После того, как скот провели вокруг лужайки и сохранности ради загнали обратно в хлев, из тех же ворот появилась команда рыбаков. И рыбаки, искоса поглядывая на Великаншу, тоже прошли по кругу, неся весла для каноэ, гарпуны вроде того, с каким на нее набросилась лиллипутка, крохотные остроги и удилища для ловли мальков, оборудованные лесками из конского волоса. На рыбаках были высокие сапоги, пошитые из дубленых мышиных шкур.
Пока продолжался парад рыбаков, из дверей, пробитых во всех пяти колоннах, неприметно выступило население острова. Когда последний из рыбаков удалился, Мария обернулась и увидела на верхней ступеньке храма сотни людей. (Впоследствии она узнала, что их здесь больше пятисот. Лужайка столько народу прокормить не могла, но они добывали пропитание рыбной ловлей, охотой и также тем, что ночами вывозили, как мы еще увидим, скот на тайные пастбища, расположенные на материке.) Мария обернулась, и Народ выдохнул, как один человек: «Ооо!»
Одеты все они были в отрепья.
Впрочем, приглядевшись попристальнее, Мария поняла что это не так чтобы отрепья, а просто бедные рабочие одежды, вязанные из овечьей шерсти или шитые из кротовых и мышиных шкур. Кое-кто из женщин соорудил себе даже шляпки из грудного оперения мелких пичуг.
Застыв с открытыми ртами, лиллипуты таращились на Марию. Матери крепко держали детей за руки, а мужчины стояли немного впереди, – на всякий случай.
Что делать дальше, никто не знал.
В конце концов, Мария вспомнила советы Профессора и обратилась к Народу с просьбой не пугаться, – она собирается встать. Когда она встала, раздалось новое «Ооо!». Мария сказала лиллипутам, чтобы они не расходились, – она через минуту вернется, – и помчалась к ялику за пакетом. Вернувшись, она попросила толпу расступиться, очистив середину мощеной площадки (некоторые из детей при этом заревели), – и положила в самый центр храма пакет, задержавшись близ него лишь затем, чтобы развязать бечевку.
После этого она осторожно отступила, оглядываясь, чтобы никого не раздавить, и сказала:
– Посмотрите, что там внутри.
Адвокат, или кто бы он ни был, оказался из присутствующих самым хладнокровным, – ибо пережил уже свои страхи, – он-то и кликнул рыбаков, и те, следуя его указаниям, стянули с пакета оберточную бумагу. Мария с интересом отметила, что бумагу они не порвали, но обошлись с нею любовно и осторожно. И то сказать, покрывающий примерно полакра кусок толстого картона представлялся им вещью весьма полезной. После того, как бумагу сняли, Народ, раздираемый любопытством и недоверием, стал медленно приближаться, а адвокат, – на самом-то деле он был школьным учителем, – взглянул на Марию, пытаясь понять, что должно произойти дальше. Она указала жестом, чтобы он разобрал подарки.
Шелковые носовые платки, вот что заставило их забыть о всякой боязни. Женщины, увидев платки, сразу сгрудились вокруг, чтобы потрогать их, полюбоваться на яркие, ровные цвета. Платков было шесть – трехпенсовых, из «Вулвортса», – очень яркие дамские носовые платки из тончайшего искусственного шелка.
Женщины не стали их теребить. Они благоговейно разостлали их на ступенях. Таких прекрасных вещей этот народ не видывал с той поры, как его прародителей вывезли двести лет назад из могущественной Лиллипутии.
За платками последовал пакетик с иглами. Мужчины, кивая и обмениваясь умудренными замечаниями, трогали это оружие, испытывая его твердость, упругость и остроту.
Еще несколько мужчин, судя по всему, кузнецов, оттащили в сторону двухпенсовый набор гвоздей. Кузнецы со звоном простучали молотками каждую железную штангу, некоторые гвозди они приподнимали и затем роняли, вслушиваясь в тишайший металлический лязг, вдумчиво обсуждая прекрасные достоинства материала.
Пакетик бритвенных лезвий, очень полезных вещиц, острых лишь с одной стороны, так что, затачивая ими карандаши, никак невозможно порезаться, довольно долго не желал разворачиваться. Впрочем, когда лезвия все же извлекли на свет, освободив от полосок промасленной бумаги, все восхищенно вскрикнули. Двести с лишком лет Народ не видал иного металла, кроме заржавелых гвоздей, удерживавших дранку под штукатуркой купола: только эти гвозди да шесть кривых сабель, привезенных ими из Лиллипутии и переделанных теперь в гарпуны.
Но чудеснейший из подарков оставался еще лежать в бумажном пакетике. Мария, окруженная застывшим в ожидании нового чуда Народом, сама открыла пакетик и пустила его содержимое по кругу. То был сливочный шоколад ценой в целый шиллинг.
По поводу этого шоколада Марии пришлось выдержать с Профессором едва ли не сражение. Профессор, питавший великанскую склонность (если не манию) выбирать для маленьких людей и подарки помельче, вознамерился накупить старомодного сахарного горошка, под названием «Сотни и Тысячи», – им еще и поныне иногда украшают торты. Это такие малюсенькие твердые сахарные шарики, розовые, белые или голубые. Мария же настояла на полномерных шоколадках. Сама-то ты что предпочла бы: кусок твердого сахара размером с яблоко или шоколадку величиной с плоскодонку?
Что касается Народа лиллипутов, то относительно его предпочтений никаких сомнений не осталось. Половину шоколадок быстро разрезали бритвенными лезвиями на равные доли, и через минуту каждый уже покачивал головой, улыбался соседу, поглаживал себя по животу и откусывал новый кусочек.
В общем, оказалось, что завоевать их доверие – пара пустяков.
Но внезапно толпу лиллипутов пронзило смятение. Едоки не доели долек, которые еще держали в руках, женщины оросили слезами шелк носовых платков, все отошли в угол мощеной площадки и заспорили со Школьным Учителем. Мария с тревогой следила за ними.
Наконец, Школьный Учитель возвратился.
– Народ, Мадам, – смущаясь, произнес он, – внезапно вспомнил, что среди Наций, населяющих цивилизованные Области земного Глобуса, Сделки подобного Рода подразумевают Оплату. Четыре сотни Спругов, Мадам, Ваша Честь, Мисс, – вот все Сокровища, кои нам удалось вывезти из нашей несчастной Страны, и их мы храним как Память о нашем прежнем Величии…
Что такое спруги, Мария знала. С тех самых пор, как ей удалось обнаружить Народ, она запоем читала знаменитые «Путешествия», и потому ей было известно, что спруги – это золотые монеты древней Лиллипутии, не превосходящие величиною маленькой блестки.
– Боже мой, – сказала она. – Но ведь это подарок. Никто ничего не должен платить. Я выгребла деньги из моей копилки, а Профессор все купил, вот разве мисс Браун об этом пронюхает и сживет меня со свету. Мы отдаем вам все это даром, в знак нашей любви.
