Гай Гэвриел КЕЙ
ПЕСНЬ ДЛЯ АРБОННЫ
Из жизнеописания трубадура Ансельма Каувасского
Ансельм, которого всегда признавали первым и, возможно, величайшим из всех трубадуров Арбонны, имел скромное происхождение. Он был младшим сыном писаря в замке барона в окрестностях Кауваса. Рост имел средний, волосы темные, речь тихую, которая тем не менее привлекала внимание всех, кто его слышал. Еще в нежном возрасте он проявил большой интерес и способности к музыке, и его пригласили в знаменитый хор Святилища бога в Каувасе. Однако вскоре он почувствовал желание создавать музыку, сильно отличающуюся от той, которую подобает исполнять во время службы богу или богине Риан в ее храмах. И поэтому Ансельм покинул беззаботную жизнь при церкви и хоре и в одиночестве стал бродить по деревням и замкам Арбонны, где исполнял свои новые песни, написанные по образцу тех мелодий и на те слова, которые он слышал от простого народа, и на его языке…
Позднее его приняли в дом герцога Раймбаута де Бокса, с большим почетом, а со временем его искусство привлекло внимание самого графа Фолькета, и Ансельма пригласили провести зиму в Барбентайне. С того времени судьба Ансельма была устроена, как и судьба всех трубадуров Арбонны, ибо Ансельм быстро завоевал дружбу и доверие графа Фолькета, а также уважение и прочную привязанность благородной графини Диа. Его почитали за музыку и умение шутить, а также за ум и скромность, что позволяло графу поручать ему многие опасные дипломатические задания за границами Арбонны…
Со временем сам граф Фолькет под руководством Ансельма Кауваса начал сочинять собственные песни, и можно сказать, что с того дня искусство и репутация трубадуров Арбонны всегда пользовались уважением и им не грозила опасность. Это искусство развивалось и процветало во всех известных странах мира…
Этим весенним утром Аэлис де Мираваль едва дождалась, когда ее супруг отбудет наконец на охоту в лес, раскинувшийся к западу от их замка. Вскоре после этого она и сама села на коня и отправилась на северо-восток, вдоль берега озера, с целью изменить мужу и зачать сына.
Она поехала не одна и не тайком. Это было бы несказанной глупостью. Хотя Аэлис была молода и упряма, но не глупа, и не поглупела даже теперь, когда влюбилась.
С ней ехала ее младшая кузина и охрана из шести вооруженных коранов, хорошо обученных и закаленных воинов их дома. И ехала Аэлис по предварительной договоренности — о чем сообщила своему супругу за несколько дней до того, — чтобы провести день и ночь с герцогиней Талаирской в ее обнесенном рвом замке на северном берегу озера Дьерн. Все было продумано очень тщательно.
Тот факт, что в замке Талаир находятся другие люди, кроме герцогини и ее дам, был настолько очевиден, что не стоил комментариев или упоминаний. Великое множество людей проживало в замке столь могущественного герцога, как Бернарт де Талаир, и, если одним из них был его младший сын и поэт, что с того? Женщин в замке, даже здесь, в Арбонне, охраняли, как пряности или золото, запирали по ночам от всех, кто мог бродить в тишине под покровом темноты.
Но ночь и ночные скитальцы были еще далеко. Стояло прекрасное утро, и оно было первой, нежной нотой той песни, в которую превратится весна в Арбонне. Слева от дороги террасы виноградников уходили в даль земель Мираваля, уже светло-зеленые, обещающие урожай зрелого, темного, летнего винограда. К востоку от извивов тропы воды озера Дьерн ослепительно сверкали синевой под лучами раннего солнца. Аэлис ясно видела остров и дым, поднимающийся от трех священных костров в храме Риан. Несмотря на то что Аэлис провела два года на другом, более крупном острове богини, лежащем в море далеко на юге, она прожила всю жизнь слишком близко от сосредоточия и игр мирской власти и не стала по-настоящему набожной. Но в то утро она про себя вознесла молитву Риан, а потом еще одну — в душе удивляясь самой себе, — Коранносу. Она просила о том, чтобы бог Древних тоже обратил на нее благосклонный взор со своего трона за солнцем.
Воздух был таким чистым, что она уже могла различить Талаир на дальнем берегу озера. Крепостные стены вздымались грозно и сурово, как и подобает стенам столь гордого дома. Она оглянулась назад и увидела за разделяющими их виноградниками столь же вызывающие стены Мираваля, даже чуть более высокие, обитель семьи, чье происхождение не уступало другим благородным семействам Арбонны. Но когда Аэлис смотрела через озеро на Талаир, она улыбалась, а когда оглянулась на замок, в котором жила со своим мужем, то не смогла сдержать дрожь, и ее обдало холодом.
— Я так и знала, что ты продрогнешь. Я захватила твой плащ, Аэлис. Еще слишком рано, и весна только началась.
Ее кузина Ариана, подумала Аэлис, слишком сообразительна и наблюдательна для тринадцатилетней девочки. Она уже почти достигла возраста замужества. Пусть и другие девушки из их семьи откроют для себя сомнительные радости политических браков, со злорадством подумала Аэлис. Но быстро отогнала эту мысль: она не позволит другому такому сеньору, как Уртэ де Мираваль, испортить жизнь своей родственнице, и уж тем более такой жизнерадостной девочке, как Ариана. Она и сама была почти такой же, подумала Аэлис, и не так уж давно.
Она бросила взгляд на кузину, на быстрые, выразительные, черные глаза и длинные распушенные черные волосы. Ее собственные волосы теперь старательно подколоты и прикрыты. Конечно, она — замужняя женщина, не девица, а распущенные волосы, как всем известно, как пишут все трубадуры и поют все бродячие певцы, пробуждают страстное желание. Знатные замужние дамы не должны пробуждать желание, сурово подумала Аэлис. Но улыбнулась Ариане: Ариане трудно было не улыбнуться.
— Никакого плаща сегодня утром, умница моя, а не то могут подумать, что мы не верим в приход весны.
Ариана рассмеялась.
— «Даже песня озерных птиц моею любовью дышит, — процитировала она. — Хотя кроме тихих волн никто эту песнь не слышит».
Аэлис снова не сдержала улыбку. Ариана спутала слова, но поправить ее нельзя, это может выдать слишком многое. Эти строки были написаны недавно, и автора никто не знал. Всего несколько месяцев назад, во время зимних дождей, они услышали, как бродячий певец поет эту песню в холле Мираваля, и потом почти две недели женщины яростно спорили о том, который из известных трубадуров сочинил этот новый, страстный призыв к весне и своей любви.
Аэлис знала. Она точно знала, кто написал эту песнь, и знала даже больше: она написана для нее, а не для одной из других знатных дам, чьи имена были предметом толков и горячих обсуждений. Она принадлежала ей, эта песнь. Ответ на обещание, которое она дала во время праздника зимнего солнцестояния в Барбентайне.
