Булатникова Дарья
Острые ушки
Всё началось с дурацкого объявления. «Сфотографирую вашу ауру» — было написано на размокшем от дождя клочке бумаги, приклеенном пластилином к стене дома. Вернее, не написано, а напечатано на принтере, да ещё и какая-то загогулина пририсована сбоку — должно быть, призванная олицетворять эту самую ауру. Гжесь никогда бы не обратил внимания на такое шарлатанское предложение, если бы не Лизетта. Она безбожно опаздывала, он ждал её и жался к стене, где узкий козырек хоть как-то укрывал от противных холодных капель. А заодно и читал всякую муть про потерявшихся собачек, репетиторов по математике и продажу квартир. Лизетта так и не пришла, мобильник её отвечал: «Абонент временно недоступен», Гжесь разозлился, сорвал со стены объявление и решил отправить коварной девице фотографию своей ауры в траурной рамочке. На большее его фантазии в данный момент просто не хватило.
Домишко оказался ещё тот… Нет, сносить его, возможно, было ещё рановато, но капитального ремонта он точно требовал. Гжесь поднялся по загаженной деревянной лестнице на третий этаж и нажал на кнопку звонка. Впустила его женщина с необъятным бюстом, рвущимся из ситцевого халата, ткнула пальцем в облупленную дверь и молча ушаркала невероятных размеров тапками.
За дверью оказалась довольно просторная комната, обставленная дешевой мебелью образца семидесятых годов. Одна стена была начисто лишена обоев и представляла собой относительно белую поверхность с нарисованной на ней окружностью. Напротив стоял нелепый симбиоз из штатива с прикрепленными к нему серебряным зонтиком, двумя лампами на длинных ножках и дешевым цифровым фотоаппаратом. Как-то Гжесь рассматривал такой в магазине и решил, что это — редкая дрянь. Увлекшись рассматриванием аппаратуры, Гжесь не заметил хозяина комнаты, и только шебуршание и покашливание заставило его повернуть голову. Из-за стола, на котором стоял подслеповатый монитор, выбрался худосочный очкастый субъект. Был он лысоват, сутул и облачен в шорты и грязноватую футболку.
— Марат, — представился субъект. — Ауру заснять хотите?
— Да, хотелось бы, — пробормотал Гжесь, соображая, нужно ли ему в ответ называть себя. Потом все же добавил: — Григорий.
Очкастый пожал ему руку. На этом китайские церемонии завершились.
— Сто пятьдесят рублей. За каждую копию ещё двадцать, — деловито сообщил Марат и указал на плинтус у белой стены. — Сюда вставайте, в круг. Ноги на ширину плеч, руки вверх и разведите.
Гжесь, ощущая себя полным идиотом, принял требуемую позу. Вспыхнули лампочки, ослепляя и заставляя жмуриться, и почти тут же погасли.
— Всё, — Марат плюхнулся на стул перед компьютером и бросил через плечо: — Присядьте. Пять минут, сейчас распечатаю. Сколько штук?
— Одну. — Гжесь уселся на жалобно застонавший под ним диван и подумал: «За каким хреном я сюда приперся?»
— Ну, одну, так одну…
Загудел, зашуршал принтер, из него появился листок бумаги. Марат ухватил его, взглянул и присвистнул. Гжесь насторожился:
— Что-то не так?
— Слушай, — внезапно перешел на «ты» Марат, — у тебя в жизни всё нормально? Ну там, с работой, бабками, девками?
— Да, в общем… — Гжесь замялся. — У кого сейчас нормально? Олигархов, и тех в тюрьму сажают…
Ему не хотелось распинаться перед первым встречным о том, что жизнь него, особенно в последнее время, складывалась на редкость отвратно. Машину, престарелую «восьмерку», разбил, на работе всё вкривь и вкось — надо что-то другое подыскивать, Лизетта опять-таки… то врет, то мобильник отключает. Васька говорил, что видел её в белой «ауди» с каким-то хмырем. За квартиру надо платить, но тогда машину ремонтировать на что?
Гжесь перебирал в уме свои неприятности и мрачнел все больше. Раньше он любил и сам приколоться над собственной хронической невезучестью: если в институте перед экзаменом не успевал выучить всего один билет, то его именно и умудрялся вытащить, если ехал в трамвае зайцем, то непременно попадался контролерам, а надкушенное эскимо обязательно слетало с палочки, и обязательно на брюки. Теперь же черная полоса просто удручала, никаких просветов и перспектив…
— Сам посмотри. — Марат протянул ему распечатанный снимок. На нем Гжесь выглядел бледным силуэтом в круге и был похож на «Витрувианского человека», знаменитый рисунок Леонардо да Винчи. Только у того были пышные волосы, а Гжесь стригся коротко. Поверх же силуэта виднелись несколько размытых контуров разных цветов. И самый большой, голубоватый, пузырился какими-то выпуклостями, некоторые из которых выглядели лопнувшими, похожими на лунные кратеры.
— Что это за фигня? — Гжесь ткнул пальцем в самый большой пузырь, расположившийся прямо напротив головы.
— Понятия не имею, — пожал плечами Марат. — Впервые вижу такую штуку. У всех ауры как ауры, а у тебя просто дрянь какая-то. Правда, была у меня одна дама, у неё пятна черные проявились. Померла скоро. Но у тебя пятен нет. Вот я и подумал… Тебе бы проконсультироваться не мешало.
— А, может, у тебя фотик глючит? — хмыкнул Гжесь.
— Да нет, вот, перед тобой девица была, нормально всё. — Он взял со стола другой снимок. Женский силуэт на нем тоже обрамлялся разноцветными разводами, но без всяких пузырей.
— Проконсультироваться? — Гжесь задумался. — А сам? Ты разве не спец по таким штукам?
— Нет, — Марат помотал головой. — Я только снимаю. И распечатку даю, где указано, что какой цвет означает. Так вот, голубой — это как раз общее течение жизни, гармония, так сказать, с миром. А у тебя с этой гармонией что-то не то. Но вот что?
— Что?
— Фиг знает…
— Ну вот что, фотограф, — разозлился Гжесь, — если сам не знаешь, скажи, кто может знать. Не поверю, что у тебя не заныкана пара телефончиков спецов по аурам, кармам и прочим чакрам!
— Ну, есть такие. — Марат порылся на столе. Вот — София её зовут. Скажешь, что от меня, без очереди примет.
Гжесь сунул в карман потертую визитку с изображением какой-то угловатой раскоряки в обрамлении кровавых буковок и направился к выходу. Да, расплатиться забыл. Он достал бумажник.
— Нет, не возьму, — замахал руками Марат. — Мало ли что за хрень там у тебя… — тихо добавил он. — Плохая аура — вещь опасная.
Пожав плечами, Гжесь вышел. Конечно, всё это ерунда, полная и дурацкая ерунда! Картинка в его руке слегка подрагивала. Чтобы не видеть изображенной на ней гадости, он свернул листок и тоже сунул его в карман.
***
— Интересно… — Дама в черном бархатном платье расправила смятую бумагу, потом встала, подошла к шкафу и достала из него большую лупу в медной оправе. — Надо взглянуть поподробнее.
