Дети вечного марта. Книга 2
— Что за тем холмом?
— Поднимемся, сам, господин кот, все увидишь.
— А стоит ли? Лошади устали.
— Мы только посмотрим, спустимся и — привал. И-то сказать: много сегодня прошли. Куда гоним?
— Мне возвращаться надо.
— Надо, так надо. Отряд! На высотку, следом! Посматривай!
Высокий жеребец недовольно мотнул головой, но пошел. Санька слегка поддал ему каблуками. Тот всхрапнул. Кот вспомнил невысокого, доброго нравом конька, на котором до сих пор гонял по княжьим поручениям. Не иначе, Пелинор подсунул ему эту рослую скотину, чтобы котяра на голову выше всех гарцевал. И ладно бы на свою, так получалось — на лошадиную.
За спиной цокали копыта. Мужики тихо переговаривались. Они тут раньше бывали. Старшина Горюта вообще каждый куст знал.
Санька уже с утра собирался разворачивать поиск. Уговорили, посмотреть самую дальнюю даль — угол между Белой пустыней и непролазным, приграничным лесом. Он соблазнился.
Сам поход, в который спешно и не вполне внятно загнал его князь держатель границы, оказался не таким напряженным, как Саня боялся. Шутка ли, впервые пришлось командовать целым отрядом. Но отъехали от крепости на полперехода, встали на привал и будто в Камишер вернулся.
Горюта походил на деревенского кузнеца Алтына: широкий, медленный, спокойный и косматый. Может тут местность такая, что волос дурниной прет? Горюта начал было величать командира княжичем. Санька поправил, дескать: кот я. Все слышали? Кот! Старшина поскреб в затылке, хмыкнул в бородищу и приказал своим, величать его господином Александром. Сам же когда никого рядом не было, без всякой, впрочем, подначки, кликал котом, но опять же — господином.
За два дня они споро прошли весь восточный участок границы. О каких тревогах толковал князь, для Саньки осталось загадкой. Куда ни кинь — тихая и сонная местность. В редких хуторах приезжим осторожно радовались. Эти места не так давно заселились. Люди, стало быть, еще не привыкли к безопасности.
Санька спрашивал, не появлялся ли кто со стороны границы, на него выпучивали глаза. Запад, как оказалось, был местом не просто тихим — глухим. Если раз в десять лет кто сюда и проходил сквозь Границу — ловили медведи. Они, кстати, за всю дорогу ни разу не показались на глаза. Тоже, поди, обленились и страх потеряли? Проверять Саня не собирался.
— Гляди.
Горюта поднялся за ним следом на самую вершину, встал стремя в стремя и протянул руку на западную сторону склона. Там за кромкой, отсекающего высотку оврага, сколько хватало глаз, простиралась ровная как стол бледная пустыня. То, что Санька в первый момент принял за столбы, оказалось десятком ровных смерчей. Они неспешно путешествовали из края в край, не сталкиваясь, а, наоборот, расходясь друг от друга. За плечом бубнил Горюта.
— А?
— Долго не гляди. Утащит.
— Как утащит?
— Никак. Сам пойдешь.
— Ты, если что, меня держи.
— Шутник ты, господин кот. Эй! Там, за нами не подниматься! — крикнул он отряду. — Пусть внизу постоят. Я когда в первый раз сюда залез, чуть не пропал. Ловили потом. Затягивает она. К вашему-то Камишеру пустыня подходит или нет?
— Нет. Там Сухое море. Земля черепками потрескалась, если наступить, лезет едкая грязь. Десять шагов и все — остался без ног. А эта… да, зовет. Голос слышишь?
— Не-е-ет. А ты?
— Я слышу. Тихий такой, ласковый, как песню поет.
— Давай-ка, поворачивать. А то лови тебя потом.
— Не бойся, она не меня зовет, а тебя.
— Врешь, поди?
— Зачем мне?
— В нее только первый раз сильно тянет, — пояснил Горюта. — Потом все меньше и меньше. А ты, значит, слышишь?
— Слышу.
— О! Гляди в другую сторону.
Саня повернулся к Границе. Сколько он о ней слышал? Да, считай, с самого младенчества. И такая она и сякая. Всяк ее себе по своему представлял. Но ни одного очевидца пока встретить не довелось. А тут!
С пригорка открылось то, что прежде загораживала стена леса. За сплошным черным урманом, заваленным по самые верхушки буреломом, за непролазным кордоном, в который превратился лес, земля как бы закручивалась в воронку. Саня развернул коня, чтобы лучше видеть.
Или не воронка, просто, котловина, шевелящаяся серым туманом? Снизу поднимались гигантские черные с синими подпалинами клубы, кипевшие на поверхности серыми разводами. Изредка со дна выскакивал длинный столб не то пара, не то дыма, мгновение держался в воздухе и рушился вниз. На границе котлована и Белой пустыни дрожала плоская, игольчатая радуга. К востоку кипучая, серая лава делала изгиб и там уже пропадала за лесным языком.
— Единственное место на всей границе, откуда эту пучину видать, — отвлек Саню от грандиозного зрелища Горюта. — И то редко. Ту почти всегда тучи, либо туман с нашей стороны наползет. Сегодня будто специально для тебя открылось.
Саня резко крутнул головой, даже в шее хрустнуло, и успел заметить, как в бледной радуге не то отразился, не то проплыл насквозь прозрачный купол; миновал радужную преграду, подернулся рябью и растаял. Следом вскинулся похожий на руку клок дыма, хотел ухватить мираж, не смог и растекся кипящей серой лужей.
— Видел да? — охнул Горюта. — Это она картины показывает. Говорят, и лица выплывают и звери и громадины какие-то. Я сам-то первый раз вижу.
Но, выглянувшее на минуту солнце уже спряталось в глухой щели между двумя низкими тучами. С запада наползла третья и мгновенно затянула обзор. Остался черный лес, да пограничный овраг.
— Ну что, господин кот, поворачиваем?
Постоять бы еще на холме, подождать и еще хоть раз увидеть чудо. Отговориться от них? Сказать, что догоню?
— Эй, парень, — заволновался старшина. — Из пучины тебя никто не кликнул?
— А?
— Я смотрю, ты прям туда наладился.
Горюта спешился и для верности взял Санькиного коня под уздцы.
— Нормально все. Действительно пора возвращаться. Не знаешь, кто-нибудь в сторону границы ходил?
— А как же. Сколько раз. И по приказу князя и сами. Бурелом одолеть — полдела. Если терпения и сил хватит — справишься. Только не пускает она. Точно ты почуял: вроде и манит, а не пройти. Которые там и оставались. Находили их потом…
— Ясно.
— Ясно ему! Ни хрена тебе не ясно! Стояли они будто у стенки. Которых черви успели объесть — скелеты прилепились. Ясно ему! Эй, там, внизу, поворачивай! Поехали отсюда.
Остановились верст через пять. Лошади сильно устали, а так Горюта еще бы погонял. До самого привала старшина угрюмо молчал. Санька тоже молчал, задавленный грандиозным зрелищем. Только, оказавшись в тихом уютном ложке, он почувствовал, что отпускает. Люди начали разворачивать палатки. Кто-то запалил костер. Только смурной кот ходил стороной, не принимая участия в хлопотах.
— Ты это… ты князю не сказывай про границу. Ну, что я тебя сюда водил, — шепнул ему Горюта.
— Почему?
— Не велел он мне, да я не сдержался.
— А воины твои не проболтаются?
— Эти-то? Нет.
За словом стояла такая уверенность, что Санька, ни минуты не сомневаясь, поверил. А там, вовсе отмякнув, занялся обычной повседневной работой, к которой за время странствий с арлекинами успел привыкнуть.
— Господин Александр, да брось ты седла. Мы сами утащим. Иди к костру. Апросим тебе чаю заварил.
— Зачем?
— Не знаю… Князь всегда на привале первым делом садится чай пить.
— Я не князь. Отойди, не то седло на ногу уроню.
— Ну, как заешь.
Суета с шатрами и манатками скоро кончилась. Народ собрался у костра. Кони паслись рядом, далеко не отходили, сторожко прядая ушами. Горюта велел расстелить попоны. Санька с удовольствием растянулся на кошме. За два дня так набил задницу — хоть завтра вообще в седло не садись.
И вроде вырос в деревне, а к верховой езде был не приучен. Тятя на такое баловство смотрел неодобрительно. Другие пацаны катались себе, и ничего. Стоило маленькому Саньке забраться в седло, скотина начинала артачиться. Тятя ругался: ты вроде не волк, а кот, что же она тебя шугается? Годам к пятнадцати это прошло. Но как не привык с детства, так потом и не приохотился. А тут — пришлось.
Попона знакомо пованивала мокрой шерстью, лошадиным потом, горькой травой, которую сыпали от блох. Хотелось лежать и не шевелиться.
Все возвращалось. Ты дома, вокруг люди, которым ты как брат…
— Господин Александр.
— А? — Санька успел задремать.
— Есть будешь?
— Давай. Эй, погоди. Это что?
— Князь велел тебя отдельно кормить. Колбаса тут, фрукт какой-то. Вино… О! Вино.
— Разливай на всех, — скомандовал Саня. — И колбасу режь.
— Как можно…
— А мне похлебочки плесни. Упрела?
