Тогда я еще не знал, как устроена жизнь, и что даже один мерзавец способен победить десятерых противников, если каждый из них будет делать вид, будто его-то возникшая проблема точно не касается.
И только когда беда доберется до последнего – в душе того появится тень сожаления: мол, чего же ты раньше отсиживался.
Но в целом день прошел спокойно. Половой старался меня работой не загружать, опасаясь за мою спину, но ближе к вечеру осмелел. Или же уточнил у доктора Квана мое состояние. В любом случае до того, как рельс пробил отбой, старший матрос никак меня не замечал, позволив почти весь день валять дурака.
Вечером же, когда я готовился ко сну, Половой подошел ко мне и присел на корточки рядом, поглаживая свой жуткий шрам. Я машинально нащупал под одеждами компас, убедился, что тот на месте, и с ожиданием воззрился на старшего матроса. Фарри, с прищуром подозрения, тоже следил за грубым лицом Полового. Мой друг уже забрался под шкуры и с наслаждением растянулся на матрасе, предвкушая сладкие объятия сна.
– Собирайся, Лавани, – грубо сказал старший матрос.
– Чего еще? – мгновенно помрачнел Фарри. – Я позавчера в ночной был!
– Былые времена ушли. Время новых свершений. Ты же друг нашему благородному кретину, да? Тебя, кстати, тоже касается, – покосился на меня Половой.
Одноглазый понизил голос. От него пахло чем-то крепким. Вообще старшим матросам и офицерам сухой закон «Звездочки» не мешал выпивать чего-нибудь под вечер, пока капитан наслаждался обществом южных настоек. Наш палубный командир тоже своего не упускал.
– Одного его оставлять нельзя, – глухо продолжил Половой. – У меня не так много рук, чтобы спокойно выбрасывать на лед придушенного где-нибудь в темном коридоре дурачка. Дел ты наворотил, конечно, малец.
Он посмотрел на меня. Я чувствовал его неодобрение.
– Так что скажи спасибо своему приятелю, Лавани. Теперь работаете только вдвоем. И работать будете больше, чем раньше. И, надеюсь, быстрее. За недельку гадливость Зианчика сойдет на нет, надеюсь, и вернетесь к старым порядкам.
– Что нам делать на ночной вахте-то вдвоем? – буркнул Фарри. Он был прав. Ночью основная задача – это помощь впередсмотрящему, вроде мальчика на побегушках. Ну или если случится что у механиков и кто-то из них полезет на вторую палубу, чтобы найти пару лишних рук. Вот у них, у обитателей темных лабиринтов, ночью работы хватало. А у нас…
– Придумаете, – Половой покачнулся, выдав, насколько же он набрался. – При свидетелях ни Волк, ни Сиплый вас не тронут. Надеюсь на это искренне.
– Что им помешает еще и Фарри навредить? – наконец сказал я. – Может, не надо, мастер Половой?
– Собираешься оспаривать мою команду? – прищурил глаз моряк. – Я лучше знаю, что надо, а чего не надо. Так что заступаете оба. Дежурите до рассвета, потом отоспитесь. Дел завтра будет немного.
Я кивнул. Обычно смена шла до четвертого часа. На камбузе, у плит, над рельсом висели диковинные часы, по которым и жила команда. Если до рассвета, значит, в два раза дольше. Ночка предстояла тяжелая.
Половой немного помолчал, а затем сказал то, что крутилось у него на языке:
– Зиан нормальный парень. Просто надо уметь себя поставить, юнги. И поставить, не наживая себе врагов. На моей памяти был один морячок, что тоже сцепился с Зианом на кулаках. Очень гордился собой потом. Смелый был, отчаянный. Мы тогда ходили к югу от городов Содружества. Добыча там побогаче, но и нервов тратится побольше. Погиб тот паренек при первой же вылазке. Единственный, кто погиб. Причем совершенно по-дурацки: сорвался с борта ледохода, когда с посудины вынесли последнее. Тело нашел Волк.
Мы с Фарри понимающе переглянулись. Надо же, какое совпадение.
– И ни у кого не возникло подозрений? – спросил я.
Половой фыркнул:
– Подозрения… Капитана не интересуют подозрения. Он слушает только факты. Конечно, секрета нет, как помер тот паренек. Но никто ничего не видел. А если и видели – то молчали.
Он икнул, тяжело вздохнул.
– Фух… Ты молод еще, Бауди. Слишком молод. Из тебя может получиться толк, если будешь осторожнее. И если до тебя не дотянутся лапы офицерья штурмовой бригады. Коротышка Яки за тебя очень просил, и ты его сильно подвел, Бауди.
– Почему, если все знают о том, что произошло, никто ничего не делает?
– Знают и догадываются – разные вещи. Когда подрастешь – поймешь. Закон на «Звездочке» – это Мертвец. То есть, конечно, капитан, по-хорошему. Но Мертвец самый справедливый из офицеров. Он не будет домысливать и рассуждать, чертов сын льдов и ветра.
– У нас на борту три поклонника алого камня! – пробурчал я, возмущенный ситуацией.
– А офицеры постоянно прикладываются к бутылке, – осклабился Половой, глаз его потемнел. – Половина абордажников тайком играют в курду. Инструментарии из-под полы продают в порту энгу и лишние детали. Но вся команда – это цельный механизм, юнга. Если разоблачать – то разоблачать всех. Капитан это понимает. Все это понимают, кроме, наверное, Мертвеца. Но тот не верит в то, чего не видит. И не видит того, что ему приказал не видеть старина Гром. Это просто, но надо подрасти, чтобы понять. Надо повзрослеть, вникаешь? Нет людей, не нарушающих законы. Жизнь непростая штука.
Никогда Половой не говорил с нами так долго. Сказывалось его опьянение.
– Найти командира не так просто, как кажется, – продолжал моряк. – Волк и Сиплый – хорошо командуют. На их место почти никто не метит, а если метит, то не дотягивает по умениям. Я слышал, как сокрушался по этому поводу Старик. Была бы замена – мигом бы выперли обоих. И шамана во льдах найти непросто, совсем непросто. Особенно искателям приключений вроде нас. Капитан это понимает. И ты пойми. Юнг в любом порту можно отыскать. И покрепче и посмышленее, чем вы. Так что закон штука такая… Нестабильная. Пока никто не наглеет, на прегрешения можно прикрыть глаза, как и поступает капитан. Мудрый человек, скажу я вам.
Я промолчал, хотя внутри все стенало от возмущения. Закон должен быть стабилен. Закон должен быть для всех. Во что может превратиться мир, если все будут жить по принципу капитана Грома?!
– Мы все поняли, мастер Половой, – пробубнил унылый Фарри.
– Главное, чтобы понял наш бортовой дурачок. И в будущем держал свои кулаки в карманах, где им самое место.
Моряк опять тяжело вздохнул и неожиданно улыбнулся:
– Но не расплывайся лужей слез и печали. Может, обойдется просто побоями.
– А вам не страшно жить в такой безнаказанности? – сказал я. – Не страшно, что в следующий раз они выберут вас?
– Нет, мне не страшно. У всего есть предел. Зиан хоть и сосатель камней, а не дурак. Понимает, что если слишком долго гнуть железо, то и оно лопнет. Потерпел бы ты месяцок-другой, и не случилось бы того, что случилось.
При этих словах Фарри кивнул и бросил на меня быстрый взгляд. Он так и поступил. Я понимал его и принимал такое решение. Но сам поступиться гордостью не смог. И смогу ли в будущем?
– Ладно, заболтался я совсем. Собирайтесь и дуйте на камбуз. Потом приду проверю, увижу, что спите, – пожалеете.
С этими словами Половой поднялся и побрел к своему лежаку, а мы отправились на камбуз, дежурить.
– Клянусь Светлобогом, ну и кашу ты заварил, Эд, – сказал мне Фарри, когда мы поудобнее устроились за одним из столов.
Я пожал плечами, слушая глухой звук двигателей и едва слышный храп из залы, где отдыхали механики. У плиты мастера Айза что-то ритмично позвякивало в такт вибрации ледохода. Стоит сказать, что первые дни от постоянной тряски я не мог спать, но потом, конечно, привык.
Из всех шаманских фонарей в столовой горело только два. Под одним из них мы и устроились. Удивительная все-таки человеческая черта: тянуться во тьме к свету.
– А как же Барроухельм, Эд? Как же компас? – Фарри старался говорить тише, подавленный окружающей нас темнотой. – Ты опять готов всем рискнуть? Ты же не один теперь, Эд. Теперь это еще и мое дело, знаешь ли.
– Я не мог иначе, Фарри!
– А я вот смог почему-то…
Его укор был справедлив: в Снежной Шапке осталась девушка, которую мой друг бросил из-за мечты разгадать тайну компаса. Тайну погибшего Одноглазого. Тайну Черного капитана. Удивительно, не правда ли? Умирающий шаман взял с меня слово отнести артефакт из города Содружества, но больше всего усилий по исполнению моего обещания прилагал именно Фарри.
Нечестно это с моей стороны. Некрасиво. Но когда я сцепился с Зианом ан Варром – о компасе и не вспоминал.
«Ты просто думаешь только о себе, Эд».
– Отчасти я тебя понимаю, – кивнул Фарри. – Помня этого тщедушного гаденыша, понимаю. Но именно что отчасти. Учись сдерживаться, Эд. Это пригодится тебе в будущем! А вообще в моей жизни уже и так было слишком много пиратов. Когда будем выбираться отсюда, Эд?
– Когда «Звездочка» прибудет в какой-нибудь порт Содружества.
