– Что же это будет? – спросил Нерг, утолив первый голод очей.
– Да так… Какая, в сущности, разница? – как можно беспечнее отвечал Гайс и даже попробовал увести разговор в сторону. – Вина не желаешь? У меня немного осталось…
Не тут-то было!
– Вина не хочу. Я хочу знать, чем занимается офицер армии Его Величества в свободное от службы время!
– Просто крашу бумагу. Мне нравится крашеная бумага. Разноцветная! – отвечал Гайс с улыбкой сельского дурачка.
– А каким образом разноцветная бумага связана в высоким искусством стрельбы из лука?
– Никаким. То есть абсолютно!
– Так мы и поверили! Чтобы в жизни Лу было что-то, не связанное с Нимарью!
– Ты ошибаешься.
– А знаешь ли ты, что Нимарь…
– Не знаю, – Гайс нервно оборвал Убийцу Городов. – Давай поговорим о чем-нибудь другом!
– Да как я могу говорить «о другом», когда мне страсть как охота узнать, где ты взял краски, что ты клеишь рыбьим клеем, зачем здесь эти прутья. А вдруг ты мастеришь воздушного змея, чтобы с его помощью сноситься с разведкой противника?
– Опять двадцать пять… Во второй раз не смешно!
– С чего ты взял, Лу, что я собираюсь тебя смешить? – вкрадчиво спросил Нерг, и Гайс вдруг отчетливо осознал, что во фривольном озорстве Нерга, в его ироничной манере говорить звенит исподволь затаенная сумасшедшинка.
Тут взгляд Нерга упал на единственную готовую розу, Гайс сделал ее еще вечером, для пробы. Она сохла на сундуке с одеждой. Правильнее было бы ее спрятать, но кто же знал…
Нерг мгновенно овладел добычей.
– Что я вижу, холера меня разнеси! – бравурно возопил он, вертя розу в руках. – История с фиалками, оказывается, получила продолжение! Да еще и какое! Вот уж не ожидал, не ожидал… Фиалок нет, значит будут розы! Так, что ли? – Нерг издевательски посмотрел на Гайса. Гайс отвел взгляд.
– Какой замысел! Высокая поэтика! Фиалки, которых Нимарь так и не дождалась, потому что кое-кто не взял с собой меч, конечно, способны зачаровать опытную даму, уж очень они милы и бесхитростны, сродни самому малышу Гайсу. Но ведь розы зачаруют ее наверняка! Ведь на каждый такой цветок уходит столько умелого старанья! Каждый мазок кисти освящен любовью, каждая капля клея источает нежность… А что цветы неживые – так не беда. Ведь и мертвое можно оживить настойчивостью и терпением. И госпожа Нимарь знает это очень хорошо! – Нерг театрально подмигнул Гайсу и медленно пошевелил пальцами левой руки, намекая на то, что осведомлен про механическую руку («В конце концов, что в этом удивительного, ведь два лишних авра для предательницы Байки имеются не только у меня».)
На глаза Гайса некстати навернулись слезы. Ведь Нерг, если подумать, только что повторил его собственные рассуждения! Правда, сделал он это зло и ехидно, как бы чуть сместив все ударения в важных словах, но… может, Нерг прав? Прав «по большому счету»? Может, все это не только выглядит смешным, но таковым и является? Неужели проиграна партия? Но как жить тогда? И, главное, ради чего?
– Послушай, Нерг, что ты от меня хочешь? – с дрожью в голосе спросил Гайс. Сохранять барственное безразличие уже не выходило, усталость давала о себе знать. Да и не только усталость. От слов Нерга вдруг заныли все рубцы и шрамы, оставленные на мягких тканях молодой души Гайса железным веком, под беззвездным небом которого нет ничего постоянного, кроме разлуки, и где одна лишь нужна привычка – привычка привыкать… Лицо Гайса выразило и муку, и страх, по щеке его проползла быстрая слеза.
– Я хочу тебе только добра! – Нерг широко улыбнулся и выверенным жестом практикующего эстета поднес к губам кривенькую розу с зачаточным глянцем на лепестках («нужно лакировать в два слоя» – пронеслось в голове у Гайса). Нерг понюхал розу и скривился, дескать, пахнет гадко.
Эта пантомима буквально воспламенила Гайса, ослабила последние гайки, удерживающие суставчатую громадину его рассудка от грузного падения.
– Да к Хуммеру добро! Не нужно желать мне добра! – воскликнул Гайс визгливо. – Пусть мне будет зло! Пусть в этом зле я утону, завязну, издохну, что угодно! Не все ли равно тебе, что со мной будет? Пусть Нимарь вытирает об меня ноги, пусть распустит меня на нити, как негодную тетиву, пусть вырежет на моей спине свой вензель, как если бы я был березовой заготовкой для стрелы. Тебе-то что?!
Сказано это было громогласно и, наверное, весь лагерь эту филиппику слышал.
– Спокойней, мой молодой друг… Спокойней… Я, собственно, не возражаю… Хочешь крутить любовь с Нимарью – крути, на здоровье! В конце концов, это свойственное твоему возрасту, здоровое желание… И если только тебя не смущает ее… гм… физический недостаток…
– Не смущает!
– Это делает тебе честь! Глядите все – пред нами любовь, о которой писали древние поэты! Так вот, – продолжал Нерг, равнодушно откладывая розу, – против этого я ничего не имею. Но считаю своим непосредственным долгом, долгом, так сказать, твоего старшего товарища, предостеречь тебя… Объяснить тебе, сколь неуместны те высокие чувства, которые питаешь ты к этой женщине… Тебе не хватает здоровой иронии, милый Лу! Если бы ты знал жизнь, как знаю ее я, ты не стал бы сейчас лазить по полу на карачках, среди всей этой несусветной вони, подклеивая гуртом крашеные фанты, без сна и обеда… – Нерг приблизился к Гайсу с пародией на отчее всепонимание на лице и протянул к нему обе руки. Хотел, что ли, Гайса приголубить?
Но…
Вместо ответного сыновнего объятия Нерга встретил быстрый, хорошо отрепетированный удар, «нижний крюк».
Со всей жестокостью пробудившейся от кошмарного сна души Гайс поглядел на бывшего товарища, екнувшего, громко выдохнувшего, осевшего. Он помог Нергу выпрямиться. И снова ударил его под дых.
Нерг захрипел. Отступил, попятился, опрокинул пузырек с киноварью и плошку с мутной водой (Гайс полоскал в ней кисти), изгадив тем самым несколько зеленых тряпичных полос (зачатки стеблей и листьев), но не упал. Остановившись, Убийца Городов поднял изумленные, горячие глаза на Гайса, провел ладонью по желтой, в крапинах родинок, лысине. Он собрался было что-то сказать, но Гайс не предоставил ему такой возможности.
Он схватил Нерга за шкирку, играючи подволок его сухонькое, сутулое тело к двери и выбросил, нет, выплеснул его за дверь, как кухарка выплескивает помои. Щуплое тело Нерга глухо повстречалось с близкой стеной коридора, обмякло, сжалось. Нерг издал утробный стон.
– Извини, – промолвил Гайс. И притворил дверь.
– Это мои стрелы. Пока ты будешь обходиться ими. Потом я научу тебя делать свои. Если стрелы хороши, стрелять метко можно практически из любого лука, – сказала Нимарь.
