С час назад она проснулась уже не в хрустальном гробу, а на ложе под мягким тонким одеялом. Нагишом, но ее одежда, выстиранная и отглаженная, была аккуратно сложена рядом на столике из удивительного лазурного стекла, и возле кровати стояли начищенные ботинки.
Обуваться Зинта не стала – зачем, если пол выстлан бархатом, который под ногами ничуть не морщится, словно толстый ковер. Натянув штаны и тунику, она застегнула пояс с кинжалом. Было тепло, но не видно ни печек, ни камина, ни сурийских жаровен, и ни намека на запах натопленного жилья. В воздухе витали тонкие изысканные ароматы. Значит, это юг: где же еще Эдмар может надежнее всего укрыть Зинту от тех одуревших магов, если не в своем кофейном княжестве, где он полновластный хозяин?
Сам он тоже вскоре появился, а следом за ним семенило громадное, с большую собаку ростом, серебряное насекомое, оно несло на подносе две чашки кофе – точь-в-точь прислуга. Его панцирь и суставчатые конечности украшал выгравированный орнамент. Механическая кукла, которую с помощью магии заставили прислуживать. Что ж, всяко лучше, чем орава неряшливых гнупи с недобро горящими глазами и черной щетиной на загривках или какой-нибудь несчастный балбес, которого за оплошность «увольняют» ногами вперед.
То, что ее связь с Тавше разорвана, обнаружилось после кофе, когда Зинта решила проверить, не нуждается ли кто-нибудь в окрестностях в ее помощи.
Эдмар, поганец, ни вот столько ей не посочувствовал! Даже неплохо его зная, Зинта не ожидала от него такой зложительской черствости.
И вдобавок забыл показать, где тут уборная.
Дверь скользнула в сторону, едва Зинта к ней притронулась. Сводчатый коридор, по потолку прихотливо вьются черные лозы, усыпанные светящимися бутонами цвета золотистого чая. Две следующие двери по бокам оказались заперты, но за третьей… Эти великолепные хоромы с зеркалами, облицовкой из переливчато-зеленого нефрита, мозаичными рыбами на потолке и белоснежными чашами – это и есть уборная?.. Если бы существовало божество отхожих мест, Зинта решила бы, что забрела в его святилище. Да здесь куда шикарней, чем в опочивальне!
В стране Китон, где она побывала вместе с Эдмаром и Суно прошлым летом, уборные тоже были хороши: устланы циновками, никакой грязи, по стенам непременно развешаны пучки высушенных пахучих трав – но там скромный потаенный уют, а здесь королевская роскошь. Даже неловко в этаком месте справлять такие дела, но куда деваться-то?
Потом Зинта в панике обнаружила, что рядом ни трубы с краником, ни стоящего под ней наготове ведерка. Ох, как неудобно-то устроено, несмотря на всю эту красотищу! Она пошла за водой в смежную комнату с умывальниками, озираясь в поисках подходящей посудины, и тут за спиной послышался шум. Вода лилась сама собой – видимо, из сосуда, установленного позади сиденья. Чудно́… И умывальник тоже чудной: из одного и того же крана вода течет хоть холодная, хоть горячая, хоть теплая. А где, интересно, спрятан бак с печкой – за этой стенкой? Расстарался Эдмар у себя во дворце, ничего не скажешь.
Дивная уборная отвлекла Зинту от ее беды, но, вновь выйдя в коридор, она опять ощутила тоску и покаянную горечь. Ей бы пойти в храм Милосердной да помолиться о прощении. Есть ли в Ляране храм Тавше или хотя бы часовня?
Ухватившись за эту мысль, как за путеводную ниточку, лекарка вернулась в опочивальню, надела ботинки и отправилась искать выход наружу. Если тут лоджия – значит, этаж всяко не первый, но ни одной лестницы пока не попалось, и ни одной живой души, чтобы спросить, а навстречу по коридору, вдоль стены, ползла большущая черепаха, и довольно шустро ползла… Панцирь-то бронзовый, с гравировкой – значит, еще одна заводная игрушка. Зинта отступила с дороги. Там, где прошла эта черепаха, на вишневом бархате ковра оставалась чуть более яркая, чем соседний участок, полоса.
Лекарка горестно вздохнула. Пусть тут и завлекательно, и красиво, а наперед всего надо повиниться перед богиней и узнать, можно ли вернуться под ее длань. Все остальное не в радость без милости Тавше.
Распахнув дверь, за которой находилась обещанная лоджия, она ахнула – да так и застыла на пороге.
Снаружи была ночь, небо переливалось мириадами звезд, а раскинувшееся под ним поселение переливалось множеством разноцветных огней. Иные из них светляками сновали по земле, да и по небесам тоже: одни медлительные, другие быстрые, как молнии. С той стороны доносился шум, играла музыка – необычные мелодии, ничего знакомого.
А что там блестит под луной за постройками, на таком расстоянии напоминающими украшения, искусно вырезанные из опала, хрусталя и слоновой кости? Это ведь не пустыня… Больше похоже на море с лунной дорожкой – вернее, даже с двумя лунными дорожками.
Это у нее от слез в глазах двоится… Зинта сморгнула, потом энергично помотала головой, но над далеким морем по-прежнему висело две луны, одна жемчужно-белая, другая бледно-розовая.
Магия много чего может – и мнимо оживить бронзовую черепаху, и расцветить ночь плавающими в воздухе волшебными фонарями, но луна в Сонхи испокон веков только одна.
Зинта снова расплакалась, на этот раз от облегчения: не прогневалась на нее Тавше, просто власть сонхийской богини на чужой мир не распространяется.
«Жабья зараза ты, Эдмар, вот зачем было все это представление, нет бы сразу по-доброжительски объяснил!»
Крыши и чердаки Абенгарта – это совсем не тот мир, которому принадлежат улицы, дворы, жилые этажи и присутственные места овдейской столицы. Эта поднебесная страна существует сама по себе и находится намного дальше от привычной для абенгартцев благопристойной жизни, чем можно подумать, бегло поглядев на нее снизу вверх.
Обычно здесь гуляет ветер и со скрипом поворачиваются флюгера, указывая, в какую сторону сегодня помчались псы из небесных стай. Кое-где тихо позвякивают гирлянды позеленевших колокольчиков, повешенные на радость все тем же воздушным псам, чтобы не сердились.
Дым из труб тянется султанами ввысь или мотается и стелется, принося запахи гари, жареного лука, свежеиспеченных булок и много чего еще, словно эхо той жизни, которая протекает внизу. Как и всякое эхо, эти напоминания о людской суете долго не живут – без следа рассеиваются в бездонной синеве или тонут в нависающем над крышами облачном океане.
Крыши покрыты серой, коричневой, зеленой или красной черепицей. Холмистое пространство, вдоль и поперек иссеченное провалами, раскинулось, насколько хватает глаз, и над ним редколесьем торчат кирпичные трубы, кое-где виднеются башенки или тускло отблескивают шпили. Манящий простор, по которому запросто гулять не отправишься, так же, как до обманчиво близкого неба рукой не достанешь.
В этом ветреном царстве, вознесенном над Абенгартом на головокружительную высоту, обитают птицы, кошки, трубочисты, одинокие мечтатели и предприимчивые поклонники Ланки. Трое воришек устроились возле чердачного окна и уминали пирог с капустой. Им уже который день не везло – с тех самых пор, как получили трепку от парня, оказавшегося круче всей их шайки в полном составе.
На уличные грабежи они ходили изредка, только если удавалось выследить какого-нибудь богатого недоросля, который втихую выбрался в запретный час из дома ради взрослых развлечений. Звать на помощь зарубанов такая жертва побоится, потому что прощай тогда тайная ночная жизнь, да и ограбление для него – скорее щекочущее нервы приключение, чем беда, так что все будет шито-крыто. До последнего времени так и выходило, пока не нарвались на чокнутого амулетчика в говорящей шубе.
Сегодня только и разжились, что пирогом, стянутым на рынке, да кошельком, который срезали у прикорнувшего в подворотне выпивохи. Все деньги пришлось потратить на мазь от ушибов для Гренты, которой в той стычке досталось больше всех.
Зарубаны лютовали. Без конца прочесывали закоулки, рыскали по сараям, подвалам и чердакам, а если им попадался пьяница, сами обчищали его карманы – уж после них другим любителям легкой поживы ничего не останется. Одна радость, охотились они не за тройкой юных грабителей, а за каким-то преступником с рогом на лбу. Объявления были расклеены в городе на всех перекрестках. Кто его выследит и сообщит о нем властям, получит щедрое вознаграждение. Самостоятельно не ловить, звать зарубанов, так как очень опасен.
Вожаку маленькой шайки было семнадцать, звали его Кемурт. Высокий, отрочески худощавый, угловатый, мнимо нескладный, но в движениях сноровистый и проворный – истинный житель открытого всем ветрам черепичного королевства. Вдобавок он был неслабым амулетчиком.
Во все тяжкие он пустился два с половиной года назад, после смерти родителей. У него остались любимые дед с бабушкой, и жить бы ему с ними дальше, учиться в школе… Но когда Надзор за Детским Счастьем постановил, что двое стариков не смогут обеспечить осиротевшему подростку регламентированного законом ухода и надлежащего Счастья, а посему надо конфисковать его у пожилой четы, Кемурт исчез. Вроде бы по неосторожности свалился в канал. Его так и не нашли. Правда, деду с бабкой он исхитрился подбросить весточку, что с ним все в порядке, чтобы не свести их в могилу. Если уж он решил, что за кого-то в ответе, он об этом не забывал ни по крупному счету, ни в мелочах.
