Лорел Гамильтон - Глоток Мрака

Джонатану, что идет вместе со мной по пустым покоям и зажигает свет по пути.

Дарле, благодаря которой воплощаются в жизнь мои благие намерения. Шерри, которая все пытается как-то организовать наши творческие натуры. Мерили, моему агенту, всегда готовой надеть доспехи и ринуться в битву за мои интересы. Шоун, за дружбу, достигшую того возраста, когда уже позволено ходить по барам без сопровождения и покупать спиртные напитки. Чарльзу, открывшему мне прелесть некоторой неупорядоченности и объяснившему, что отсутствие расписанного до мелочей плана не означает, что ничего не получится. Пили и Керри, отважно составившим нам компанию на «Дрэгонконе». Фантасту, ветерану армии и ВВС Майклу Вильямсону, за помощь с военными реалиями. Все ошибки в этой области мои и только мои, но его вклад позволил свести их до минимума. Моим собратьям по писательской группе «Альтернативные историки»: Деборе Миллителло, Марку Самнеру, Марелле Сэндс, Шэрон Шинн и Тому Дреннану — друзьям по окопам.

Люди приходят в больницы за спасением, но что могут врачи? Залатать, подлечить. Отменить нанесенный вред не в их силах. Не в их силах сделать так, чтобы ты не очнулся в незнакомом и нехорошем месте, не в их силах бывшее сделать не бывшим. Ни добрый доктор, ни милая дама из «Группы защиты жертв сексуального насилия» не могли изменить того, что я и вправду оказалась изнасилована. Пусть я этого не помнила из-за примененных дядюшкой чар, свидетельства были неопровержимы — следы, обнаруженные при медицинском осмотре, и данные анализов.

Часто думают, что настоящая эльфийская принцесса должна жить как в сказке, но сказки только кончаются хорошо, а пока рассказ не окончен, какой только жути не случится! Рапунцель помните? Ее принца ослепила ведьма — глаза выцарапала. В конце сказки Рапунцель вылечила его своими волшебными слезами, но это же только в конце сказки! Золушка жила не лучше рабыни, а Белоснежку четырежды едва не убила злая королева. Ядовитое яблочко помнят все, но был же еще и охотник, и заколдованный кушак, и отравленная расческа. Возьмите любую старую сказку и убедитесь, что для ее героини описанное время — настоящий ужас и кошмар.

Я принцесса Мередит Ник-Эссус, наследница верховного трона страны фейри, и моя сказка далека от конца. Если этот счастливый конец и настанет, то до него еще идти и идти.

Я лежу на больничной койке в уютной одиночной палате очень хорошей больницы. В акушерском отделении — потому что я беременна, но не от моего сумасшедшего дядьки. Я была беременна до того, как он меня похитил, беременна близнецами от мужчин, которых я люблю. Они рисковали всем, чтобы спасти меня от Тараниса. Теперь я в безопасности, меня защищает один из величайших воинов в истории фейри: Дойль, называвшийся прежде Мраком Королевы. Теперь он мой Мрак. Он стоит у окна, глядя в ночную тьму, настолько разбавленную огнями больничной стоянки, что чернота его волос и кожи кажется куда темней черноты за окном. Темных очков, которые он почти всегда носит на улице, на нем сейчас нет — но глаза у него так же черны, как стекла, что обычно их скрывают. Единственное светлое пятно в полумраке палаты — это блики на серебряных колечках, окаймляющих изящный изгиб уха вплоть до заостренной верхушки, выдающей смешанную кровь. Да, как и я, Дойль не чистокровный сидхе, а полукровка.

Бриллиант в мочке уха сверкнул на свету: Дойль повернул голову, словно почувствовав мой взгляд. Наверное, на самом деле почувствовал; он был убийцей на службе королевы тысячу лет до того, как я родилась.

Волосы до пят длиной шевельнулись черным плащом, когда он шагнул ко мне. Одет он был в одолженную в больнице зеленую робу — взамен одеяла, в которое его укутали в машине «Скорой помощи». Дойль отправился спасать меня к золотому двору, преобразившись в черную собаку. Меняя облик, он лишается всего, что при нем — и одежды, и оружия, но, как ни странно, не сережек. Многочисленные колечки в ушах и серьга в соске остаются, когда он возвращается в человеческий облик — может быть потому, что они с Дойлем нераздельны.

Дойль подошел к кровати и взял меня за руку — за ту, в которой не торчала игла капельницы, спасавшей меня от обезвоживания и от шокового состояния, в котором меня сюда привезли. Если бы не моя беременность, меня скорее всего куда сильнее накачали бы лекарствами. Я бы сейчас даже не возражала против сильнодействующих веществ, тех, что заставили бы меня забыть. Забыть не только о том, что сделал со мной собственный дядя, но и том, что мы лишились Холода.

Я сжала руку Дойля — моя ладонь казалась такой маленькой и белой в его большой черной руке. Рядом с ним, рядом со мной должен стоять еще один страж. Но Холод, наш Смертельный Холод ушел. Он не умер… то есть не умер в точном смысле слова — но потерян для нас. Дойль умеет принимать облик нескольких животных и возвращаться к истинной форме; Холод способностями оборотня не обладает, но когда дикая магия залила поместье в Лос-Анджелесе, где мы жили, она переменила Холода. Он стал белым оленем и умчался в открывшуюся дверь — в уголок страны фейри, вряд ли существовавший до его преображения.

Впервые за века страна фейри не сокращается, а растет. Я, знатная дама верховного двора, беременна близнецами — а ведь после моего рождения детей не появлялось ни у кого из придворных. Мы вымираем… Хотя, может быть, уже нет. Может быть, мы вновь обретем силу. Только зачем мне сила? Что толку мне в возвращении сырой магии, в росте страны фейри? Зачем мне это все, если Холод теперь зверь с чувствами и разумом зверя?

От мысли, что я ношу его дитя, которое он никогда не увидит и не узнает, у меня теснило грудь. Я сжимала руку Дойля, не в силах поднять на него глаза — я не знала, что он в них увидит, не могла уже понять собственных чувств. Я люблю Дойля, по-настоящему люблю, но Холода я люблю тоже, и так радостно было думать, что оба они — отцы моих детей!

Дойль заговорил низким глубоким голосом, льющимся патокой или темным медом, густым и сладким, только в словах его не было ничего сладкого: