Всегда существует вероятность того, что на вручении премии Оскар, представитель телеакадемии сойдет с ума, и назовет лучшим фильмом года "Самый лучший фильм 2".
"Прожекторперисхилтон"
Самолеты из Милана и Парижа приземлились в аэропорту Санкт-Петербурга практически одновременно, и каждый принес по одному необычному пассажиру. Рейс из Милана доставил странно одетого старика. Создавалось ощущение, старик этот видел еще революцию, причем, на похоронах первого внука. Сказать что он стар, значит, ничего не сказать. Сморщенное лицо, длинный, крючковатый нос, кустистые брови и тонкие губы, что, очевидно, имели привычку изгибаться вверх, только раз в неделю, и никогда не нарушали этого правила. Руки тонкие, едва-едва покрытые кожей — можно разглядеть, как двигаются каждая косточка его ладоней. И все это "великолепие" дополнял странный наряд, похожий на одеяние русского царя — какой-то балахон, расшитый золотом, и драгоценными камнями. Для полного сходства не хватало только шапки Мономаха. Но, несмотря на возраст, двигался старик очень бодро. Походка пружиниста, а все движения резкие и стремительные. В ожидании трансферта на Москву, он пошел в зал для пассажиров бизнес-класса, где заказал стакан вина и стал потягивать его маленьким глоточками.
Пассажир, прилетевший из Парижа, не обладал настолько примечательной внешностью, как первый, но и там есть на что посмотреть. Лет тридцать пять, может быть сорок, одет в черный костюм, черные перчатки, черные туфли, черную шляпу и черную сорочку. Словом, во все черное. И именно из-за одежды бледное лицо смотрелось как-то зловеще. На физиономии блестели темные глаза, длинный тонкий нос, казалось, принюхивался к окружающим, и полноватые губы, гораздо больше предназначены для улыбок, чем губы старика, поэтому раздавали они их направо и налево. Он улыбался стюардессам, продавцам в магазинах аэропорта, соседям в самолете, а еще обладал потрясающим чувством юмора. Во время полета он успел перезнакомиться со всеми пассажирами, и даже с пилотами, и все просто очаровались истинным французским месье. В общем, рейс из Парижа получился гораздо веселее, чем Миланский. В том-то как раз царило уныние, грусть и постоянный страх, что самолет разобьется над Россией, а если даже удастся выжить, всех непременно загрызут медведи. Но стоило вам взглянуть на шутливого француза, когда он думал, что на него никто не смотрит, и сразу поражала перемена. Губы прекрасно умеющие улыбаться, могли превращаться в тонкую ниточку, а блестящие веселые глаза становились безжизненными, и похожими на акульи. Он тоже прошел в зал ожидания, потому что, как и старик, летел трансфертом в Москву, на том же самом самолете. Хотя непонятно, зачем они летели через Питер, когда можно добраться прямым рейсом. Очевидно, что не из-за экономии денег, ведь из Европы оба летели бизнес-классом, а, пройдя в бар зала ожидания, старик заказал самое дорогое вино, а парижанин самый дорогой коньяк. Причем, оба прекрасно говорили на русском без малейшего акцента, хотя никто в самолете или на таможне не мог усомниться, что первый итальянец, а второй француз.
Потягивая спиртное, оба пассажира старательно делали вид, что не знакомы, но иногда бросали друг на друга красноречивые взгляды, а когда объявили посадку, не торопясь вошли в самолет последними. Естественно оба устроились в первом салоне, и тут оказалось, места у них соседние.
Сев рядом, они по-прежнему молчали и ждали, пока самолет взлетит. Стюардесса прошла и проверила, все ли пристегнули ремни, а необычным пассажирам предложила выпить что-нибудь, но они отказались. И вот, наконец, когда самолет взлетел, они повернули друг к другу головы и старик сказал:
— Ну здравствуй, Михаэль, — голос у него оказался вовсе не стариковский, а наоборот, звонкий и мелодичный.
— Привет, Абдула, — приятным тенором ответил тот. Хотя все это, конечно, очень странно. Непонятно, что мешало им поздороваться еще в аэропорту, или, на худой конец, когда они сели рядом.
— И много тебе осталось? — спросил Абдула.
— Точно не скажу, но больше, чем тебе, — весело ответил Михаэль.
— Я имею в виду не возраст, — скривился старик. — Я имею в виду поиски.
— Тогда меньше.
— И что ты будешь делать, когда найдешь последнюю?
— Убью тебя, конечно же. Это первое в моем списке.
— Ха! А почему бы тебе не попробовать сделать это сейчас?
— Сейчас на это у меня нет времени.
— Или сил?
— Скажем так: ни того ни другого.
— А что ты будешь делать, если я первый найду?
— Забьюсь в самый далекий угол, и буду ждать тебя там.
— Неужели ты думаешь, что тебе это поможет?
— Навряд ли, но попытаться стоит.
Они замолчали, а проходящая мимо стюардесса, почему-то почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Вокруг них словно сконцентрировалось какое-то поле напряжения, но не того напряжения, что возникает перед грозой, и не того, что застывает в комнате, когда кто-то сорится. Нет, напряжение это охватывало все уровни человеческой сути, от и до. От этого нескольким людям в салоне даже стало дурно, а у второго пилота сердце кольнуло.
— А если серьезно, Михаэль, что если мы все-таки объединим свои усилия, — сказал старик через некоторое время. — Я предлагал тебе это пятьдесят лет назад, предлагаю и сейчас.
— С тех пор ты столько раз подставил меня, Абдула, что верить тебе я больше не намерен.
— А зачем верить? Давай посмотрим на то, что у нас есть уже сейчас, и, быть может, этого хватит. И мы оба получим то, что хотим.
— У нас разные цели.
— Хватит врать! — внезапно взорвался старик. — Цели у нас одинаковые. Просто ты всегда пытаешься прикинуться добреньким. Но я-то лучше, чем кто-либо другой знаю, это не так!
— Думай, что хочешь.
Старик успокоился так же внезапно, как и взорвался. Он уставился в иллюминатор и некоторое время они снова летели молча.
— Мне не надо в саму Москву, — вдруг сказал Абдула.
— Только этого не надо! — в первый раз повысил голос Михаэль.
— Плевать, уже готово, — старик снова посмотрел в иллюминатор и улыбнулся, показывая небу гнилые зубы.
Правый двигатель вдруг заглох. В салоне погас свет, самолет слегка накренился. Несколько пассажиров вскочили с мест и бросились к иллюминаторам; другие закричали, стюардесса вылетела из кабины пилота, пытаясь всех успокоить, и заставить сесть на места, но другая бортпроводница полностью противоречила ее добрым намерениям. Та бегала по салону с криками: "Мы все умрем! Мы все умрем!". Большинство пассажиров с ней соглашались. Начался форменный кошмар. Женщины и дети заплакали, мужчины матерились во всю, и требовали, чтобы пилот что-нибудь сделал.
