– Это не баллада, я не влюбленная девица, – поморщился Этэри. – Точнее и без красот. Взбесился, тьма, голос… Что за нелепица?
– С вершины холма в подзорную трубу я видел синее пламя на воде. Опаленные взбесившиеся кони мчались прочь. По берегу или по воде, не могу точно сказать, металось нечто черное, окруженное ореолом огня, огромное.
– Хлаф, – не выдержав, все же подсказал Ичивари, в деталях представивший себе и берег, и разъяренного Гимбу. – Широченный, как три воина. И ростом на голову выше этого вот Хуана.
Герцог зарычал от злости, покосился на слугу и смолк. Во взгляде Хуана, обычно уверенного в себе и надменного, за глаза именуемого Этери «любимым молодым волком», плескалось отчаяние. И был там страх. Огромный, как всякий страх перед неведомым и неодолимым. Старый герцог насторожился, всмотрелся и приметил: на шее Хуана, на новенькой цепочке, висит крупный знак чаши. На запястье – браслет знакомого вида, с камешком из святых пещер. Губы серые, сухие, блеск глаз лихорадочно-безумный.
– Это был хлаф, – с дрожью в голосе подтвердил слуга. – Нет! Сам… сам абыр. Точно такой, ваша светлость. Шириной в трех человек и ростом выше всякого. Он метался быстрее пламени. Беззвучно ступал, не оставил ни единого следа. Но пламя его…
Хуан порылся в мешочке при поясе и со стуком вытряхнул на столик возле бокала несколько самых обычных на первый взгляд камешков с берега моря. Скругленных прибоем, гладких. Этэри сперва отмахнулся, но затем склонился, заинтересованно перебирая добычу.
– Глянец, – удивился он. – Их будто покрыли лаком.
– И на скалах тот же глянец, – выдохнул Хуан. – Но я собрал все силы, хозяин. Я не впал в панику, нет. С именем Дарующего на устах и молитвой…
– И чашей света! – вырвалось у Ичивари. Он сдавленно фыркнул, зажал рот рукой, сел и повел плечами.
Оскалившись от злости и прекрасно понимая, что в его мужестве усомнились, Хуан продолжил:
– Я смело пошел навстречу тьме. Я первым добрался до берега, я говорил с единственным выжившим чернорукавником, пока он еще оставался в сознании. Вики была ранена из пистоля в грудь или плечо, тяжело, смертельно. Бгама, это исчадие мрака, убит. Чернорукавник сам все видел. Больше ничего узнать не удалось, пришли люди Дарио, и берег теперь закрыт, там черно от их мантий. Скалы кропят светоносной водой: не иначе и они ощутили присутствие смертного мрака. Я оплатил разговорчивость мелкого служки: тела рабов баронессы и ее самой пропали, когда развеялся дым. Следы тоже пропали, абыр всех уволок. Больше ничего не знаю…
Хуан сник и развел руками. Ичивари успокоенно лег и прикрыл глаза. Ранена – это пустяки. Рядом Шеула. Вытащит. Теперь уже нет сомнений в удачном завершении ночи. Герцог зябко поежился, с сомнением глянул на своего пленника, которому полагалось бы бояться обещанных пыток, а он лежит и блаженно улыбается, щурясь и думая невесть о чем, но явно о важном и хорошем. Зато сам Этэри зажат и насторожен. Происходящее слишком непонятно. Как извлечь пользу из столь неожиданного развития событий? Как хотя бы уточнить суть этих событий?
– Хуан, отдохни с дороги, – нехотя распорядился Этэри. – Мне следует все обдумать. Затем ты займешься пленником. Я составлю вопросы. Никаких помощников, сказанное не должно покинуть эти стены.
Старик ушел, тяжело шаркая и, кажется, ощущая себя действительно сдавшимся возрасту, разбитым и утомленным. Ичивари усмехнулся. Не иначе Вики была права: увидел корону на голове сына, а теперь сладкие грезы вянут и сохнут, как сорванные лесные цветы…
От мысли, что Вики вне опасности, по телу медленно, постепенно растекалось живое тепло. Сердце билось ровнее и увереннее. Шеула вылечит, Джанори утешит, Магур ободрит, а Гимба… Рядом с Осторожным Бизоном никому из хороших людей, достойных защиты, не ведом страх. Скоро выручат и самого Ичивари, пойманного в ловушку. Станет возможно глядеть на восток с палубы корабля и плыть домой, предвкушая появление тонкой, как волос, черты родного леса у горизонта. Вики будет рядом. Не отдаст он свою любимую женщину злому берегу тагоррийцев. Никому не уступит. Потому что без нее душа пустеет, и в этой пустоте, как в дымоходе, начинает подвывать голодным волком темный арих…
Как говорил дед? Каждый старается найти себе не просто жену, но гораздо больше, если желает счастья. Он строит висари для души семьи, соединяющейся из двух частей. Поэтому сложно бывает со стороны понять, что порой объединяет людей, ничуть не схожих и даже вечно ругающихся. А они шумят, бурлят – и не расстаются… С Вики он стал бы иным. В ней достаточно мягкой рассудительности и умения сохранять выдержку, достойную жены вождя. И тепло ее души особенное, неявное. Он сперва и не осознал это тепло. Только теперь понимает, когда остался один и замерз на камнях.
Мысли текли медленно, ровно и тихо, как капли осеннего дождика, не способного постучаться в окно и только рисующего на стеклах узор непогоды. Мысли утекали в озеро сна…
Утром пришел Хуан. Время Ичивари определил легко и сразу, снова уверенный в лучшем, отоспавшийся, согревшийся, чувствующий кожей далекий свет солнца – главного лика ариха. Слуга герцога был бледен, на его шее появились еще две цепочки с оберегами, вряд ли сохранившими спокойствие сна от явления призрака Гимбы.
– Дурные сны и трудная ночь? – догадался Ичивари.
– Кто бы насмехался. Тебя ждет трудный день. Вырежу глаза, этого все дикари боятся. И…
– Я понимаю, у тебя приказ хозяина, – подмигнул Ичивари, даже не стараясь изобразить страх на лице и не пряча свою неуместную веселость. – Но ты учти: я хорошо знаком с тем абыром, что был на берегу. Он мне ребро чуть не сломал весной, да… Имя его Гимба. Через три дня за мной приедут и отвезут к нему. Если без глаз, – сын вождя вздохнул и покачал головой, – тебе будет худо. Он не уплывет на восток, пока не съест твои кишки, Хуан.
– Ложь!
– Я не умею лгать, пока что не освоил эту науку бледных. Просто поясняю из сострадания, что может с тобой приключиться через три дня. Еще скажу: ночью на берегу ты слышал, как он рычал: «А-р-р, убью!» – низко и звучно взревел Ичивари. Проследил за тем, как зеленеет Хуан, и пожал плечами: – Видишь, я знаю его. Пойдем выполнять приказ герцога.
На лице Хуана отразилось настоящее смятение. В абыра он верил, видимо, весьма глубоко. Ужас перед чудищем был сильнее даже страха перед Этэри – живым обыкновенным человеком, не более того… От хозяина можно уйти, предложив свои услуги другому. Но как спастись от абыра? Он ведь и в посмертии не даст покоя. Ичивари следил за сменой оттенков страха на лице Хуана и снова удивлялся тому, как сильно тагоррийцы подвержены суевериям и как мало в некоторых душах настоящей гордости и подлинного мужества. Как избежать появления таких вот Хуанов и их хозяев на родном берегу? Ведь наверняка и здесь прежде, очень давно, жили мавиви. Те, благодаря кому всякий махиг уверен, что он родствен высшим духам! Он – воплощение всесильных и отсвет их могущества… А дай махигу в руки деньги, преврати вождя в герцога или короля, выстрой города и отодвинь лес – и что станет с душой? Не назовут ли тогда и на востоке одаренных и беззащитных мавиви всего лишь арпами?
– Тошно мне у вас, – пожаловался Ичивари.
– Если я исполню приказ герцога, меня сожрет абыр, – ужаснулся Хуан, с сомнением рассматривая ключ и не делая попыток отпереть замок. – Не исполню – так его светлость тоже не напрасно именуется старым хлафом.
– Ты не усердствуй через край, – посоветовал Ичивари. – Но несколько красивых шрамов мне даже на пользу пойдут.
– Тебя действительно заберут? И тогда абыр уйдет?
– Слово сына вождя, он уйдет.
– Тут его светлость изволили написать: «Обязательное испытание каленым железом», – предупредил Хуан, не находя в предстоящей работе никакой радости. – Их светлость верят, что мавивы огня не боятся. Они желают выяснить, не обман ли все то, что ты сказал ему про огненное оружие.
Пришли стражи, надели оковы, застегнули и повели по коридору, крепко удерживая за руки, вынуждая гнуть шею вниз и не глядеть по сторонам. Хотелось есть и пить, было немного, но все же жаль себя, от бормотания перепуганного Хуана делалось еще противнее. Вид комнаты, куда его привели, снова возвращал к воспоминаниям о рассказе мавиви, бабушку которой пытали оптио… Вики избежала подобной участи. Это теперь казалось главным. Хуан указал место, сам проверил затяжку ремней на руках и выпроводил стражу. Уложил на стол бумагу с вопросами, помялся, взвешивая свои страхи. Отошел к стене, звякая железом самой разной формы и одинаково мерзкого назначения. Сухо, ровным мертвым голосом, задал первый вопрос:
– Сколько на зеленом берегу мавивов и велика ли их сила?
Он подвинул ближе жаровню, засуетился, раздувая угли и бледнея тем сильнее, чем ближе подступало то неотвратимое, что угрожало приходом абыра, – пытка…
