пребывает в иллюзии, что это так… И такая иллюзия позволяет ему оправдывать собственную слабость, не презирая себя… Или даже предаваться самолюбованию, что опять возвращает нас к исходной позиции – он вовсе не хорош, этот человек…
– Логика железная, – подтвердил Виталик.
– Иногда я совершенно уверен, что поступаю правильно, но очень редко до такой степени, чтобы знать наверняка…
– Ты в этом не одинок.
– Но и тогда нет никакой гарантии, что это не иллюзия, – добавил я.
– Само собой.
– Однако это меня вовсе не заводит…
– В каком смысле?
– Даже если буду знать, что мои представления иллюзорны и я могу совершить ужасную ошибку, некоторые вещи я все равно не стану делать. Особенно теперь…
– Теперь?
– Когда нас всех по полочкам расставили… Показали, что мы на самом деле из себя представляем – то есть ничего не представляем… Я все равно не буду играть по их правилам. Больше мне ничего не остается.
– Тогда это тупик, – заключил Кегля.
– А может быть, не тупик, а дно?
– Дно чего?
– Дно меня…. Я же не такой глубокий, как Ницше.
– Я имел в виду, что у нас действительно нет иммунитета, – уныло пояснил Виталик.
– Я тебя понял…
В комнату заглянула Ирка.
– Мальчики, вы будете ужинать? – как ни в чем не бывало спросила она: просто удивительно, с какой непосредственностью ей удавалось приспосабливаться к капризам реальности…
Насим позвонил поздним вечером: если бы он заговорил не по-французски, я бы, наверно, не узнал его – такой он был осипший.
– Насилу вырвался, – сообщил Насим и надолго закашлялся.
– Ты заболел? – озабоченно спросил я.
– Ерунда… Это все тропики. Какая-то местная лихорадка.
– Где ты?
– Здесь… У тебя.
Я даже обернулся, так «близко» это прозвучало.
– В отеле, – пояснил он и снова закашлялся.
– В каком?
– Хочу заглянуть к тебе в гости…
– Конечно.
– Завтра.
– Почему не сегодня?
– Я устал… Лучше завтра… Так ты готов со мной встретиться?
– Еще бы! – оживленно откликнулся я, хотя оживление это было скорее данью вежливости: слишком неоднозначно он расставлял ударения… Готов ли я, на самом деле? И к чему?..
