Почитай, родня.
— Доброго, — Свят заставил себя улыбнуться, хотя больше всего его тянуло рухнуть на эту самую кровать, закрыть глаза и провалиться в сон.
Еще на сутки.
Сила… выматывала. А он давно уже не отдыхал нормально.
— Лерочка сказала, чтоб я вам обустроиться помог, — глядел оборотень мрачно, недовольно.
Он ведь на эту комнату рассчитывал.
И даже не он сам, но супруга его, дражайшая Калерия Ивановна, имевшая все основания на то, чтобы заявку удовлетворили. И вполне возможно, что мысленно они уже полагали эту комнату своей.
И даже приглядывались к ремонту.
Обои там выбирали.
Или краску.
Мебель новую…
А тут Свят появился, и поди-ка пойми, как надолго. Сомнений в том, что Калерия Ивановна поделилась с супругом его, Свята, маленькою тайной, не было ни малейших. У этаких пар тайн друг от друга не бывает.
— Я ненадолго, — счел нужным сказать Свят.
Он разглядывал двуипостаснного, слишком большого, массивного, чтобы чувствовать себя рядом с ним в безопасности. Напротив, приходилось бороться с желанием отодвинуться, отвести взгляд.
Съежиться.
Спрятаться в надежде, что существо это не заметит.
— И после ваш вопрос будет решен положительно.
Ингвар чуть склонил голову. И взглядом зацепился. Зря это он, конечно, ибо теперь наступила его очередь бороться со страхами. Двуипостасный глухо заворчал.
Уши его заострились.
Плечи поднялись…
— А что вы тут делаете? — осведомился тонкий голосок. — Дядя Ингвар, вам тетя Лера дома оборачиваться запрещает.
Розочка протиснулась мимо оборотня и еще за палец его подергала, привлекая к себе внимание. Притом ни кроваво-красный блеск в глазах, ни вздыбившаяся на загривке шерсть вперемешку с боевыми иглами ее не смутили.
— Она полы помыла, а вы шерстью натрясете.
Это было сказано совершенно по-взрослому.
— Не натрясу, — смутился Ингвар.
И Свят тоже, хотя он-то шерстью трясти точно не собрался.
— А вы тут совсем жить станете? — Розочка, сменившая байковую пижаму на байковое же платьице, вновь же чересчур просторное для худенького ее тельца, огляделась.
— Стану.
Девочка кивнула.
И острое ушко ее дернулось.
— А вам бабушкины вещи нужны?
— Нет.
— И машинка тоже? — она склонила голову. И Святу стало неудобно под пронзительным взглядом этих зеленых глаз.
Слишком уж ярких.
Слишком… неправильных.
— И машинка тоже, — отозвался он, борясь с этим вот неудобством. А девочка кивнула, будто и не ждала иного ответа.
— Тогда я заберу, — сказала она и подошла к шкафу. — Раз не нужны. Бабушка говорила, чтобы я потом, как ее не станет, машинку забрала. Конечно, мама шить не умеет, но я смогу, только надо будет со стульчиком придумать, а то как сижу, то ноги до педали не достают.
Старая швейная машинка обнаружилась в шкафу. Поставленная на железную раму, она гляделась массивною, тяжелой, что нисколько не смутило Розочку. Она качнула колесо, тронула ножную педаль, убеждаясь, что за месяцы стояния не случилось беды, и повернулась к оборотню.
Уставилась на него молча.
А тот также молча кивнул.
— Извини, — сказал он Святу. — Я скоро…
Машинку он извлек легко, будто весу в ней вовсе не было. И держал-то одной рукой, и в этой огромной руке швейная машинка казалась вовсе игрушечной. Второй рукой он подтолкнул Розочку к выходу, но та хитрым образом вывернулась.
— Я еще здесь побуду, — сказала она, не столько разрешения спрашивая, сколько ставя в известность. — Ткани посмотрю. Бабушка говорила, что у нее сатины узорчатые есть и батистовый отрез. Платье мне сшить обещалась.
Она нахмурилась, и серебристые бровки сошлись над переносицей.
— С платьем она не успела… мама так старалась, но не вышло.
Свят кивнул оборотню.
В конце концов, за кого его держат? Оно, конечно, дивы, не самые приятные существа, но… ребенка он не обидит. Даже такого странного.
Розочка же, распахнувши двери шкафа, принялась перебирать вещи. И Свят вновь же удивился, что вещи эти на месте, что не нашлось никого, кто рискнул бы забрать их.
— Ложечки тете Лере, — Розочка отложила коробку. — Бабушка сказала, что ей сгодятся на свой дом…
Ложечки были серебряными и работы тонкой.
— А это Владе, страх, конечно, — рядом с коробкой легла легкая цветастая шаль. — Но ей понравится. Мама говорит, что у Влады вкус такой и ее уже не исправить.
Шаль была оторочена густой бахромой богатого золотого колеру.
— А это Виктории… они, конечно, вредные, но бабушка так хотела… чтоб у каждого…
Вторая шаль была из черного шелка, расшитого тонкой серебряной нитью.
— Ты хорошо ее знала?
Старуха Цицинская до нынешнего времени была для Свята объектом, интереса не представляющим, ибо, во-первых, умерла, а во-вторых, смерть ее случилась давно и по причинам вполне естественным.
— Кого? Бабушку?
И все-таки неправильные у них глаза. Какие-то… к вискам вытянутые, приподнятые. Кошачьи, что ли? А ресницы столь светлые, что кажется, будто их и вовсе нет.
— Мама говорит, что нельзя хорошо знать другого человека, — сказала Розочка, разворачивая очередной сверток. — Это Толичке.
В свертке оказался портсигар, тоже, к слову, серебряный.
— Раз мама говорит… где она, к слову?
— Так, спит…
— А ты?
— А я не сплю. Она со смены умаялась, не надо будить, — и глянула так строго, что Свят поспешил кивнуть, уверяя, что будить не станет. — А бабушка была доброй. Только ворчала много. Но это у нее от возраста. У нее ноги болели. И руки тоже. И все болело.
Розочка тяжко вздохнула.
— Если бы не я, она давно бы ушла… а так… это для Эвелины.
Зеркало на длинной ручке. Темное стекло с дымкой и характерного вида оправа. Розочка погляделась в него, фыркнула и отложила в сторонку.
— Ты можешь забрать его себе, — предложил Свят.
От зеркала тянуло магией, той старой, которой в мире почти не осталось. И он готов был поклясться, что и иные предметы имеют особые свойства. Изучить бы, но…
Он покачал головой, возражая сам себе.
Конечно, он может выставить эту малявку из комнаты, оставить артефакты по праву нового хозяина. Описать их, как велит инструкция, сдать и получить благодарность, только сама мысль о подобном была настолько неприятна, что Свят поежился.
Будто…
— Дурак ты, — сказала Розочка со вздохом. — Такой большой, а не понимаешь, что нельзя брать чужое.
— Почему?
— Худо будет.
И Свят поверил, что будет. Но все равно рискнул протянуть руку к портсигару, и даже взять его сумел, удержать ненадолго, разглядывая сложный узор.
— Она была ведьмой, так?
Портсигар он вернул на место.
А Розочка кивнула.
— Старой ведьмой?
— Ага… говорила, что трех царей пережила.
Твою ж… а ведь никто… или просто регистрацию не прошла? В той, в гражданской войне, горели и люди, и города. И архивы, особенно потом, когда итог стал очевиден.
…она могла просто потеряться на осколках империи.
А там и вторая война, вновь перекроившая, разодравшая несчастную страну. Ведьма же, особенно столь старая, — а судя по остаточным эманациям силы, она и вправду была стара и сильна, — просто сменила место жительства.
Подала заявку на восстановление паспорта.
В силу возраста проверять ее не стали и… появилась в городе обыкновенная старуха, каких по стране сотни и тысячи, и сотни тысяч. Пускай одаренная, но тоже не редкость.
Поселилась в комнатушке.
Жила.
Воспитывала дивного детеныша, пока…
— А это вам, — Розочка протянула очередной сверток.
— Мне?
Брать его Свят не рисковал. И с артефактами не выйдет… ведьмину последнюю волю нарушать дураков нет. Розочка же кивнула:
— Вам, вам… бабушка сказала, что, кто сюда придет и войти сумеет, тому и отдать.
Сверток был небольшим и… тяжелым.
— То есть, войти сюда…
— А вы думаете, что оно все тут просто так стояло? — Розочка всплеснула руками, и жест этот, в ее исполнении какой-то совсем уж нелепый, комичный, заставил Свята улыбнуться. — Толичка, небось, в первый же вечер полез смотреть, чем поживиться можно.
