Наталья Шнейдер
Чужие обряды
Солнце светило в лицо. Сигват, поморщившись, оторвал голову от ложа. Прищурился против света, медленно повернулся — казалось, череп налит свинцом. Теперь перед глазами оказались белокурые волосы. Мужчина мотнул головой, тут же пожалев об этом движении, долго разглядывал лежащую рядом нагую девицу. Пожалуй, ее даже можно было бы назвать хорошенькой — при других обстоятельствах. Но вспомнить, откуда взялась эта особа, не получилось. А пили-то по какому поводу? Вроде бы сперва начали с пива. Оказалось — дрянь несусветная. Да и вино было не лучше. Потом попробовали какое-то местное пойло, крепкое — аж дух захватывало. Потом… Свинец в мозгах не располагал к долгим раздумьям. Сигват сполз с ложа, натянул штаны, кривясь едва ли не при каждом движении, кое-как выбрался во двор. Яркое летнее солнце ударило по глазам не хуже стрелы. Мужчина макнул голову в кадку с дождевой водой, выпрямился, откидывая на спину мокрые темные волосы. Поежился от струек, стекавших по голому торсу. Стало легче, но стоило повторить. Он снова склонился над кадкой, и тут кто-то надавил на затылок, так, что голова ушла под воду по самые плечи. Сигват дернулся, ударил локтем, целя в ребра, но движение ушло в пустоту. Послышался очень знакомый смех и хватка ослабла.
— Олаф, чтоб тебя! Шутник, мать… чего ржешь, как конь?
Подошедший снова рассмеялся. В глазах всех он был помощником Сигвата, иногда и вовсе представлялся как слуга. На самом деле, за годы странствий и передряг воины давно стали друзьями.
— Проспался, герой? — хмыкнул Олаф. — Пойду, попрошу хозяина на стол подать.
Мысль о еде была неудачной.
— Не надо.
— Надо. Драться то как будешь? — Олаф увидел недоуменный взгляд спутника и вздохнул:
— Так я и думал. С драконом.
— Зачем?
— За прекрасную девственницу в жены. И вечную память.
Сигват медленно опустился на крыльцо:
— На кой ляд мне девственница? Тем более в жены? — «Вечную память» обсуждать почему-то не хотелось.
— Тебе виднее, на кой, — Олаф пожал плечами. — Никто за язык не тянул. Поклялся убить дракона — значит, придется убивать.
— Еще и поклялся… — Простонал воин, обхватив голову руками — Ты-то куда смотрел?
— Сам велел заткнуться и…
— Ладно, — перебил Сигват. — иди, распорядись там… чтобы накормили. За столом и расскажешь. Рассол у них водится?
Он снова опустил голову на руки, задумался, припоминая.
Деревня — то ли деревня, то ли погост — стояла у волока. Чуть ниже по течению начинались пороги, потом река делала петлю. Выходило, что купцам удобнее протащить корабли пару верст посуху между рукавами. Живший здесь народ быстро смекнул, что к чему — и деревенька жила от зимы до зимы, давая приют торговым людям.
Хотя народ здесь был странный Вроде и приветливые, а видно — сами по себе. И вера своя, и язык — одно, что с чужаками могли объясниться даже малые дети. Сейчас, правда, из чужих были только Сигват с Олафом.
Они заглянули сюда прикупить еды про запас. и, разузнав, что к чему, решили заночевать на постоялом дворе — под открытым небом давно обрыдло, даром, что лето.
Староста появился как раз, когда путники сели вечерять Он-то и приволок то злосчастное пойло. Мужик жаловался на неведомую живность, что завелась в реке.
Дальше все рассыпалось на обрывки, подобные осколкам мозаики. Олаф, нараспев читающий какую-то сагу. Книжник хренов — тоже упился до синевы, иначе сидел бы тихо — а помнит все и всегда, как бы ни был пьян. Сам Сигват, взахлеб повествующий о своих подвигах, венцом которых была битва с драконом. Справедливости ради надо сказать, что с драконом они действительно однажды столкнулись… драпали тогда, помнится, так, что ветер в ушах свистел. А кто бы не удрал от чудища ростом с гору?
Так в чем же он умудрился поклясться спьяну? Убить какую-то тварь? Судя по тому, что живность речная, это явно не дракон. Уже легче. Воин поднялся и поплелся внутрь.
Есть не хотелось. Но пока ковыряешь ложкой в блюде, можно молчать. Олаф рассказывал.
Тварь начала с того, что разнесла запруду и своротила колесо водяной мельницы. Потом поочередно сожрала половину деревенского стада. Козами не ограничилось — чудовище уволокло бабу, стиравшую белье. Мужики собрались было идти с дубьем, но тут подвернулся странствующий воин.
— Сколько заплатят? — спросил Сигват, когда молчать дальше стало невозможно.
— Немного. Но ты поклялся.
Отступать от клятвы не годилось. А, будь что будет, пропади все оно пропадом!
Как выманить чудовище, решили быстро — привязать на берегу козленка и дело с концом. Староста попытался было возразить, но встретив тяжелый взгляд исподлобья (голова болела не переставая), мигом заткнулся.
Время шло, чудище не появлялось. Солнце, поднявшись в зенит, ощутимо припекало. Устав ждать, Сигват растянулся на травке, уперев подбородок на кулаки. С реки, правда, глаз не спускал, да и меч был под рукой.
— Мне тут письмо передали, — сказал Олаф. — Конунг, видимо, решил, что место бойкое, рано или поздно объявимся. Спрашивает, не надоело ли тебе гонор казать.
— А то ему не все равно? Ответь, что гонором я в родителя пошел.
— Было бы все равно — кого другого бы отправил за тобой приглядывать.
Хорошо ж приглядываешь, — усмехнулся Сигват. — Слушай, про девственницу в жены… пошутил?
— Про «в жены» — пошутил, — признался Олаф. — А вот про девственницу… Вечером обряд будет.
— Какой еще обряд?
— У них тут считается, что вместе с кровью девушки на мужчину изливается гнев предков.
— Опять шутишь? — Воин озадаченно воззрился на спутника.
— Нет. Спустя год после того, как девушка в первый раз пачкает одежды, просят чужака лишить ее невинности.
— А если никого чужого под руку не подвернется?
— Тогда шаман. Но после он должен неделю поститься и не показываться людям на глаза.
— Ты ведь тоже для них чужак. Вот и займись.
— Не я ж вчера клятвами разбрасывался.
Сигват выругался.
— Что-то со мной не то творится. Устал бродяжничать, что ли?
— Давай вернемся. Никто тебя из дома не гнал.
— Да уж, не гнал, — проворчал Сигват — Трое сыновей законных. Внуки подрастают. И я. Признал ублюдка — на том спасибо. А больше мне от него ничего не надо.
Оба замолчали.
— А если она понесет? — тишина стала невыносимой, и Сигват решил сменить тему.
Олаф усмехнулся — похоже, ему тоже казались странными здешние обычаи.
— Это считается добрым знаком. А женщина становится желанной невестой. По крайней мере, все знают, что она не…
