Оглянувшись, Зигфрид попытался найти хотя бы островок твердой земли. Может, если бы принц смог добраться до какого-нибудь дерева и схватиться за ветку, ему, вероятно, удалось бы спастись. Но от каждого движения Зигфрида засасывало все глубже, и его тело неумолимо уходило в землю. Он погружался даже от самой мысли о побеге. Теперь он был в песке уже по пояс.
Звать на помощь в Утгарде не имело смысла. У него с собой не было ни веревки, ни копья, которое могло бы послужить опорой. Зигфрид достал Нотунг, надеясь, что ему, возможно, удастся обо что-то опереться, но в итоге оказался в песке уже по плечи, так что даже не мог поднять рук.
Все происходящее казалось принцу невероятным. Еще ни одному противнику не удавалось его победить, а теперь он вот-вот проиграет зыбучим пескам. Но как победить противника, который не сражается? Зигфрид попытался медленно поплыть в песке. Может, если действовать постепенно… Песок уже доходил ему до горла, и его охватила паника. Насколько он мог вспомнить, ни один из учителей не давал ему советов, как победить зыбучие пески, как выйти из подобной ситуации.
Песок уже касался его губ, и песчинки скрипели на зубах. И тут Зигфрид вспомнил раскатистый смех Виланда.
Виланд?..
Зигфрид последний раз вздохнул, и песок закрыл его ноздри, но он пообещал себе вспомнить все разговоры с Виландом до того, как потеряет сознание. Там было что-то такое… о том, чего нельзя победить…
«Иногда мудрость состоит в том, чтобы покориться неотвратимому…».
Зигфрид прекратил бороться. Он понятия не имел, как ему это поможет, но его погружение явно было неотвратимым, а Виланд в таких случаях советовал просто покориться. Теперь песок засасывал тело Зигфрида медленнее, и по нему скользили песчинки, очищая кожу и одежду принца от налипшей грязи. У него закружилась голова. Мозгу не хватало воздуха, а легкие отчаянно пульсировали в груди. Зигфриду хотелось открыть рот и вдохнуть, пусть даже тогда в его легкие попадет песок. Если при первом испытании боль была чудовищной, жестокой, то теперь он чувствовал лишь унижение и боль души, но не тела.
Насколько глубоко он погрузился? Три локтя, четыре? Покажутся ли его пальцы из песка, если он поднимет руку? Зачем? Никто не возьмет его за руку и не вытащит отсюда.
«Покориться неотвратимому…».
Это означало не только не сопротивляться зыбучим пескам, но и принять свою смерть. Неужто смерть настигнет его здесь, в полной тишине? Он будет похоронен заживо, и никто этого не увидит. Однако не только его тело должно перестать сражаться, но и его дух. Если раньше перед глазами Зигфрида проносились разноцветные вспышки, то теперь он погрузился в полную тьму. Любая мысль, за которую он пытался уцепиться, избегала его внимания, скрывалась в черном Ничто.
«Покориться…».
Гордость и воля наконец-то покинули его, вспыхнув в последний раз, а затем и вовсе угаснув. Смерть отныне стала другом Зигфрида, которого не нужно было бояться…
…Когда он проснулся, ему показалось, что он не вернулся к жизни, а возродился в смерти. Его окружала тьма, и он протянул руки к глазам. Глаза были на месте, но он не мог сказать, темно ли вокруг или же он ослеп.
Зигфрид стал осторожно двигаться на ощупь. Земля под ногами была холодной и гладкой, как яичная скорлупа. Она была слегка изогнутой, словно принц находился в яме.
Значит, смерть такова?
Это противоречило всему, о чем говорили его боги, да и боги всех остальных религий. Где же место за столом Одина, если бог считает Зигфрида достойным воином? Где же демоны, которые должны рвать его плоть, если душа попадает в Утгард? Где ад, о котором рассказывают христиане? Нет, все это выглядело по-другому.
Он чувствовал себя запертым, хотя и не знал, где находится. Возможно, вокруг него простираются широкая равнина и высокое небо, а он просто их не видит? И все же чувства подсказывали ему, что он не может передвигаться свободно.
Принц осторожно выпрямился, уже не надеясь на свое зрение. Здесь пахло гнилью и воздух был еще более спертым, чем в самом Утгарде. Когда Зигфрид развел руки, его пальцы коснулись слегка изогнутых гладких стен. Над его головой было свободное пространство, но всего с ладонь.
Может, это маленькая хижина с белыми стенами?
— Где я? — пробормотал он, не ожидая ответа.
— Там, где ты обретешь свой последний покой, — ответил ему громыхающий голос, и земля, как и стены, задрожала.
Звук был настолько громким, что Зигфриду пришлось сжать уши от боли. По крайней мере, отметил он про себя, со слухом у него все в порядке.
— Кто это говорит?
— Твой спутник на целую вечность, — прозвучало в крошечной комнате, которую он всю мог ощупать.
Зигфрид положил ладонь на грудь и почувствовал свое сердцебиение.
— Если я чувствую боль и мое сердце еще бьется, значит, я не умер!
— Ты не умер. Тебя заточили здесь навечно, — ответил голос. — Ты не будешь мучиться от голода и боли. Устройся поудобнее, и я отвечу на все твои вопросы.
— Вечных заточений не бывает, — возразил Зигфрид. — Пока кровь течет в моих жилах, я буду искать выход. Я должен спасти королеву. Я должен спасти мою любовь.
— Ксандрия мертва, и ты даже не можешь похоронить ее тело, — равнодушно ответил голос.
Зигфрид не хотел в это верить, но про себя отметил, что невидимый собеседник знал имя королевы.
— Это невозможно! Мне обещали, что я найду ее.
— Тебе обещала Брюнгильда. Валькирия… — сказал голос. — Один жестоко наказал ее. Если в Утгарде проходит день, в Мидгарде могут пройти долгие годы. Душу Брюнгильды бросили в вечный огонь, а тело Ксандрии сгнило в цепях, пока она ждала своего спасителя.
— Нет! — закричал Зигфрид. — Я никогда в это не поверю!
— Мне нет выгоды в том, чтобы лгать тебе, — сказал голос. — Я говорю правду.
Внезапно Зигфрид прозрел. Но он видел не окружающий мир. Образы носились вокруг него, как во сне; они танцевали перед его глазами, словно их ему показывали боги, а не воображение. Они не были реальнее нибелунгов, но их, казалось, можно было коснуться. Он увидел Брюнгильду, ее всегда такое невозмутимое лицо было искажено болью. Ее хватали сотни рук, утаскивая в бездонную могилу. Он увидел Ксандрию. В отличие от Брюнгильды, она была неподвижна. Ее огненно-рыжие волосы сделались седыми, а светлая кожа зеленоватой и влажной. Глаза остекленели, губы посерели, а щеки впали. Она легко могла бы вытащить исхудалые руки и ноги из цепей, которыми была скована.
А еще Зигфрид увидел Тойдебальда, узнав короля франков по гербу на груди. За его спиной стоял Фелониус, и на его лице было написано удовлетворение. Но их дружба не была позором — позором было место, где они праздновали. Они оба стояли на огромном балконе ксантенского замка и смотрели на некогда существовавшее королевство, где теперь развевались флаги франков. Образы померкли.
