Крики начались ближе к машинному отделению. Сёма, пока так и не встретив заложников, перехватил обратным хватом нож и, сменив обойму пистолета, ускорился.
От одной из дверей послышалась бурная речь. Без переводчика было понятно, что кто-то ругается. А переводчик в мозгу, этот странный, до конца непонятный подарок Отшельницы, донёс обрывок речи:
— …так что Салем, на палубе снова молчат.
— Спят, дети обезьяны! Иди, проверь!
Воткнув в сердце проверяющего нож, Сёма метнулся к Салему, перехватил АКМ и помог полу со всей гравитационной поспешностью встретить лицо пирата.
— Где они? — Бросил Леопард на английском.
В ответ какие-то слова, ставшие понятными, едва сработал переводчик. Редкое африканское наречие. С непривычки кольнуло в виски.
— Где они? — повторил Сёма на языке аборигена близлежащих земель.
— Откуда ты знаешь…
Сёма поднял его голову и вновь впечатал в пол.
— Дальше по коридору, — послышалось булькающее признание из разбитых губ.
Пуля в висок, снова бег, но что-то заставило резко замедлиться. В голову ударило, резко заломило виски.
Сёма, не понимая, что случилось, остановился. Голова стремительно превращалась в ком боли, заломило шею. Перед глазами поплыли круги. Да такие, что всерьёз испугался потерять сознание.
— Проблема! Продолжать штурм без меня. — Шепнул в микрофон Леопард и сполз по стене, держась за виски. Нож и пистолет упали рядом. Чёрное нахлынуло и поглотило, окончательно отключая от забот внешнего мира…
— Сёма, тебе совсем заняться нечем? — Брат Скорпиона по матери с лицом, забывающимся тот час, едва отведёшь взгляд, смотрел осуждающе, возникнув из тумана надсознания.
Только тёмные глаза не забывались никогда. Но к ним Леопард уже привык, как привык и к тому, что он один из немногих, кто сумел запомнить, как выглядят эти провалы.
— А что случилось? — Сёма попытался повернуться, быстро привыкая к ощущениям вне тела. Вертеться было нечем, и чернявый сын полубога никуда с глаз не делся. Волей-неволей, приходилось смотреть именно на него.
— Ты убил последнего жителя говорящего на Тахепо.
— Чего?!
— Понимаешь, кто-то должен был говорить на Тахепо. — Спокойно добавил Меченный. — Чувствуешь боль в голове?
Сёма кивнул. Сам не понял, чем кивнул, но Меченый сделал вид, что понял его действие.
— Эта боль и есть наследие Тахепо.
— Слушай, если ты про того негра, извини. Я не расист и не мне всё равно, какого цвета кожа террориста или на каком он языке говорит. Так что не выбираю. Ты знаешь принципы Антисистемы. И ещё у меня нет комплекса рабовладельческой вины называть негра негром. Негроидная раса есть, а негров нет? Ты к этому меня Тахепо назвал?
Меч вздохнул, начиная разговор по новой:
— Я не о том вовсе. Слова и обозначения меня не интересуют, они кардинально меняют смысл каждое столетие. И принципы вашей структуры я тоже знаю хорошо — нет диалога с террористами. Вы не первые, кто вырезает всех плохих на корню в попытке сделать мир лучше. Детский период становления, проходил, знаю. Дело не в этом. Понимаешь, многие тысячи лет назад я пообещал, что падёт страшное проклятие на убившего кого-нибудь из племени, говорящего на Тахепо.
— А, ну если так… Это конечно меняет дело… Слушай, а аспирина нет?
— Нет. Ты дослушай. Понимаешь, со временем это племя само всё извелось. Болезни там разные, да и в долгожителях у них никто не числился: гигиена не на уровне, питание скверное, среда окружающая агрессивная. То да сё. И за тысячи лет заклятье порядком ослабело, как слабело с естественной смертью каждого говорившего на этом чёртовом Тохепо. Но ты, Сёма, настырный. Ты докопался до последнего и всё-таки убил его.
— Полный корабль африканцев с автоматами возомнивших себя королями мира, а ты мне говоришь про какого-то почившего Салема. У меня там заложники, в конце концов. Надо выручать. Извини, Меч, но ты порядком отвлекаешь от дел.
— Да брось, каждый день кто-то умирает. Но если вскоре ты хочешь оказаться в их числе, продолжай нести чушь про свой жалкий кораблик.
Сёма немного посуровел, отмечая накатывающую головную боль и за пределами тела. Значит в самом теле уже такая волна боли, что впору вскрывать черепную коробку в бесплодной попытке добраться до её источника.
— И что за проклятие? — Осторожно спросил блондин.
— Думаешь, я помню все, что накладывал? Тысячи лет скитаний. — Меч ненадолго замолчал, погружаясь в мысли, буркнул. — Симптомы появятся, может, и вспомню чего. При вскрытии точно вспомню. Ты это… секиру свою забери — пригодится.
— Секиру Живы?
— Ты ещё какую-то секиру мне давал подержать перед нью-йоркской суетой?
— Куда я её сейчас дену? Потом отдать не мог?
— В Пустоты положи. Вообще это твои проблемы. Я и по части проклятия-то мог не говорить. Мучился бы сам. Но ты близок моему брату. Так что предупредить будет не лишним.
— Ах, спасибо, благородный. Когда я знаю, что проклят, мне гораздо проще жить. Снял бы лучше проклятие. Тебе делов-то, а мне приятно будет.
— Не бубни. Я не помню его свойств. И это… Меч этот тоже возьми. Пригодится. Меч Родослава. Он когда-то тоже мне дал подержать, а чтобы обратно забрать — просить надо. А он просить не любит, а мне напоминать случая не было.
— У тебя попробуй чего попроси. Неделю не отмоешься… Так что у тебя делает меч Родослава? Дал бы он тебе подержать просто так, как же.
— Слушай, Сёма, мы не всегда воевали. Дядя всё-таки. Родню не выбирают. И от неё иногда бывает польза. Были времена, когда дрались плечом к плечу.
— Ага, и он тоже просил тебя подержать свой меч?
— Ты достал меня, блондин! Говорю, бери! Значит, бери!
Образы секиры и меча легли в нематериальные руки. Меченый растаял в воздухе. Сёма, горестно вздохнув, буркнул:
— Где же вы, уважаемый, раньше были, когда я оружие любил? С возрастом от него всё больше воротит. Зачем теперь само в руки идёт?
Приложил странно лёгкую сталь к груди. Туда, где она должна была быть в тонком мире. На фоне пробуждения ощутил обжигающую боль…
Блондин, щурясь, открыл глаза. В них било солнце. Восемь лиц в масках смотрели пристально, обступив полукругом. Разве что у головы не стояли. Вроде как не принято при живом.
