Лана Тихомирова
Безграничье
Что движет миром? Судьба, обстоятельства, космические законы? А может, неосторожные действия и мысли? А может, и то, и другое? Злобные монстры и чудовища появились из ниоткуда, доктор и Брижит снова пытаются спастись, просто потому, что… Впрочем, зачем рассказывать все снова..? История записана, к твоему удовольствию, читатель.
В ординаторской было темно. Свет фонаря спокойно лежал на полу. Портрет доктора, висевший напротив двери, вдруг упал с грохотом. Гулкий звук вырвался через дверь и прокатился по коридору, многократно повторяясь, усиливаясь. Звук ударился о стены коридора, погудел и затих.
От падения рама картины раскололась в углу. Возле места раскола быстро образовалась лужа серо-зеленого грязного цвета. Фон картины колебался, как будто был из вязкой жидкости, что вытекала на пол. Лужа достаточно быстро покрыла собою пол, вытекла через щель под дверью в коридор. Вязкая серо-зеленая слизь проникала в палаты больных, тонким неудержимым потоком скатывалась вниз по лестнице. Совсем скоро все полы в больнице были покрыты ею, и блестели, как зеркало. Слизь стала пробираться наружу, вон из отделения, сочилась по главной лестнице приемного покоя, вытекала из-под щелочки под маленькой серой дверкой для персонала.
Пространство за спиной нарисованного ван Чеха расслоилось, стало трехмерным, заволновалось сильнее. Нарисованный доктор стал тонуть в нем и вскоре на портрете его не стало. Тогда слизь рванулась цунами комнатного масштаба. Выбив дверь, она устремилась во все стороны. Слизь шумела, будила и пугала больных, которые неизменно вставали со своих постелей. Но когда их ноги касались пола и слизи, то они пропадали.
Поток вырвался на улицу. В глубокой ночи он быстро заполнил весь сад, снес ворота, попутно заполняя собой все и вся. Бездомный бродяга, спавший под кустом, проснулся, но не понял, что произошло. Слизь коснулась его и он исчез.
Прошло еще несколько минут, поток был уже далеко от того места, где начал свое путешествие. В свете фонаря, падавшего на спокойную гладь слизи, вдруг появилось шевеление. Слизь начала оживать, принимая обличье человека с ногами вместо рук и ртом, зашитым суровыми нитками. Существо огляделось и выпрыгнуло в окно, выставив раму.
Появлялись и другие, одно ужаснее предыдущего. Кто выходил в окно, кто в дверь, кто уплывал по слизи в каноэ, кто вылетал на ядерной ракете в ночное небо прямо сквозь потолок. Все это происходило бесшумно, молча. Существа сосредоточены были только на одном: убраться подальше от этого места. Везде, куда достигал свет фонарей, появлялись эти твари. Головоногие, безголовые, со стулом вместо головы, с крыльями, с туловищем и копытами козы, летучие, ползучие, мерзкие.
Они распространились по миру медленно и стремительно, подобно породившей их слизи. Они рождены специально для того, чтобы те редкие люди, до которых слизь добраться не сможет, проснулись утром в совсем другом мире.
Чем дольше доктор думал над этим, тем сильнее боялся. Он знал, откуда эта слизь, знал, куда засасывает людей, понимал, что даже если им удастся слизь остановить и избавиться от нее, то работы у него прибавится.
Он вдруг вздрогнул и проснулся. Глубокая ночь, он так высоко, что света фонарей недостает. Но есть луна, и она светит куда сильнее. Ван Чех отдышался, вытер холодный пот со лба и повернулся на бок. Британия как всегда спала спиной к нему. Доктор обнял ее и зарылся носом в волосы. Бри ненадолго проснулась, поцеловала его пальцы и снова заснула, улыбаясь.
Ван Чех начал успокаиваться, но спать себе не давал. Стоило закрыть глаза, как мерзкие твари снова лезли из непонятной слизи. Доктор устал видеть эту картину. Сколько ночей подряд? Месяца три, почти каждую ночь. Что его гложет?! Пророческих снов не бывает, подсознание работает над чем-то, что за неразрешимая проблема?
Вдруг доктору стало страшно наяву. Он встал с постели, посмотрел за окно. На миг ему показалось, что в свете фонарей асфальт неправдоподобно блестит, но это был лишь обман ожидания.
За стеной заплакал ребенок. Британия тут же вскочила.
- Спи родная, я сам, - гулко прошептал доктор и вышел.
Доктор ловко поменял пеленки дочке и долго еще качал ее на руках. Не потому что она не засыпала, а чтобы почувствовать ее тепло, успокоиться. Оказавшись на руках отца, Анжи сразу притихла, издала что-то наподобие смешка и, пару раз моргнув голубыми глазами, засопела.
- Баю - баюшки-баю, - машинально басовито напевал доктор, расхаживая по комнате. Он очень скоро успокоился, положил дочку в кроватку и вернулся.
- Что там? - тихо спросила Британия.
- Пеленки грязные всего-навсего. Чистюля растет, - зевнул доктор, - это хорошо… Это правильно… Если бы она проголодалась, я бы тебя позвал. Спи, моя хорошая.
Доктор и Британия заснули до утра, сон их больше ничего не тревожило.
Меня разбудил запах кофе. Виктор уже хозяйничал на кухне.
Веселые солнечные лучи, разбегались по полу, заглядывали под кровати и играли на зеркале, рассыпая по нашей спальне зайчиков.
- Ты чего так рано? - спросила я, выглядывая в кухню.
- Сегодня же запись, ты что! - Виктор почти оскорбился, что я забыла, о его делах.
- Прости, - тихо сказала я и нырнула в его объятья.
- Ладно, уж. У тебя у самой дел не впроворот сегодня будет. Как голова-то, не болит?
- Не-а.
Виктор клюнул меня в макушку и силой посадил за стол.
- Вот ты хитрая какая, - улыбнулся он, - встала со мной, небось, чтобы завтрак не готовить.
- Ну, в остроумии тебе еще рано тягаться с доктором, но в целом не плохо, - отрезала я, - Я, можно сказать, проснулась на запах кофе, сваренного любимым человеком, а ты…
Виктор посмотрел на меня с укором, но не переставал улыбаться. Все последнее время он ходил счастливый и сиял, как начищенная монетка. Работы у него было полно, он сочинял, лично следил за записью своих произведений. Сейчас он улыбается, светится от счастья, в серо-зеленых глазах отражается чистое утреннее солнце. Но стоит Виктору прийти на студию, сесть рядом со звукорежиссером и его не узнать.
Не уверена, что музыканты могли бы заподозрить в хмуром, жестком, вечно всем недовольном Викторе, того, кто сидел со мной рядом сейчас. Эта метаморфоза стала для меня открытием. Лишь раз я была с Виктором на студии и наблюдала, как он гоняет звукорежиссера, словно вшивого по бане, лично настраивает инструменты и расстраивает музыкантов. Один особенно нежный скрипач заявил мне на выходе: "Я не знаю, как вы с ним живете!"
Я вспомнила, каким Виктор был тогда, давным-давно, когда я практиканткой пришла к доктору. Мой возлюбленный изменился. И рецидивы нас больше не посещали, даже с плохим настроением Виктор научился справляться.
