Вольфганг Хольбайн
«Тор. Разрушитель»
Если у него когда-то и было имя, то он его забыл.
Если у него когда-то и были родители, то он их не помнил.
Если он когда-то и родился, то не знал когда.
Белизна…
Его мир был белым и холодным. Белизна затмила все вокруг; она слепила глаза, так что все, к чему он прикасался, исчезало в этой всепоглощающей бели; холод вгрызался в его кожу ледяными клыками, легкие наполнялись тысячей стылых иголочек, а каждый шаг превращался в пытку.
Еще в этом мире бушевала снежная буря, слышался какой-то шум, что-то мелькало вокруг, танцевало в воздухе. Откуда-то в его сознании вдруг возникла мысль, что он умрет, если заставит себя сделать еще хоть шаг. И другая мысль: смерть неизбежна, если остановиться. Но он не хотел ни того, ни другого. Ему просто хотелось жить.
Ветер переменился и внезапно ударил его уже не в лицо, а в бок, да так сильно, что он споткнулся, не устоял на ногах и упал в снег. Его колени подогнулись, словно тоненькие ветки, треснувшие от удара великана. С губ сорвался глухой стон. Ладони обожгло холодом, но он вдруг почувствовал, что черпает силу из этой боли.
Встав, он поднес руку к лицу и нащупал длинные волосы, покрытые изморозью, и гладкую кожу на щеках, где никогда не пробивалась поросль. Он что, еще дитя?
Он прислушался к себе, пытаясь найти ответ на этот вопрос, и осмотрел свое тело, по-прежнему ничего не понимая.
Судя по увиденному, ребенком он не был. Он чувствовал, что молод, но его тело принадлежало взрослому мужчине, высокому, стройному и необычайно сильному. Одежда была непритязательной, но удобной: плотные шерстяные штаны, меховые сапоги — на вид очень мягкие и удобные, но на холоде они застыли, став тверже металла, — и такая же меховая куртка с широким поясом. На поясе болтались кожаные ножны — то ли под короткий меч, то ли под длинный кинжал. Плаща и шапки у него не оказалось. Должно быть, либо снежная буря застала его врасплох в столь неподходящем одеянии, либо произошло что-то другое, похуже.
Он прислушался к своим воспоминаниям, но их просто не было — в сознании царила пустота, да еще где-то на задворках разума копошилось разочарование, готовое превратиться в душевную боль, только потянись к нему. Впрочем, сейчас у него не было времени, чтобы размышлять о своем прошлом, иначе он мог лишиться будущего. Он знал, что ему угрожает опасность. Пока что она невидима, скрыта бурей, но он чувствовал ее всеми фибрами своей души. Казалось, протяни он только ладонь — и сразу коснется того, что поджидает его за снежной завесой.
Интересно, умеет ли он сражаться? Он не знал ответа на этот вопрос. Рука сама собой потянулась к пустым ножнам на поясе. Наверное, умеет. Но, опять же, он не располагал временем, чтобы думать об этом.
Он по-прежнему почти ничего не видел и не мог определить, куда нужно идти, но у него вдруг появилось новое ощущение, вернее, понимание того, где он находится. Вокруг возвышались горы. И хотя пелена снега оставалась непроглядной, он чувствовал огромную горную гряду за своей спиной. Иногда из-за белой завесы проглядывали размытые очертания скал с крутыми склонами и острыми, словно топоры, гребнями. Видел он и деревья с голыми тонкими ветками, которые протянули промерзшие хрупкие пальцы к снежным небесам.
Почему-то он знал, что и скал, и деревьев следует остерегаться, ведь за ними могли скрываться дикие звери или устроившие на него засаду враги, которые притаились до времени… Сейчас, посреди бурана, эта мысль показалась ему смехотворной, но ее следовало запомнить и потом спокойно обдумать, поскольку это могло подсказать ему, кто же он такой.
Он пошел дальше, все-таки наткнулся на скалу и чуть не упал. Восстановив равновесие, он увидел следы. Вернее, один след, который еще не успело занести снежной крошкой. Это был след зверя, а не человека. И хотя он не помнил, видел ли когда-нибудь что-то подобное, тут же понял, что это след волка. Вот только размер этого следа немного сбивал с толку: отпечаток был огромным, с человеческую ладонь с растопыренными пальцами. Если это действительно волк, то он не меньше небольшой лошади, да и след был слишком глубоким, несмотря на то что снег мгновенно затвердевал на морозе, становясь крепким, как лед.
Его рука второй раз скользнула к поясу, пытаясь нащупать оружие, которого там не было.
Понимая, что у него нет выбора, он направился вперед и сразу почувствовал, что идет по склону. Под снегом теперь скрывались небольшие камешки, а не ровная скала, деревьев вокруг становилось больше, хотя он старательно избегал их. Это еще не был лес, но уже и не безжизненная каменная пустыня.
И тут он услышал крик.
Буран не прекращался, завывал ветер, но на миг его направление изменилось, и тогда послышался человеческий крик, исполненный боли, невообразимого страха и чего-то еще, необычайно ужасного. Он даже не мог подобрать слов, чтобы его описать, и только понимал: это чувство ему знакомо.
Остановившись, он закрыл глаза и прислушался, пытаясь определить направление, откуда доносился крик, но ветер опять переменился, и буря, казалось, бушевала повсюду, бросая хлопья снега со всех сторон.
Немного постояв, он пошел дальше.
Прошло время, очень много времени, однако он не знал, сколько именно, да это было и не важно. Возможно, об этом тоже следовало подумать позже. Сейчас имело значение только одно — теперешний момент. Нужно было остаться в живых. И найти того, кто кричал.
Если бы буря продолжала бушевать с той же яростью, он никогда бы не нашел кричавшего, но постепенно ветер затих и, взревев напоследок, прекратился — столь внезапно, что от обрушившейся на мир тишины заболели уши. На мгновение снежинки замерли в воздухе, словно им нужно было время на раздумья о том, что же делать дальше. Снежная завеса сменилась поблескивающей белой пылью, и вскоре пылинки осели, открыв взору грандиозную панораму. Сзади возвышались горы, как он и ожидал, вот только они были намного выше — настоящая черная гряда посеребренных льдами гор, тянувшаяся к самому небу. Впереди простиралась огромная равнина, перемежавшаяся какими-то темными пятнами — то ли заснеженными лесами, то ли покрытыми коркой льда озерами, то ли уснувшими, закуклившимися на зиму человеческими селениями. А может быть, это были холмы. Еще ему показалось, что он заметил что-то на горизонте, какую-то тонкую полосу, отделявшую небо от земли. Море?
Глаза его были молодыми и зоркими, но ответить на этот вопрос он не мог, что, впрочем, не имело особого значения. Все вокруг было ложью, мороком. Этого не могло быть. Возможно, он умер, и это Утгард, мир огня, мир великанов, куда попадают все те, кто оказался не достоин места за столом в Валгалле. Но если он мертв, то почему чувствует холод? И откуда это ощущение потери?
