Собрав последние силы, он поднялся с пола и встал между Кельвином и вдовой. Прижимая руку к искалеченному плечу и задыхаясь от боли, он с трудом прохрипел:
— Это невыносимо!.. Мой родич, Рив Справедливый, просто в ярость придет, когда узнает, что ты со мной сделал!
Как вы уже поняли, Кельвин Дивестулата и вдова Гюшетт были людьми очень разными, однако же реакция их на слова Джиллета оказалась совершенно одинаковой: оба застыли как изваяния, едва услышав волшебные слова «Рив Справедливый».
— Да-да, моя родня такого не прощает! — продолжал между тем Джиллет, которого стыд и боль заставили вспомнить о силе воображения. — Всем на свете это известно. А уж сам Рив совершенно не терпит несправедливости и ненавидит, когда тиранят и обижают беспомощных и беззащитных. И если его вывести из себя, так он все на своем пути сметет. — Джиллет — может быть, именно потому, что был человеком недалеким, — говорил на редкость убежденно и страстно. Будь он поумнее, он бы уже сообразил, что и так сказал слишком много, но он продолжал: — С твоей стороны, господин мой, было бы куда разумнее пойти вместе со мною в суд и самому признаться в том зле, которое ты причинил этой несчастной женщине. Во всяком случае, судьи обойдутся с тобой куда добрее, чем Рив Справедливый.
Все еще объединенные колдовским воздействием этого имени, вдова и Кельвин воскликнули в один голос:
— Ах ты, дурак! Ты же сам себя приговорил!
А вдова прибавила:
— Теперь он наверняка убьет тебя.
Но Дивестулата возразил:
— Нет, теперь я наверняка оставлю его в живых!
И этими словами совершенно сбил Джиллета с толку: тому почудилось, что своими храбрыми речами он уже спас и себя, и бедняжку вдову; что он одержал верх над Убивцем. Но тут Дивестулата одним ударом сбил его с ног, и счастливым заблуждениям Джиллета пришел конец.
Когда он очнулся — бесконечно страдая от мучительной головной боли, мечтая о глотке воды и чувствуя, что все тело его превратилось в кисель, — то обнаружил, что рядом никого нет. Комната, в которой он находился, была потайной, и сюда никто, кроме самого Дивестулаты и его личных слуг, никогда не входил. Когда-то в родительском доме у Кельвина была точно такая же комната, и он хорошо знал ей цену. Так что вскоре после того, как он прибрал к рукам усадьбу Рудольфа, он устроил эту темницу в подвальном этаже дома, вырубив ее прямо в цельной скале, служившей дому фундаментом. Никто в Предмостье не знал о существовании темницы. Вынутую землю и камень тут же использовали в строительстве других помещений, так что никто ничего и заметить не успевал. Кстати сказать, использовали их в основном для постройки огромных собачьих будок, в которых Дивестулата держал своих мастиффов. Этих страшных псов он очень любил и разводил для охоты — на зверей и на людей. А строителей темницы он затем отправил в далекие края — чтобы теперь служили ему подальше от Предмостья. В общем, придя в себя, Джиллет сразу понял, что здесь кричи не кричи, а никто твоих воплей не услышит, и никто никогда тебя здесь не найдет.
Впрочем, он был слишком слаб, чтобы кричать и звать на помощь. Последний удар Убивца чуть не раскроил ему череп, а к стене он был прикован под таким странным углом, что оковы прямо-таки выворачивали плечи из суставов. Его совсем не удивило, что в темнице горит свет — правда, это была одна-единственная свеча, прилепленная к скамье в нескольких шагах от него. Общее потрясение оказалось настолько сильным, а телесные страдания — настолько мучительными, что такой роскоши, как удивление по поводу присутствия или отсутствия света в темнице, он просто не мог себе позволить.
Тем более что на скамье рядом с горящей свечой сидел, нахохлившись и напоминая в полутьме чернокрылого демона, сам Кельвин Дивестулата.
— Ага, — негромко промолвил Кельвин, — мы открыли глазки! Мы подняли голову! Значит, начинается боль! А ну-ка, расскажи мне о своем родстве с Ривом Справедливым.
Мы уже говорили, что Джиллет особым умом не отличался. Алхимия его подвела, а сила воображения казалась ему сущей ерундой в сравнении с могучими кулаками Дивестулаты. По правде говоря, Джиллет всю свою жизнь только и делал, что плыл по течению, по большей части поступая согласно желаниям, потребностям или даже прихотям других людей. Так что вряд ли он годился для поединка с таким человеком, как Кельвин Убивец.
Тем не менее Джиллета все в Предмостье любили. И главным образом благодаря его природному добродушию или, точнее, благодаря его доброте и открытости. Он не стал отвечать на вопрос Кельвина, а сурово заметил, превозмогая боль:
— Неправильно это! Она такого не заслуживает.
— Она? Кто это «она»? Ты что, имеешь в виду мою жену? — Кельвин как будто даже удивился. — Но сейчас речь совсем не о ней. Мы говорили о твоем родиче, Риве Справедливом.
— Она — всего лишь слабая женщина, а ты вон как силен! — стоял на своем Джиллет. — Неправильно это — так ее мучить только потому, что она тебе сдачи дать не может! Ты же свою душу проклянешь, если и впредь так поступать будешь. Хотя не думаю, чтобы тебя это особенно беспокоило. — Вот тут Джиллет действительно проявил необычайную прозорливость. — Но даже если на душу свою тебе наплевать, все равно тебе должно быть стыдно так подло использовать свою силу против бедной одинокой женщины!
А Кельвин, словно не слыша слов Джиллета, продолжал как ни в чем не бывало:
— Этот Рив — известный любитель совать нос в чужие дела! Все так говорят. По-моему, было бы очень неплохо положить этому конец. И пусть даже это всего лишь сплетни, но и подобные сплетни мне неприятны. Так что я непременно с ними покончу.
— И ничего удивительного, — дудел в свою дуду Джиллет, хотя голос у него уже начинал дрожать от сдерживаемых слез, — что эта женщина не желает выходить за тебя! Скорее уж можно удивляться тому, что она до сих пор себя не убила, предпочтя смерть твоим гнусным ласкам.
— Дурачина! — выплюнул презрительно Кельвин, мгновенно обозлившись. — Она не совершает самоубийства, потому что я этого ей не позволяю. — Он, однако, очень быстро взял себя в руки и продолжал уже спокойно: — А у тебя все-таки была одна не такая уж и глупая мысль: сильный человек, который расходует свои силы только на слабых противников, вскоре и сам становится слабым. Вот я и решил сразиться с более сильным соперником. Да к тому же и пользу принести — избавить мир от этого Рива Справедливого.
А теперь говори, как ты предполагал впутать своего родственничка в это дело, и я, возможно, разрешу тебе его вызвать! — Дивестулата грубо расхохотался. — Уж тогда-то вы оба — и ты, и моя жена — точно будете спасены! Ха-ха-ха!
