Глава чернел лицом:
— Я спрашиваю последний раз. Можешь ты услышать кого-то из своей стаи? — спросил мужчина, и глаза его показались Ходящему совсем мертвыми.
Под этим тяжелым взглядом не было сил ни лгать, ни юлить. Поэтому пленник всхлипнул, вцепился леденеющими пальцами в лавку и прошептал:
— Могу.
— Ну, вот и приехали, выбирайся, — Лесана подтолкнула Руську с саней. — Выходи, выходи, не бойся.
Мальчонок, неповоротливый и круглый в своем тулупчике, сполз с розвальней на припорошенный снегом двор и запрокинул голову, чтобы лучше рассмотреть каменные башни Цитадели.
В этот день, как и в день отъезда из родной веси, было безоблачно. Солнце светило яркое, радостное, от холода перехватывало дыхание, и снег сверкал ослепительно.
— Теперь ты, — Лесана хлопнула Люта по заду. — Да осторожнее, телок! Вот же туша! Ты, по-моему, еще больше стал.
Волк глухо рыкнул, огрызаясь.
— А ну, тихо. Ишь… — она потянула его за веревку.
Оборотень переступил, разминая затекшие лапы, и встряхнулся.
— Шапку не потеряй, — Тамир щелкнул Руську по лбу, отчего с запрокинутой головы паренька слетел заячий треух.
— Ай! — мальчишка расхохотался. — Это что ж, вы прям здесь и живете?
— Живем. Теперь и ты будешь жить, — Тамир вручил ему узелок, собранный матерью. — Держи.
— Я пойду, телка этого в казематы сведу, а там сразу к Главе сходим.
Колдун кивнул.
В этот миг позади хлопнула дверь.
— Лесана…
Девушка улыбнулась, узнав голос наставника. Вот и идти не пришлось. Видать, услышал голоса. Сам спустился. И, правда, долгонько их не было. Может, уж решили, что сгинули.
— Мира в дому! — весело сказала она, оборачиваясь, и тут же улыбка сошла с губ — таким неживым, застывшим было лицо креффа. — Что?
Он стоял на всходе, одетый, как обычно, в черную рубаху с распахнутым воротом. И вроде бы ничего не изменилось. Но глаза…
А смотрел обережник на кого-то за спиной Лесаны.
— Эльха? — в его голосе были разом неверие и надежда.
Девушка обернулась, поглядела на Руську и он, почувствовав на себе взгляды, отвлекся от созерцания каменной стены, оглянулся.
— Кто это? — глухо спросил Клесх.
— Братец мой молодший. Он Осененный, вот, привезла… — ничего не понимая, сказала обережница.
Ратоборец медленно спустился во двор, подошел к мальчику и положил тяжелую ладонь на светлую макушку. Шапку-то обратно напялить Руська так и не удосужился. Стоял, держа ее в одной руке вместе с подорожным узелком.
— Братец… — с непонятной горечью в голосе повторил Глава. — Ну что ж. Пойдем, братец.
И тут же, обернувшись к Лесане, спросил, кивнув на Люта:
— А это еще что?
— Волколак. Говорит, будто знает того, кто веси разоряет.
В глазах креффа впервые промелькнул интерес:
— Серого?
— Да.
Мужчина опустился на корточки перед волком и спросил выученицу:
— Он не Осененный?
— Нет. На солнце слепнет.
— Значит, знаешь про Серого… — задумчиво произнес ратоборец. — Это хорошо. Веди его в каземат.
Девушка кивнула, не решаясь спрашивать о том, что случилось. Но недоброе предчувствие взяло за горло.
— Клесх…
— Позже, — сказал он и повернулся к Русаю. — Идем. И еще раз без шапки увижу, голову откручу.
Мальчишка, все это время зачарованно рассматривавший пояс Главы, испуганно напялил треух.
— Глава, — негромко позвал Тамир. — У меня к тебе есть разговор.
— До вечера терпит?
— Терпит.
— Вот вечером и приходи, — с этими словами он ушел, уводя за плечо сробевшего Руську.
Лесана проводила наставника долгим взглядом и потянула Люта:
— Идем.
Тамир сказал ей в спину:
— Я к Донатосу пойду. Узнаю, чего тут стряслось, пока мы кости грели.
— Угу…
Так они и разошлись каждый по своим делам.
В темнице обережница сняла с головы волка тканину и разрешила:
— Перекидывайся.
Зверь встряхнулся, по шкуре пронеслись зеленые искры и с пола поднялся уже человек.
— Я исчесался весь, — сказал он и присвистнул, оглядываясь. — Вот так покои.
— Тебе сойдут.
Лют, словно не услышал ее слов, растирал руки и плечи.
— Спину почеши, — он повернулся.
— Ошалел? Может еще и поцеловать? — рассердилась она.
— Можно, — ухмыльнулся пленник. — Ну, почеши, трудно что ли?
И передернул плечами.
— Врезать бы тебе, нахалу, — она вышла и закрыла темницу.
— Хоть пожрать-то дадут? — донеслось вслед.
— Обойдешься.
…Вечер принес нежданную метель. Непогода выла и стонала. Ветер швырял колючий снег в каменные стены, поднимал и нес белые вихри, качал деревья. Лесана сидела в своем покое, смиряясь с известиями, которые принес Тамир.
Обережники часто видят смерть. Иногда она проходит совсем близко, иногда касается темным крылом, а бывает, как сейчас, укрывает черным покрывалом тех, кто дорог, кто живет в сердце.
Рядом сопел на лавке утомившийся за столько дней пути Руська. Неужто и его — дите глупое — ждет такая же злая участь: хоронить тех, кто дорог, кто мог бы еще прожить очень-очень долго, но… не прожил? Ведь когда-то и ему скажут, что сестры больше нет. А, может, напротив. Вот так же, приехав однажды в Цитадель, Лесана узнает, что брат не вернулся…
Лют лежал на жестком топчане и дремал. Было тихо… Лишь изредка в дальнем куту кто-то вздыхал и ворочался. Но это не мешало, напротив, успокаивало. Когда хлопнула тяжелая дверь каземата, пленник приоткрыл глаза и усмехнулся. Лесана. Знать, поведет его с Главой беседовать.
Оборотень прикрыл веки, продолжая улыбаться.
— Эй, — позвала девушка. — Ты дрыхнешь что ли?
По голосу заметно, что удивляется. Хотя, что удивительного? Чем еще здесь заниматься? Плакать?
Мужчина со вкусом зевнул и ответил:
— Уже нет.
— Поднимайся тогда, — она отворила решетку.
Волколак встал и прохромал к выходу.
— За мной ступай, — буркнула обережница и направилась прочь из узилища.
Идти пришлось недолго — несколько переходов да лестниц.
Там, где в стенах горели факела, Лют зажимал глаза ладонями и недовольно рычал. Так поднялись на самый верх. Уже на четвертом ярусе крепости пленник отстал и поглядел в один из продухов в стене. Присвистнул: высоко! Кажется, до звезд рукой подать.
— Будешь ворон ловить, в поводу за собой таскать стану, — рассердилась Лесана и дернула оборотня за рукав.
Но он все-таки вдохнул полной грудью студеный зимний ветер, тянувшийся через продух, и лишь после этого пошел, куда тянули:
