Монотонный бубнеж ввел меня в некое легкое состояние транса, и мое душевное равновесие понемногу стало восстанавливаться. В принципе я мог бы так скакать целый день, не отвлекаясь на отдых или приемы пищи. И все бы закончилось хорошо. Но после полудня погода принялась портится еще больше.
Сперва поднялся ветер. Он больше не носился по округе озорным щенком, играя листвой и шелестя травой. Он обозлился, рассвирепел. Стал кидаться на заросли кустарника и деревья с бешенством, стараясь повалить их на землю, обломать ветки и повыдергивать все листья. Ветер взвыл как безумный хищник.
Бело-серое лоскутное одеяло, что окутало собой небо, стало темнеть, вбирая в себя черноту и влагу. Клубясь словно мгла, оно вот-вот готово было лопнуть и излиться на землю всеми людскими грехами.
Такая картина рывком выдернула меня из состояния отрешенности. В страхе я приник к шее лошади и, округлив глаза, пялился вверх. Слова молитвы застряли в горле.
В этот момент мы въехали в небольшую рощицу и темные небеса закрыл от меня живой зеленый потолок. Стало чуточку легче. Самую малость. Я не стал тратить время, дарованной мне передышки, и, пришпорив коня, направил его в туда, где в голове отряда скакал старший инквизитор. Легко нагнав искателя правды, я прямо на скаку дернул его за рукав, чтобы привлечь к себе внимание. Совсем не по-монашьи выругавшись, мужчина отпрянул, чуть не свалившись с лошади.
— Ты что, парень, совсем ополоумел? — рявкнул он, вернув себе равновесие в седле. — Что творишь?
— Нужно срочно найти укрытие. — Из-за того, что в горле стоял ком, возглас мой получился сухой и каркающий.
— Какое еще укрытие? От чего? От непогоды?
— От гнева Его!
— Точно сбрендил! Ты чего городишь? — От удивления инквизитор даже потянул на себя поводья, заставляя свою лошадь идти шагом. — Агорник, урезонь своего подопечного, пока этого не сделал я. — кинул он взгляд на подоспевшего к нам духовника.
— Спокойно, Касий. Спокойно. — толстый монах заглянул мне в глаза. Его были полны не наигранного беспокойства. — Все будет хорошо. Ты ведь мне веришь? Высший дарует тебе защиту.
— Нет. — я замотал головой из стороны в сторону. — Нужно найти укрытие. Ты ведь знаешь, Алекс. Ты ведь знаешь, что будет.
Алекс Агорник посмотрел на меня виновато, будто бы это из-за него на нас навалились неприятности, а затем перевел взгляд на старшего инквизитора.
— Может быть действительно нам где-нибудь переждать непогоду? — робко спросил он главу отряда. — Учитывая обстоятельства, я бы очень рекомендовал это сделать.
— Тут, относительно недалеко, есть один сгоревший хутор. — подключился к разговору один из оруженосцев. Должно быть, наш проводник через эту местность. — Храмовники… то есть наши спалили его, за то, что местные поклонялись Низшему. Там все дома прогорели, конечно же, но вот дом старосты у них кажется был из камня.
— Вы что сейчас серьезно? — остановил искатель правды гневным взглядом словоизлияния брата-оруженосца. — Нет, вы точно все здесь с ума посходили! — ярился он. — Подумать только, славные воины Высшего испугались дождичка. Мы здесь не на прогулке, мы преследуем мага! Подлого приверженца Низшего! И мы точно не будем давать ему шанса сбежать, делая передышки и прячась от непогоды.
— Что касается вас, — глянул он на меня с духовником. — Ничего страшного не случиться, если намокните разок. Это будет только на пользу — от вас двоих так и разит потом и страхом.
Небольшая роща закончилась, и мы снова выехали на простор. Практически полностью черное небо нависло над нами, как обещание неминуемой кары. Близкий и внезапный раскат грома чуть не выбросил меня из седла. Запрокинув голову, я смотрел в темное небо, и тьма заползла в меня.
Паника. Люди думают, что знают, что это такое, но на деле очень немногие испытывали эту пакость на себе.
Страх испытывали многие, но это другое. Это как будто иная сущность проникает в тебя через поры и борется с тобой за обладание телом. Она скручивает тебе кишки, спирает дыхание, мешает сосредоточиться и думать. Но с ней можно бороться, можно дать ей отпор.
Паника же — это темный колодец, черный омут, что затягивает тебя в себя, растворяя все то, что составляет твою личность. Она стирает воспоминания того, кто ты есть, отбирает разум. Остаются только голые животные инстинкты.
И теперь, глядя в черное небо, я чувствовал, что падаю в этот колодец. Верх и низ поменялись местами, и небеса стали тем омутом, что засасывал меня в трясину. Разум мой затрепетал, как маленький огонек в ночи, задуваемый ветром. Я чувствовал, что ухожу все глубже и глубже во тьму, но ничего не мог с этим поделать. Паника накрыла с головой. Огонек погас.
Глава 5
Алекс Агорник был истинно верующим в Высшего и ярым приверженцем его учения. Будучи пятым или шестым ребенком в обычной крестьянской семье, еще мальчишкой он попал в монастырь и сразу же увлекся рассказами монахов о Высшем и мире в целом. Не в силах прокормить такую прорву ребятни его родители решили отдать одного из своих детей в храм служкой. Выбор пал на него. Возможно, это было проведением, потому как мальчик явно был рожден для служения божеству. Чуть ли не с первых дней своего появления в монастыре, вместо того чтобы скучать по своей семье, как делал бы любой нормальный ребенок, маленький Алекс стал рьяно интересоваться богословием. За две недели своими просьбами рассказать еще какую-нибудь историю о Высшем, он успел так надоесть всем монахам в обители, что некоторые из них всерьез старались его избегать. Через три он заявился к настоятелю с просьбой научить его читать, чтобы в перспективе самому, без чьей-либо помощи, приникнуть к кладезям знаний.
Епископ такой просьбе мальчика улыбнулся, а глядя в жаждущие знаний глаза паренька, еще и порадовался в душе, представляя какой проповедник может впоследствии из него получится.
В конечном счете Агорник стал вовсе не проповедником, но вера его от этого не сделалась слабее. Еще в детстве приняв для себя существование Высшего, с возрастом он только больше укреплялся в этой истине.
Но даже его железная вера периодически подвергалась сомнениям и смятениям, в особенности в те моменты, когда Алекс наблюдал людские страдания либо несправедливость. А страданий и несправедливости толстый монах видел много за свою жизнь. Потому-то он так любил шумные компании в трактирах, чтобы напомнить себе — в мире есть еще смех и веселье, а не только темные его грани.
Конечно можно убедить себя, что все несправедливости в этом мире лишь кажутся таковыми, а на деле это великий замысел Высшего божества с целью испытать своих приверженцев. Но все же, даже после такого самовнушения, в душе остается неприятный осадок.
Взять, к примеру, того же Касия, подопечного Агорника. Парню двадцать пять лет, по сути — вчерашний ребенок, а испытаний на него свалилось — многим и за три жизни не увидеть.
Алекс очень тепло относился к молодому охотнику, хоть и проникся он к нему этим чувством не сразу. Считал его если не сыном, то как минимум младшим братом, с которым принято делиться житейскими мудростями. Своих-то родных братьев Агорник не помнил. Общение с семьей у монаха прервалось очень рано, родители попросту перестали его навещать. Тогда Алекс не слишком задавался вопросом от чего это произошло, был слишком увлечен служением Высшему. Учение занимало все его время. Да и монахи обители успешно заменяли ему семью.
Сейчас же толстый монах жалел, что тогда, в детстве, не поинтересовался толком о судьбе своей семьи. Кто знает, что с ними произошло? Быть может уехали в другие земли в поисках лучшей жизни или же бежали от голода и неурожая с насиженных земель. А возможно и сгинули от моровой болезни либо от набегов морозногорских язычников.
Теперь же, глядя на Касия, Агорник видел в нем нечто большее, чем просто своего подопечного. Он нашел в нем некую отдушину, в какой-то степени замену своей утраченной родне. А от того ему было еще больнее видеть, как страдает этот человек.
