Чародей - Трой Деннинг

Эду Гринвуду

За то, что делил свой мир со столькими

Благодарности

Я хотел бы поблагодарить моего редактора Фила Этанса за его терпение, хорошее настроение и ценную проницательность; Эрика Бойда за его большой вклад в серию; и Андрию Хейдей за ее обычное необычайное терпение и поддержку.

Это был звук отчаяния, эта напряженная тишина, которая встречала конец каждого сообщения. С каждым сообщением об очередном пакте, заключенном врагом, с каждым признанием, что королевство не может собрать больше войск, посланцы опускали глаза на полированную поверхность стола заседаний и изучали свои отражения, и в комнате не было слышно ни звука, кроме потрескивания масляных ламп. Только принцесса Алусейр Обарскир, Стальной Регент Кормира, восприняла эту новость с поднятым подбородком, но Галаэрону Нихмеду казалось, что с каждым рассказом о новом циклоне, порожденном таянием Высокого Льда, с каждым описанием нового города в наводнении или ячменных полей страны, увядающих под палящим солнцем, морщины на лбу принцессы углублялись, круги под глазами становились больше, темнее и более угрожающими. Алусейр обратила свое внимание на Галаэрона и спросила:

— А какие новости из Эверески, сэр Нихмеду? Как идут дела у эльфов? Вопрос был задан в интересах всех присутствующих. Алусейр была единственной, кто рассказал Галаэрону многое из того, что он собирался передать, и она оказала ему честь, попросив повторить это от имени своего города. Галаэрон встал.

— Эвереска будет стоять, ваше высочество. Эта хорошая новость заставила нескольких посланников поднять головы, и Галаэрон продолжил:

— Эльфийские армии разбили лагерь за пределами Шараэдима, готовые встретить фаэриммов в тот момент, когда падет теневая скорлупа.

— Вы уверены, что она падет? — спросил Кориан Хованай, посол из Сембии. Щеголеватый мужчина с мясистыми щеками и в диковинной шляпе с перьями, лежащей на столе перед ним, Хованай свирепо посмотрел на Галаэрона.

— Я не вижу причин, по которым шадовары должны позволить ей исчезнуть. Фаэриммы – заклятые враги Шейда, и шадовары преуспели во всех своих начинаниях.

— Во всех их дипломатических начинаниях, — поправила Алусейр. За сорок дней, прошедших после гибели Тилвертона, она постарела на десять лет, и ее некогда поразительное лицо стало бледным и осунувшимся от беспокойства. — Их армия – то, что от нее осталось – затихла после битвы при Тилвертоне.

— Вот именно, — сказал Хованай. — Откуда мы знаем, что они не собирали свои силы, чтобы возобновить атаку на фаэриммов?

— Вы принимаете желаемое за действительное, посол — сказал Пьергейрон Паладинсон, который с помощью магии проделал весь путь из Глубоководья.

— К сожалению, шадовары слишком хитры, чтобы переключить свое внимание на что-то другое, чтобы наш союз мог мобилизоваться против Таяния.

— И эльфийские армии так же готовы встретить шадовар, как и фаэриммы — сказал Галаэрон. — Теневой барьер наносит Эвереске такой же урон, как и фаэриммам, и наш народ не позволит шадоварам возобновить ее.

Галаэрон умолчал лишь о том, что двое Избранных Мистры – Лаэраль Серебряная Рука и ее супруг Хелбен Арунсун – все еще были заперты в Шараэдиме, и Шторм Серебряная Рука, как и эльфы, была полна решимости уничтожить теневой барьер. При первом же намеке на неприятности она телепортируется прямо к мистическому Сращиванию, которое удерживает темную сферу вместе, и присоединится к шести последним высшим магам Эвермита, чтобы помешать шадоварам возобновить ее. Галаэрон мало в чем был уверен в этой странной трехсторонней войне, но он был уверен, что теневая скорлупа падёт, и скоро. О том, что произойдёт потом, можно было только догадываться. С фаэриммами, свободно разгуливающими по миру, шадоварами, растапливающими Высокий Лёд, и погодой, сеющей наводнения и голод по всему Фаэруну, единственное, что можно было предсказать наверняка, было бедствие. Хованай с усмешкой посмотрел на Галаэрона и наконец сказал:

— Я уверен, что вы простите всех нас, если мы не разделяем вашего энтузиазма.

— У вас есть причины желать Эвереске зла, посол? — спросил Галаэрон. — Может быть, Сембия надеется заключить сделку о наших сокровищах?

Глаза Хованая вспыхнули.

— Надеюсь, вы не предполагаете, что Сембия будет иметь дело с ворами, сэр Нихмеду?

Галаэрон оперся руками о стол и начал подниматься, но ведьма-арфистка Руха, сидевшая рядом с ним в своей обычной вуали и головном платке, положила руку ему на предплечье.

— Помни о своей тени, — тихо сказала она. — Ты слишком много на себя берешь.

Галаэрон почувствовал внезапный прилив гнева по отношению к ней и мгновенно понял, что в нем поднялось что-то темное и зловещее. Его «теневое я» снова заявляло о себе, пытаясь заставить его увидеть темные мотивы и злые предательства в тех, кто его окружал. Он опустился на свое место, сложил руки и посмотрел через стол на Хованая.

— Мой вопрос был необоснованным, посол, — сказал он. Извиняться Галаэрону было неприятно, но в таких делах разумнее доверять Рухе, чем самому себе. — Надеюсь, вы простите намек.

Хованай ухмыльнулся в ответ.

— Конечно. Мы все знаем о вашем несчастье.

— Но это не значит, что мы понимаем вашу точку зрения, посол, — сказала Алусейр. Она не стала скрывать своих подозрений по отношению к этому человеку, потому что между их двумя королевствами была утрачена любовь с тех пор, как Сембия попыталась отрезать кусок Кормира во время Бича Хазнеф. — Почему мы не хотим, чтобы Эвереска уцелела?

— Нас беспокоит не целость Эверески, — ответил Хованай. — А падение теневого барьера. Коммерция и так достаточно пострадала. Последнее, что нам сейчас нужно – это легион фаэриммов, делающих рабов и мешки с яйцами из тех немногих караванщиков, которые еще достаточно смелы, чтобы выполнять свои обязательства.

Галаэрон сдержался, чтобы не отругать этого человека за то, что он беспокоится о своем кошельке, в то время как храбрые эльфы умирают, но Алусейр этого не сделала. Она изучала Хованая с усмешкой, обычно приберегаемой для чего-то, что она соскребала с сапога, затем покачала головой.

— На карту поставлено не только золото, — сказала она. — Наши подданные не могут есть золото, хотя