– Разумно, – выдержав долгую паузу, признал я. Вот, значит, как! Вот, значит, какую ахиллесову пяту углядели заговорщики и не увидел дядюшка при всём его уме и опыте! Проруха, значит, не только на старуху бывает, но и на старика!
– А вот не совсем разумно, – возразил Алёшка. – Всё сложится только если господа офицеры дурить не начнут, любые сомнения из головы выкинут и строжайше станут подчиняться указаниям вольных братьев. А вот тут никакой уверенности нет, что всё как по маслу пройдёт. Полк ведь из Москвы как выдвинулся-то? Раньше положенного ему срока! Вроде как только к Троице он должен был в столице быть, а тут фельдъегерь прискакал, привёз пакет от высшего командования… приказ поддельный, конечно, как и сам фельдъегерь. Потому и те офицеры, что пока ни о чём ни сном ни духом, могут засомневаться… Да и те, кто в заговоре, могут внезапно раскаяться… или кто-то устрашится, кто-то вина нахлещется – и поперёк батьки полезет глупо геройствовать. Ты ж сам с ними служил, вот скажи – разве невозможно такое?
– Возможно, – вздохнул я. – Это ж не на врага в бой идти, это дело такое… необычное.
– Вот и Виктория Евгеньевна так же считает. А потому решила она дело магией подкрепить.
– Так это ж будет означать нарушение Договора! – вскинулся я. – Все их расчёты рушатся тогда!
– Так это смотря кого виноватить, – заметил Алёшка. – Одно дело, когда вся толпа Иных-заговорщиков заклятьями швыряется, а совсем другое дело, когда кто-то один грех на душу возьмёт. С него и спрос. Костя говорит, она давно уж такую возможность в уме держала и потому приняла меры. Достался ей некогда артефакт… очень древний и приложением к Договору запрещённый. Называется «убедитель». Костя пока не знает, как тот выглядит, но знает, как действует. Если накачать «убедитель» под завязку силой и взять его в руку, встать там, где люди, и сломать его, и сказать что-то этим людям – то свято в то они уверуют и до гробовой доски будут тому подчиняться. Вроде как обычное внушение, только сильнее гораздо, и не временно, а навсегда. А главное, никакой магией его снять уже нельзя. Только надо всех людей, кому внушаешь, видеть. Вот прикинь, Андрей Галактионович, встанет графиня на высоком холме… ну или хотя бы над землёю воспарит сажени на три – и скажет: «Семёновцы! К борьбе за правое дело народовластия будьте готовы! Идите, низриньте преступную Екатерину с трона! Во всём подчиняйтесь вашим старшим, до последней капли крови стойте за Верховный Совет!» И так оно и будет, понимаешь?
– Ничего себе! – присвистнул я. – Ясно, почему артефакт сей причислен к запрещённым. Таких дел наворотить можно, а главное, назад уже никак не повернуть. Во всяком случае, магией.
– Так-то оно так, – согласился Алёшка, – да только есть одна закавыка. Тот Иной, что «убедителем» воспользовался, вскоре после того помирает. Костя объяснял, что вроде как между «Убедителем» и применившим его Иным устанавливается некое сродство, и когда один погибает, то и другой вместе с ним. Артефакт же сломать нужно, одноразовый он. Понял? Замыслила графиня собою пожертвовать, а семёновцев непоколебимой силой сделать. Потом Инквизиция пусть хоть на стенку лезет, а карать уже и некого. Остальные заговорщики, выходит, чисты аки агнцы.
Я долго молчал. Пускай ещё не всё, но многое теперь сложилось в чёткую картинку вроде тех мозаик, что творил в столице господин Ломоносов.
– А что же Костя? – напомнил я о парне.
– А Костя говорит, что ему Виктория Евгеньевна дороже, чем счастье государства Российского. Потому что с государством ещё неизвестно, как обернётся, а она ему как мать. Родную-то матушку он уже и помнит слабо, а всю любовь сыновнюю на неё обратил. И потому должна она жить. И знает он способ, как сего добиться, чтобы и делу не повредить, и графиню в живых оставить.
– Что же за способ?
– Он не сказал, – признался Алёшка. – Но попросил помочь. Потому что сейчас, когда он в шестом ранге, ему попросту силы магической не хватит на то, что измыслил.
– Так в чём помочь-то? – Мне стало зябко, и не от царившей в погребе прохлады.
– Силой поделиться, как ещё?
– Да ведь сие невозможно, – удивился я. – Он Светлый, ты Тёмный, ему твою силу просто не впитать, как ни старайся. Это ж ему всё равно как царской водки выпить! Сгорит!
– А подумать, Андрей Галактионович? – снисходительно предложил Алёшка. – Напрямую-то да, не выйдет. А если через артефакт-накопитель? Он потом оттуда полученную силу попросту в другой артефакт перельёт и воспользуется, Сумрак вовсе и не тревожа. И такой накопитель у него с собой был. Похвастался, что сам изготовил. По виду – обычный стакан гранёный. Но если подержать его в руках и своей силой напитать, то невидимо будет она там плескаться. Невидимо для людей, конечно. Точь-в-точь как тот, что у графини в кабинете, только форма другая. У неё кусок мрамора, тут стеклянный стакан, а суть та же.
– И ты? – начал я.
– Ага! Согласился, вытянул из Сумрака силы, сколько вышло, заполнил стакан по горлышко. Костя аж просиял весь. А то ведь чуть не плакал, глаза мокрые были.
– Значит, Врата ты сегодня творил, будучи обессиленным? – присвистнул я. – Как же тебе удалось?
– Так там же силы особой и не нужно, – поразился Алёшка моему невежеству. – Главное – точность наводки.
Я промолчал. Всё это следовало хорошенько обдумать, а для начала действительно поспать, и лучше бы никаких снов. Ибо то, что уже было – слишком больно.
Звёзды напоминали ягоды. Алела в чёрном небе земляника, посверкивала жёлтым морошка, белела брусника – знать, не набрала ещё спелости, голубика синела яркими капельками, мутно поблескивала едва различимая черника. А вот раскинувшийся в полнеба Млечный Путь ничуть не походил на разлитое молоко – скорее был он полевой дорогой, по которой двадцать лет назад водила меня на прогулку в лес нянюшка Феклуша.
Луна вид не портила – зашла уже, и потому темень стояла полнейшая. Пришлось нам с Алёшкой применить «Кошачий глаз» – расход силы столь мал, что вряд ли отследят нас по колебаниям Сумрака. Не до того сейчас что графине, что дядюшке. Завтра всё должно решиться.
Звёзды порой отражались в капельках ночной росы – высыпало её изрядно, и Алёшка, отказавшийся от сапог, наверняка уже промочил ноги по колено. Трава-то уже будь здоров вымахала, как-никак вторая половина мая, послезавтра Вознесение. Только будет ли для нас послезавтра?
Всё решится утром – но вышли мы заблаговременно, после полуночи. Вечером спустилась к нам в погреб Настасья, принесла ужин – и весть, что подошёл к тверской окраине Семёновский полк, однако в город заходить не стал, а расположился бивуаком на Федосеевском поле.
Будь я графиней Яблонской, не стал бы на ночь глядя бежать туда, размахивая «убедителем». Уже закатилось солнце, скоро разожгут костры, поставят шатры, кашевары исполнят дело своё, а после трубач сыграет отбой. С первым же солнцем поднимется полк, позавтракает, сложится – и двинется маршем далее, на Торжок, Вышний Волочёк, Бологое, Чудово… а там уж и до столицы недалеко. Поэтому самое лучшее время для её сиятельства – это восход, когда прозвучит побудка, вылезут из походных шатров гвардейцы, оправятся и будут в ожидании завтрака точить лясы. Вот тут-то и следует, вознесясь на всеобщее обозрение, дать им напутствие. День – время Светлых.
А ночь – Тёмных. Сидя в погребе, маясь от тоски и неизвестности, мы с Алёшкой только тем и занимались, что прикидывали разные расклады. И по всему выходило, что не может Януарий Аполлонович не знать о прибытии полка. Раз уж у него следящие заклятья на московских масонов установлены, то наверняка знает он и то, зачем идёт в столицу лейб-гвардии Семёновский полк. Но если и не сработает следящая магия, то уж о вхождении полка в Тверскую губернию станет ему известно немедленно. А уж сложить аз да буки дядюшка сумеет. Исходить следовало из худшего – что попытается он графиню опередить. Раз уж не удалось завладеть «убедителем» – наверняка есть у него в запасе ход конём, а то и не один.
– Так, может, оно и неплохо? – предположил Алёшка. – Придумает он что-нибудь, чтобы сорвать замыслы её сиятельства, и всем лучше. Ей – что не придётся «убедитель» ломать, жива останется. А остальным – что не случится смуты. Вот что тебя туда несёт? Не лучше ли издали посмотреть, чем всё кончится? Дядюшка твой, конечно, умом тронулся, тебя чуть не загрыз, но ведь мы сами решили, что в этом деле на его стороне.
– А мне, брат, – возразил я, – не всё равно, каким макаром он сие дело спроворить собрался. Потому что сам видишь – «убедитель» мой дражайший дядюшка ни выкрасть, ни отнять не сумеет. Представь, как сейчас цацку охраняют, какие мощные заклятья подвесили. Что Януарию Аполлоновичу остаётся? В прямой бой с графиней вступить? Так ведь один на один не получится, там вас… то есть нас… Светлых… целая свора будет, неужели непонятно? Если и не умением, так числом возьмут. К тому же не его это манера – голову в пекло совать. Он по-тихому любит, аккуратно, и лучше чужими руками. И потому один только выход я для него вижу.
