Всё началось с письма Сентябрьского механического завода о переносе поставок валов на следующий квартал. И шеф послал меня договариваться об их поставке хотя бы в конце текущего, тогда мы бы выкрутились как-нибудь, не впервой! Обычно по таким вопросам ездили Саша Топорчук или Верочка Белова. Но первый сейчас грелся под июльским солнышком в Судаке, вторая — на больничном, сильно простыла — это в такую-то жару! Пришлось мне, хотя я не снабженец, а чистый технарь.
Командировка как-то не задалась с самого начала. Сперва всё никак документы не могли оформить и покончили с этим меньше чем за час до отправки поезда.
Директор дал личную машину, и я помчался на вокзал. Там выяснилось, что, во-первых, поезд задерживается, а во-вторых, я захватил только бумаги, а вещи — одежду и туалетные принадлежности — забыл на своём столе. Ну, стал уговаривать шофёра быстренько съездить в контору за ними, а он ни в какую! Настроение и так было, что называется, на уровне плинтуса… Позвонил по мобильнику лично директору, тот дал добро. Шофёр ознакомил меня с краткой характеристикой всяких там командировочных — в устной форме, но плюнул и уехал.
Снова я его увидел, только когда поезд уже отъезжал от вокзала, он не успел всего ничего и теперь стоял со злым лицом, облокотившись на дверцу директорской машины. Мне стало неловко — заставил зазря гонять человека. Каково б мне было, если б я знал тогда, что шофёра тормознули за превышение скорости и оштрафовали!
В Сентябрьск приехали часам к двум, в самую жару. Если б не столбы с проводами, было бы несложно вообразить себя Чичиковым или Хлестаковым, таким предстал предо мной посёлок. Никакого перрона, маленькая будочка с кассовым окошком и гордой надписью "Вокзал", за будочкой распластался пыльный пустырь. В центре на постаменте что-то бесформенно-бетонное, вокруг постамента, впрочем, обнаружилось ещё одно свидетельство индустриальной эпохи — потрескавшийся, проросший по трещинам травой асфальт. Справа от пустыря что-то вроде барской усадьбы, как их обычно показывают в фильмах, украшенной надписями "Гостиница" и "Комбинат бытовых услуг". С прочих сторон пустырь окружали домики за разношёрстными заборами. Мощная дворничиха елозила метлой по пустырю, должно быть, чтобы не дать пыли осесть.
Я подошёл к постаменту. Надпись на нём гласила:
Григорию Кутерьме — основателю Сентябрьска
1239 г.
В бетоне угадывалась человеческая фигура в позе Мыслителя, но глядящая не в землю, а куда-то вдаль.
— Что, Гришкой нашим любуешься? — это подошла дворничиха и встала рядом, опираясь на метлу. — Город наш древний. Почти как Москва. Огоньку не найдётся? — спросила, доставая пачку.
Я протянул коробок спичек. Она прикурила и продолжила:
— Да, ещё при монголах наш Григорьев-град построили.
— Григорьев? А чего Сентябрьск?
— А говорят, Гришка с нечистой силой прознался, вроде она город помогла построить, а потом и спалить. А жители тогда спалили самого Гришку. Потом заново отстроились, в сентябре святили, так Сентябрьском и назвали заместо Григорьева.
Она пыхнула пару раз, потом, спохватившись, протянула мне пачку:
— Закуривай.
— Нет, спасибо, не курю.
— Аааа… — почему-то неприязненно протянула дворничиха и пошла скрести пустырь дальше.
Я бросил последний взгляд на фигуру на постаменте и направился в гостиницу.
Худенькая девушка оторвалась от маникюра и внесла меня в журнал.
— Гостиница на третьем этаже по лестнице, двенадцатый номер направо по коридору, — раздражённой скороговоркой уведомила она меня.
— Простите, а к механическому заводу как пройти?
— Из гостиницы направо, метров двести, — девушка стрельнула в меня озлившимися глазками с густо подведёнными ресницами.
Я прошёл к лестнице. Коридоры вправо и влево от неё были закрыты крашеными железными дверями и заперты висячими замками. Судя по надписям, здесь когда-то размещались парикмахерская и столовая-ресторан. На втором этаже картина повторилась, только поясняющие надписи были сняты, открыв прежний колер стены.
Поднявшись на третий этаж, я быстро убедился, что доверять чувству направления дежурной рискованно. Мой номер отыскался как раз слева от лестницы.
Бросив в номер вещи, я поспешил на завод: раньше начнёшь — раньше кончишь.
Завод охранялся как крепость. Двухметровый забор с колючей проволокой наверху совершенно не вязался с сонным оцепенением посёлка, а турникет на проходной с прорезью для пластиковой карточки доступа подчёркивал принадлежность этого места другому миру. Полная вахтёрша, которой была просто противопоказана её короткая стрижка, решительно отказалась разблокировать мне турникет без пропуска. А пропуск я получить никак не мог, так как бюро пропусков не работало — Валентина Степановна бюллетенила. "Эк их сразу…" — подумал я, имея в виду нашу Верочку.
Когда же я попросил вахтёршу связать меня по телефону с кем-нибудь из начальства, то её реакция не оставила сомнений — я покусился на нечто святое на этом заводе, осквернил незыблемое табу. Посему я немедленно принял покаянный вид и был тут же прощён. Отпустив мне грех, вахтёрша подманила меня толстым пальчиком и тихонько заговорила:
— А ты вот что, ты через забор давай, за забор я не отвечаю. Сделаешь своё дело — ладно, нет — дальше проходной не прогонят.
— Через забор? Тут лестницу искать надо…
— И не думай! Увидят ещё. Ты через окно в гостинице давай. Оно в аккурат на территорию выходит. Просто прыгнешь — и порядок.
Я посмотрел на неё — то ли издевается, то ли спятила.
— Я же там костей не соберу! Третий этаж-то.
— Да ты не бойся, не ты первый, там всегда вскопано, это за доской почёта, никто не увидит. А Валентина Степановна, может, неделю ещё не выйдет.
Поблагодарив на всякий случай вахтёршу, я вышел и набрал на мобильнике Верочкин номер. Извинился за беспокойство и рассказал обо всём. Она, чуть подумав, ответила, да, что-то в этом роде слышала от Сашки.
Странненько…
В гостиницу я шёл в весьма неприятном настроении. Не мог отделаться от впечатления, что все меня разыгрывают. Да и вообще, не нанимался я ноги ломать.
Позвонил шефу, тот поцокал языком, посетовал, что никак не может и сам связаться с директором. Секретарша, бравшая трубку, неизменно сообщала, что Самого на месте нет. Шеф обещал продлить командировку, насколько потребуется, и вообще, рекомендовал "действовать по обстановке". А мне как-то совсем не улыбалось задерживаться здесь.
Подходя к гостинице, я понял, в какую даль смотрит Григорий Кутерьма со своего постамента. Он теперь смотрел прямо на меня, и чудилось, что во взгляде этом сквозило глубокое пренебрежение к наивным командировочным, возвращающимся в гостиницу.
