Они были смелы и умелы, горнострелки и егеря, явившиеся за Карн Дред. Они знали, как разлетаются осколки рвущихся гаубичных снарядов, и знали, как близко смогут подойти, прежде чем артиллерия прекратит огонь. Кто-то весьма решительный понял, что происходит, и отдал команду.
Молли готова была поклясться, что знает её. Она словно звучала в её собственных ушах, повторённая сотнями и сотнями голосов:
– Ведьма! Убейте ведьму!
Нет, джентльмены, я не дам себя убивать. Себя и тех, кто сражается вместе со мной.
Медведь и волчица – оба смотрят на неё. Волка – с надеждой, Всеслав… гм… ой… как-то совсем не так он на неё смотрит! Медведи так не могут!
Быстро-быстро забилось сердце.
Чёрная проталина больше не расширялась, но артиллеристам Горного корпуса этого вполне хватило, первые снаряды взорвались уже совсем близко – и теперь, знала Молли, надо бежать, надо уходить, надо убираться отсюда, «выжить, чтобы сразиться назавтра», но, странное дело, она словно приросла к земле.
Локоть. Ладонь. Пальцы.
Встань, сила земная! Встать, защити и оборони!
Локоть. Ладонь…
Взрыв! Словно пудовый молот ударил Молли в голову, её подбросило и швырнуло обратно наземь. Артиллерия пристрелялась, у них оставались считаные мгновения, прежде чем роковой снаряд найдёт-таки дорожку, не оставив от неё, друзей и кошки Ди даже мокрого места.
Скорее, скорее, скорее! Она уже знает, что делать, ей надо совсем немного таких коротких-коротких секунд, чтобы вылепить из незримой, но податливой силы нужное и понять, куда направить от него эхо; но где взять эти секунды, если пушки Королевства вдруг перестали стрелять, а пехота его нагнула штыки и перешла с рысцы на полноценный бег?
Они хотят взять ведьму живьём, вдруг поняла Молли. Я не нужна им мёртвой, я нужна им живой. Кто знает, может, они даже поджидали меня здесь? Они хотят понять, что случилось. Они ненавидят, когда чего-то не понимают, когда у них нет простого и понятного объяснения. Неважно, истинно оно или ложно, лишь бы было простым и понятным. Чтобы им казалось, что они всё-всё знают, а чего не знают – того не существует. Им, лощёным джентльменам из престижных клубов, о которых даже папа говорил с придыханием…
Ей нужна совсем-совсем-совсем чуточка…
С яростным рёвом вскочил Всеслав-медведь, мотнул круглой головой и сорвался с места, живым снарядом бросившись прямо на ряды егерей.
Серой молнией метнулась за братом Волка.
Они всё понимали.
Захлопали выстрелы.
Егеря и горная пехота собой закрыли медведя и волка от пушек и митральез, и потому ползуны молчали.
Молли зажмурилась.
Она не должна ничего этого видеть!
Её бой не тут.
Но их же сейчас…
За спиной Молли родился звук, новый, какого ей не приходилось ещё слышать раньше.
Рык, жуткий, грозный, идущий, казалось бы, отовсюду и ниоткуда.
Молли показалось – рычит сама земля, лес, даже небо. Что-то жаркое толкнулось в грудь, словно крылья вырастали, и снова казалось – она бессмертна и неуязвима, как бессмертны и неуязвимы сейчас Всеслав с Волкой.
Позади неё из нещадно избиваемых окопов и траншей один за другим вставали эти странные, загадочные Rooskies и, опуская штыки, срывались с места. Воздух дрожал от рождаемого ими не то рёва, не то воя, не то клича, в котором Молли только и могла разобрать протяжное, яростное, нескончаемое: «А-а-а-а!»
Не могли так кричать люди, не могли так идти, потому что в упор целилась в них чёрными кружками стволов многоглазая смерть, и Молли знала, сколько пальцев сейчас легло на спусковые крючки.
Но катилось над полем страшное, рвущее душу «ура!» столь же страшных, непонятных Rooskies, утверждавших, как говаривал мистер Картрайт, что «на этой земле и смерть красного цвета».
Горные стрелки и егеря Её Величества были опытными и вымуштрованными солдатами. Они не дрогнули и не побежали, напротив – быстро вставали на одно колено, вскидывая ружья и беря прицел; однако там, где на них мчались Всеслав и Волка, не выдержали даже самые храбрые. Один недружный залп, другой – медведь взревел, мотнул головой, вверх взлетели кровавые брызги, но бега он не замедлил.
Перед ними с вервольфой егеря раздались в стороны, стреляя почти в упор.
Но несколько мгновений для Молли брат и сестра добыли.
– Летите, милые, – прошептала ученица госпожи Старшей непослушными губами. И повела рукой.
Скопленное, собранное, свитое в незримые тугие нити пришло в движение.
Молли встала во весь рост, забыв про пули и осколки. Да, сейчас она была поистине всемогуща.
Призрачные струны легко понеслись вперёд, проникая в смотровые щели паровых ползунов; миг спустя лёгкость кончилась, нечто холодное и склизкое словно встало меж ней и её целью, но поздно, слишком поздно!
Вот они, жёлтые снаряды, в боеукладке, шипят рядом стравливающие пар клапаны; что-то кричат люди, они словно бы почувствовали её, Молли, присутствие; с грохотом откидываются люки, кто-то пытается спастись; но она, настоящая volshebnitza, мановением руки заставляет разом сработать все взрыватели в чреве железного чудовища.
Взрыв. Взрыв. Взрыв.
Гордо щетинившиеся стволами паровики разносило на мелкие кусочки, пылали развороченные внутренности машин, торчали среди языков пламени нелепо выгнутые трубы, стальные уголки каркаса, с которого силой взрыва сорвало броневые плиты.
Пехота Её Величества замерла – те, кого не разметало ещё чередой разрывов, а потом уцелевшие с необычайной прытью кинулись наутёк.
Молли Блэкуотер стояла, словно сомнамбула, уронив руки, превратившиеся ниже локтей в сплошную боль, и смотрела, как горит весь ряд стальных чудовищ. Та, прежняя Молли, затаив дыхание и высунув язык, составляла бы их чертежи, а новая…
Новая просто смотрела, как они горят.
Как удирает, бросая винтовки, армия Королевства.
Как мимо прокатывается волна Rooskies вместе со страшным своим «ура!», что бежали, не стреляя, сберегая единственный патрон в стволе, чтобы потратить его, когда в лагере Горного корпуса сшибутся две силы.
Как исчезает пытавшийся помешать ей холод.
А потом Молли просто села там же, где стояла, и заплакала.
Горели на поле ползуны и шагоходы Королевства, катилось на юг сражение, а Молли из Норд-Йорка, мисс Блэкуотер, сделавшаяся Девой Чёрной Воды, плакала в самом центре широкой прогалины посреди заснеженного поля.
Она обрела многое, очень многое.
Но ещё больше она потеряла.
Плакала ли она по той беззаботной Молли, прилежной ученице и завзятой «машинистке», больше всего любившей свои чертежи и даже кукол своих обучавшей приёмам черчения?
Плакала ли она по своим друзьям? По мисс Барбаре, по мистеру Картрайту? Они, если живы, отныне и навеки её лютые враги.
Плакала ли она по странной, пугающей пустоте внутри, куда ушло отражённое эхо её последнего заклинания? Плакала ли она по вдруг исчезнувшему умению? «Локоть-ладонь-пальцы» вдруг обратились в полную бессмыслицу; сила вышла из повиновения.
Наверное, она истратила слишком много…
По всему этому и ещё по многому плакала она, совсем потеряв счёт времени, и опомнилась, лишь когда вернувшаяся Волка лизнула её в лицо, а где-то сзади что-то проворчал знакомый медведь.
– Вот он, твой Норд-Йорк. – Волка повернулась к Молли. – Как на ладони.
Глухо рыкнул медведь – верно, в знак согласия.
Мяукнула недовольно поджимавшая лапки на мокром снегу кошка Ди.
Им всем досталось. Всеслав до сих пор прихрамывал на левую переднюю лапу. У Волки прибавились два свежих шрама на боках. Кошке Ди шальной осколок царапнул спину, но, по счастью, только царапнул.
…Молли сказала, что уходит, сразу же после боя под Мстиславлем. К ней подходили бородатые воины Rooskies, Таньша переводила их слова, полные уважения и благодарности, но Молли почти не слушала. Что-то лопнуло внутри, что-то надломилось. Она проплакала почти всю ночь после сражения и рыдала до тех пор, пока не разревелась сама пытавшаяся утешать её Таньша.
Госпожа Старшая по-прежнему оставалась без чувств, в своём доме, под надзором своей средней сестры; Горный корпус, потеряв три десятка ползунов и шагоходов в одном бою, поспешно откатывался на юг, к Перевалу, и уж тут летучие отряды Rooskies брали своё.
Молли не хотела слушать никаких подробностей.
– Я хочу домой, – была первая её фраза после того, как она наконец проплакалась.
Ей нужно вернуться! Обязательно вернуться, вернуться во что бы то ни стало! Что с её семьёй, с мамой, с папой, с братиком, со служанкой Фанни и гувернанткой Джессикой?
Оборвалось. Да, именно оборвалось. Может, если б рядом сейчас случилась госпожа Старшая…
Но старая ведьма была далеко, очень далеко.
И Молли вдруг затрясло от собственного одиночества. Одиночества, которое не могли развеять ни Волка, сделавшаяся просто душевной подругой, ни даже Всеслав.
