Сталь сверкнула над головой — я успел пригнуться под свистнувшим клинком второго из нападавших. Бородач замахнулся топором для нового удара, я вонзил меч в его живот, выдернул вместе с криком — своим, чужим? — и развернулся ко второму врагу, едва успев отразить его выпад. Мой противник — молодой, с горящими от азарта боя глазами, будто это была для него игра, нанес колющий удар, целясь в лицо. Я отбил его меч вниз, но враг, поднимая клинок, сумел разрезать сухожилья на моей ноге — минус три единицы жизни. Снег, в который я упал, показался мягким, как перина. Взметнулся белой пеленой вокруг и холодом осыпался вниз. Острие вражеского меча опускалось, метя мне в грудь, но я не успевал отразить удар.
Всё превратилось в «мир понарошку» — плоский, ненастоящий, где спрайтовые снежинки медленно оседали на нарисованную землю. Бородач хрипел, барахтаясь в снегу. Над лежащим Олегом серой косматой глыбой поднимался полярный волк, рычал, готовясь вцепиться в горло моему другу. Ёжик, крича, пятился к дому. Один из врагов оказался за его спиной и ударил мечом, обрывая его крик. Мальчишка упал. Илва, ставшая волчицей, в яростным молчании прыгнула на седого волка, и два сцепившихся хищника покатились по снегу, оставляя за собой кровавый след.
Мир снова обрел объем, боль и отчаянье.
Вражеский клинок замер. По нему скатилась капля крови и упала мне на грудь. Вслед за ней по стали заструился темный ручеек. Из груди моего врага торчало щупальце с изогнутыми когтями. Словно состоящее из тьмы, пропитывающееся кровью, оно обретало плоть. Во взгляде юнца медленно гасла самоуверенность.
Появилось сообщение: «У вас повреждена нога. Умение владение мечом достигло тринадцатого уровня. Ваша ловкость достигла пятнадцати единиц».
Вокруг воцарилась тишина. Несколько врагов замерли в нелепых позах, упасть им мешали пробившие тела щупальца. Люди выглядели насаженными на булавки насекомыми, но неопытный энтомолог забыл расправить им лапки и крылышки. Илва, Олег и Ёжик лежали в снегу. Гастонисы невозмутимо смотрели на происходящее остекленевшими глазами.
Юрха стояла невдалеке, частично сохраняя человеческий облик. Во всяком случае, ее голубые глаза оставались теми же — глубокими и холодными. Она выдернула щупальца, и мертвецы повалились в снег. Один из противников, в котором я узнал Гвена, был жив — щупальце просто обвивалось вокруг его тела, крепко сжимало, не позволяя вырваться. Оно уползло, и меч упал на землю, Гвен медленно опустился на колени.
— Юрха, — сказал он. — Юрха, прости.
Она шла мимо нас сквозь буран, как призрак. Казалось, что падающие снежинки обминали ее тело, закручивались вокруг нее вихрями. Юрха подошла к отцу и обняла.
— Пойдем домой, — прошелестел ветер невидимой травой.
Когда они проходили рядом, я увидел его наполненные страхом глаза.
Олег застонал.
— Ёжик, — сказал он. — Ёжик.
И пополз к лежащему в кровавом снегу мальчишке. Я знал, что сейчас будет: всё было напрасно. Я не выполнил работу в самом конце задания. После такого удара Ёжика не спасти.
Олег подполз к сыну, приподнялся и начал гладить ладонями его лицо.
— Он жив! Жив! — закричал Олег и, запрокинув голову, засмеялся.
Ёжик открыл глаза и заплакал, обняв отца.
— Жорку жалко.
Меч, который должен был разрубить спину мальчишке, лишь разрезал его заплечный мешок, в котором сидела крылатая жаба. Снег был залит ее кровью.
Олег прижал Ёжика к себе.
— Я куплю тебе новую. Вернемся в реальность, и куплю. Хомячка. Хочешь, я куплю тебе хомячка?
Превратившаяся в человека Илва поднялась на ноги. Не удержалась, и снова опустилась в снег.
— Оборотень еще жив, — сказала она.
Я подполз ближе. Оборотень, с которым она дралась, тоже принял человечье обличье. Его грудь проваливалась огромной дырой, на губах пузырилась кровавая пена.
— Проклятая тролль нас убила, — сказал он. — Говорил Гвену, чтобы избавился от нее.
Я приставил меч к его горлу. Оборотень засмеялся.
— Незачем, — сказал он. — Со мной всё кончено.
— Кто вас послал? Маркграф из Формира?
— Он обещал награду любому, кто принесет голову огненного волшебника — бывшего генерала Фойрига. Вы покойники, потому что за вами отправились «Невашдни».
Он закашлялся и закрыл глаза.
— Возьми. — Илва протянула мне одно из зелий лечения, которыми снабдил нас в дорогу Вот. — Я уже выпила. Олегу дай, а то весь исполосован.
Буран прекратился, из-за туч выглянула идущая на убыль луна. Ёжик хоронил в снегу зарубленную жабу.
Когда мы уезжали, Гвен вышел из дома.
— Я по-настоящему починил ваших птиц. Профессиональная гордость.
— Не боишься с нами разговаривать, предатель? — Олег прищурился и опустил ладонь на рукоять меча.
— Нет, — пожал плечами Гвен. — Я против вас ничего не имею. Здесь трудно выживать. Такой мир. А она не даст вам меня убить.
Юрха стояла у ворот и молча смотрела на нас. Когда она находилась рядом, я, неожиданно для самого себя, наклонился и поцеловал ее в щеку, которая оказалась по-человечески теплой. Сидящая позади меня Илва хмыкнула. Юрха улыбнулась и долго махала нам вслед рукой.
Десятая авентюра. Побережье
Утреннее солнце выглядывало над скрывающимся в туманной дымке горизонтом. Наверное, там, далеко на востоке, шел снег, бушевала буря, но здесь, сейчас, буран прекратился, на ясном небе наперегонки друг с другом летели лишь несколько подкрашенных розовыми красками тревоги облаков. Сильный ветер порой спускался к самой земле, и его холодные порывы уносили снег прочь, оголяя черные камни. Уже целый час мы пытались объехать врезавшийся в сушу фьорд, ведя гастонисов вдоль скалистого берега. Внизу блестел лед. Ёжик дремал, опустив голову на спину Олега. Илва наоборот, проявляла активность, будто не было бессонного ночного путешествия.
— Красиво, — сказала она. — Ты жил на подобном берегу?
— Нет. Это фьорд — залив, а моя хижина стояла у самого океана. — Я подавил зевок. — Плохо, что мы сбились с дороги. Лишняя трата времени.
— Смотри — зимники расцвели!
Несколько цветов у самого края обрыва раскрывали красные, дрожащие на ветру лепестки. Зимники зацветают в самый разгар холодов, вопреки здравому смыслу, нарушая все законы природы. Чем холоднее зима — тем крупнее их цветы. Они упрямо прорастают сквозь снег, пробивают наст, цепляясь за камни, противостоят яростному ветру. Говорят, что их опыляют зимние феи. Семена — белые кисточки с красными коробочками летят над фьордами, падают, скользят по льду, забираются на неприступные берега.
Я остановил своего гасторниса, спрыгнул и пошел к цветам.
— Стой! Не надо! — вскрикнула Илва, догадавшись о моих намерениях.
Но я уже стоял на краю обрыва и наклонялся, чтобы нарвать букет. Вернулось ощущение из детства. Точно так же я стоял на берегу у покрытого льдом океана и чувствовал перед собой необъятный мир. Или я замер у балкона на десятом этаже, когда Олег вылез на перила, в попытке доказать свою храбрость? Страх и понимание глупости — своей, чужой? — сливались с чувством восторга от содеянного. Потом, когда мы с Олегом отбежали на лестницу, и когда я отошел от обрыва, появилась дрожь в ногах. В настоящем мире мы больше не проводили таких глупых экспериментов, но в игре я подходил к краю обрыва вновь и вновь, пока не переборол свой страх. Теперь я не боюсь высоты.
Стебли зимника ломались неожиданно легко, даже не понятно, как они противостоят порывам ветра. Я заглянул в пропасть и отпрянул.
— Ходу! — закричал я, подбегая к гасторнису и впрыгивая в седло. — Быстрее!
— Что случилось?! — закричал скачущий за мной Олег.
— Возможно, всё обойдется!
Но было поздно — нас заметили. Из пропасти на длинной шее поднималась голова ледяного дракона. Эти крылатые хищники живут далеко в океане, селятся на скалистых островах. На материк прилетают за добычей вместе со снежными ветрами. Овца или зазевавшийся путник — драконы могут сожрать всех, кого увидят. Особо крупные, такие, как этот, не побоятся напасть и на группу путешественников.
Черные крылья распахнулись, дракон захлопал ими, поднимая вихри, но взлететь с первой попытки не смог — без подхватывающего бурана такой большой твари сделать это оказалось трудно. Дракон недовольно зашипел, вытягивая шею, и плюнул огнем.
Это была не та стена пламени, которую в ярости сотворял Олег — лишь ее подобие, огненный ручей, пролившийся на землю. Но от его жара трескались камни. Раскаленная капля упала на моего гасторниса и прожгла дырку в его теле. Запахло горелым пером. В первый раз я услышал, как мертвый гаторнис застонал — тонко, словно цыпленок: «И-и-и!».
— Бегите, не останавливайтесь! Сынок, правь сам! — Олег спрыгнул с гасторниса на землю и выпрямился, раскинув руки.
